Война богов - Эварист Парни

Мое сопротивленье победили,

Я согласилась... Завтра он придет.

О боже, что теперь произойдет?"

Познаешь завтра счастье, дорогая!

Мы будем ждать рассказа, милый друг.

Решил я, что Виктория младая

Разумнее проводит свой досуг.

Вот келейки ее убранство: слева

Картинок ряд; на них-Адам и Ева,

А справа-ложе жесткое для сна,

Над ним - распятье, гипсовая Дева.

Известно, как Виктория скромна.

Но вдруг впускает юношу она...

Святители наверно ужаснутся,

Глаза зажмурят или отвернутся:

Ведь женщина в расцвете красоты

Нимало не стыдится наготы.

Последнее спадает покрывало

И по плечам рассыпались власы.

Их никогда железо не кромсало.

Какие под холстиною красы!

В объятиях любовника Венера

Искуснее, нежнее не была.

Виктория страстнее, чем гетера,

И полное блаженство обрела.

Вы слышите ее? "От сладострастья

Я умираю! О, любовь моя,

О ангел мой! Найти такое счастье

На небесах не помышляю я".

Как долго ночь в монастыре тянулась!

Из двадцати монахинь ни одна

Не спит... Ну вот, и Люция проснулась,

Тихонько пробирается она

К Терезе... Для чего? Или подруги

Невинными секретами хотят

Делиться? Нет: улегшись, как супруги,

В одну постель, монахини молчат.

Как глубоко одна из них вздыхает!

Другая дерзостно изображает

Отсутствующий пол... Вот обнялись,

Их юные тела переплелись,

Становится прерывистым дыханье...

Бесплодная надежда их томит,

И ласки, от которых кровь кипит,

Перемежают жгучие лобзанья.

Иллюзия обманывает их:

Желаний пыл нимало не утих,

Напрасно воспаленными устами

Молить: "Мой пол перемени, любовь!"

Безумицы! Коль овладели вами

Влечения, волнующие кровь,

Коль вы не победили любострастье

То монастырь покиньте поскорей:

Поверьте мне: вы и любовь, и счастье

Отыщете вдали от алтарей!

Так бегство Селестины совершилось,

Которая в монастыре томилась,

Эльмону благородному верна.

К побегу он давно ее склоняет;

Прекрасна и чувствительна, она

Своей тюрьмы неволю проклинает.

И вот решилась: нынче убежит.

Из кельи выходя, она дрожит,

Бледнеет, озирается - трусиха!

Остановилась, слушает: все тихо.

Ее рука касается стены;

Дыханье затаив, средь тишины

На цыпочках идет по коридору.

Спускается по лестнице крутой.

Отмычка - инструмент хоть и простой,

Против нее не устоять запору;

И любящим порой, не только вору

Необходим полезный сей крючок.

Бесшумно отпирается замок,

Бесшумно дверь беглянка распахнула...

Ликует Страсть, Стыдливость же вздохнула.

Высокою стеной сад окружен,

К ней лестница приставлена Эльмоном.

Легко наверх карабкается он...

Судьба благоприятствует влюбленным:

Раскидистый, высокий рядом клен,

И по нему спускается Эльмон.

Подругу он, томясь от нетерпенья,

Терзаемый тревогой, долго ждет.

Но вот навстречу милая идет.

Увидевши его, она волненья

Не в силах скрыть: краснеет и скользит,

И - в обморок! Испуганный, в смятенье,

Эльмон скорей к возлюбленной бежит.

Подхватывает на руки, ласкает,

Лобзает и тревожно окликает.

Ее приводят медленно в себя

И голос, что зовет ее, любя.

И поцелуи, жаркие как пламя.

Эльмон спешит корсаж ей расстегнуть;

Орошена горячими слезами,

Вздымается трепещущая грудь.

Очнулась; взор на милого кидает

И вновь в его объятьях замирает.

Эльмон торопит: время их не ждет.

Он Селестину к дереву ведет,

Плечо ей подставляет, как ступеньку,

Чтоб удалось взобраться помаленьку,

И всячески старается помочь.

Вот лестница; спустились без опаски.

Пока им покровительствует ночь,

Они спешат добраться до коляски.

Заранее готова для четы,

Она ждала под сенью темноты.

В Швейцарию коляска покатилась,

Чтоб Гименея таинство свершилось.

"Счастливый путь! Храни вас бог, друзья!"

Им закричал, затем проснулся я".

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ

Общее сражение. Храбрость св. Иосифа. Испуг и

бегство Иисуса Христа. Разграбление рая.

Критическое положение девы Марии и св. Троицы.

Приход св. Приапа и торжество христианских

богов.

О Дух святой! Я огорчен немало:

Обуреваем набожностью я,

А под твоим влияньем кисть моя

Нескромные картины рисовала...

Покинул я любви чудесный край,

В нем проведя полжизни беззаботно,

Любовников и сумасбродов рай

(Мудрец, завидуй доле их вольготной!)

Так человек по прихоти судеб

За океан однажды отплывает,

Чтоб добывать в чужом краю свой хлеб

Попутный ветер парус надувает

И за кормой запенилась волна...

Земля вдали в туманной дымке тает.

Рукою машет путник и вздыхает:

"Прощай навек, родимая страна!"

Но в сердце сохранит он нерушимо

Свои мечты о родине любимой.

Как отдыха мне хочется вкусить!

О Дух святой, зачем ты в самом деле

Воспоминанья вздумал оживить

И искушать меня без всякой цели?

Иные песни должен я слагать.

Что мне весталок христианских нравы?

Я им прощу невинные забавы,

Бой с Одином спеша живописать.

На наш отряд, стоявший на границе,

В то время, как молитвы он читал,

Внезапно полк язычников напал.

Ну, как от них псалмами защититься?

Струхнули все, понятно и без слов:

Наводят ужас лица их врагов,

Суровых и свирепых великанов,

Пришедших из страны снегов, туманов,

В горах рожденных, вскормленных в лесах.

Они не знают, что такое страх;

До самых пят закованы в железо

Те скандинавские головорезы.

И мужество покинуло войска,

У всех святых душа уходит в пятки.

Они кричат: "Намнем врагам бока!"

А сами прочь бегут во все лопатки.

Вернувшись, расхрабрились хвастуны:

"Нам эти скандинавы не страшны!"

Архангелу их мнимый пыл угоден...

Бой закипел, когда явился Один.

Поведай мне, о вдохновитель мой,

В сражении кто первый был герой?

Святой Иосиф битву начал смело.

Не улыбайтесь! Вот как было дело:

Вооружен рубанком, выходил

Он из рядов, и кулаком грозил

Противникам, поспешно прячась снова.

Один из них был сильно раздражен

Бесстрашием (иль трусостью) такого

Воителя плюгавого, смешного;

Поколотить беднягу хочет он.

Иосиф знал (ученым мог он зваться),

Как от медведей следует спасаться:

Лежать пластом. И вот он наземь - бух!

Кидается, издавши возглас "ух!"

(Был заключен впоследствии в бутылку

Сей крик и чтим молящимися пылко).

Споткнулся враг - ведь он стремглав бежит

И кувырком на хитреца летит.

Подняться на ноги не успевает,

Как на него Иосиф нападает,

Рубанком по спине его тузит...

Ликуют все... "Счастливое начало!

Громоподобным гласом объявил

Своим войскам архангел Уриил.

Вперед! Чтоб им, проклятым, жарко стало!"

Но не прошел и двух шагов хвастун,

В него метнул Юпитер свой перун.

Перун был ветх, и от былого жара

В нем слабый отблеск тлел, а не пылал;

Но кинут был зато он с силой ярой

Десницею могучею, не старой;

Он был тяжел, и если не сжигал,

То головы неплохо разбивал.

И вот почти не дышит горемычный

Архангел наш; лежит недвижим он,

В небесный госпиталь перенесен.

Сей случай, на земле весьма обычный,

В уныние поверг и крикунов.

Хотят молиться, взяли часослов...

Но Рафаил вскричал тогда с досадой:

"Псалмы сейчас не время голосить!

Сражаться вам, а не молиться надо!

Не только скандинавов - силы ада

Господь поможет в пух и прах разбить!"

Но тут второй перун его сражает,

И зрения несчастного лишает.

От ужаса напал на всех столбняк,

Но кое-кто резонно замечает:

"Поправится, наверное, вожак:

Глаза лечить он, знаете, мастак".

На правом фланге лучше защищались,

Там Гавриила доблести - простор.

Там храбрецы отчаянно сражались.

Но вот на колеснице мчится Тор

И руку с грозным молотом простер.

Нагнулся ангел, избежал удара;

Вот молот сызнова ему грозит...

Но он быстрее молнии разит

Не Тора - враг такой ему не пара

А упряжного рослого козла.

От боли тот внезапно зашатался;

В испуге, закусивши удила,

Возницу чуть не вывалив, умчался

Далеко этот раненый козел.

Волк Фенрис и Юпитера орел

В той битве достопамятной, кровавой

Великою себя покрыли славой.

Волк грыз вовсю; орел, вверху паря,

По временам стремительно кидался

На ангелов, и снова ввысь взвивался,

Сорвавши шлем. Он делал так не зря;

Прямой расчет был в этой стратагеме:

Врагу орел прицеливался в темя;

Шлем уронив, он сразу разбивал

Ту голову, на коей шлем сверкал.