Война богов - Эварист Парни

Три девы (их валькириями звать,

То сестры Тора) смело гарцевали

Верхом на белоснежных скакунах,

В доспехах белых, в белых шишаках,

И золотые копья их блистали.

За ними многочисленная рать

Богов второстепенных выступала.

Их вид свиреп, их мужественна стать.

Воители, кем славится Валгалла,

Под знамя Тора собрались. Любой

Из этих славных воинов - герой.

Не любят слабосильных скандинавы,

Их рай - для тех, кто в битвах ищет славы,

Там пола женского в помине нет,

Наложен там на прелести запрет.

Туда ни трус, ни воин посрамленный,

Бежавший с поля брани, не войдет,

Ни тот, кто от хворобы злой умрет,

Ни старец, грузом лет отягощенный.

Позор тому, кто смерти дома ждет!

Изгнанники построились для встречи,

Приветственно раздался гром фанфар,

Но слышались невежливые речи:

"Последний выпьют варвары нектар!"

Юпитер сделал знак; все замолчали.

Союзников торжественно встречали,

Команда раздается: "На кра-ул!"

Бьет барабан, склоняются знамена...

Юпитеру приветливо кивнул

Сам Один, этой встречею польщенный,

И руку подал: "Здравствуй, старина!

Друзьями будем. В бой без промедленья!

Где тут враги? Мы завтра ж, без сомненья,

В твоем дворце отведаем вина".

Но скандинав забыл: мудрец умерен,

Не следует ручаться ни за что.

Он мнил - не победит его никто.

Меж тем Приап, своей присяге верен,

Религии оплотом вскоре стал;

Успех его усердье увенчал.

Он проповедывал повиновенье

Чиновникам, вельможам, королям

(Тиранам даже), судьям и князьям;

А потому снискал благоволенье

Чиновников, вельмож и королей.

И множилось число монастырей,

И воздвигались пышные соборы...

На алтаре, забыв былые споры,

Весьма довольна глупостью людской,

Вкушала снова Троица покой,

Грядущее величье созерцала,

Могуществом довольная втройне.

Святая дева весело болтала

С Панфером и другими в стороне

И будущее с ними обсуждала.

Ей до-смерти хотелось бы узнать:

В монастырях - какие развлеченья?

И тягостно ль монахинь заточенье?

"Я вам могу об этом рассказать,

Шепнул Панфер. - Мне снился этой ночью

Забавный сон; увидел, как воочью,

Я все, интересующее вас.

Приснилось мне, что я - смиренный инок,

Попавший в монастырь визитандинок,

Вечерня уж окончилась; сейчас

Узнаем, спят ли сестры? С этой целью

Из кельи я заглядываю в келью

Урсула первою предстала мне...

В волненье ты, прелестная Урсула?

Не демона ль ты видела во сне?

Но почему так сладко ты вздохнула?

То ангел был, не демон... Вижу я,

Понравилась тебе такая греза.

Улыбка недвусмысленна твоя,

И томен взор, и сладострастна поза.

Тебе блаженства тайного секрет

Уже поведал ангел, спору нет.

Гортензия! Зачем ты одеяло

Откинула? Его не отстраняй!

Не нужно, чтоб рука твоя блуждала!

Сперва груди коснулась невзначай

Атласно-гладкой юная черница,

И вот уже... Ну, можно ль так забыться?

Не смей шалить! Сокровища любви

Не трогай, и цветка ее не рви!

Под алебастром там эбен таится

И розы распускается бутон...

Пока еще не раскрывался он,

И гибкий пальчик ищет наслажденья

В запретном для него прикосновенье.

К Цецилии спешу из кельи сей.

Хоть ночь длинна - роман еще длинней.

Евангелье любви она читает,

И грезит, и на ус себе мотает.

Скучающим в таком монастыре

Природу может заменить искусство.

Я безделушку вижу на ковре:

Она разгорячает Зои чувства.

Вот на киоте, рядышком с Христом.

Стоит сосуд с мягчащим молоком.

Поздравим же находчивую Зою!

Любовник скромен, он всегда с тобою,

И обмануть не сможет нипочем

Ты пишешь, Клара? Милому, конечно?

Послушаем! "Жестокий мой отец

Нас разлучил насильно - о глупец!

Но я - твоя, твоею буду вечно.

Моей душой твой образ завладел.

Жар первого не стынет поцелуя...

О жизнь моя! Любить - вот мой удел.

Тебя, тебя любила и люблю я".

Несчастная! В то время, как в слезах

Ты изливаешь страсть свою и горе,

Утешился (иль это будет вскоре)

С другою твой любовник-вертопрах.

Агнеса, ты от этих дев отлична,

И твой ничем не нарушаем сон

(Предшествуем молитвой жаркой он).

В пример Агнеса ставится обычно

Черницам всем: ведь каяться в грехах

Не устает в теченье всей недели.

Что за грехи? Не спрашивайте, ах!

Понежилась немножечко в постели,

Молясь - свое вниманье отвлекла,

Слова любви во сне произнесла,

Иль в зеркальце нечаянно взглянула,

Иль чуточку без умысла вздохнула

При мысли, что любовь, а также брак

Отныне недоступны ей никак,

И странное волненье испытала,

Когда о счастье этом возмечтала.

К подобным прегрешениям привык,

Перебирает четки духовник,

Молитву по-латыни он читает

И грешницу великую прощает.

Не все монашки, впрочем, таковы,

Как та Агнеса кроткая. Увы,

В ином грешке труднее им признаться,

Чем от грешка такого удержаться.

Но можно все рассказывать друзьям;

И слышал я, как три младых черницы

Друг другу признавались, баловницы,

В наклонностях и слабостях; и вам

Я исповедь Анжелы передам.

"К несчастию, Флорваля я любила,

Ждала, чтоб церковь нас соединила...

Зачем скрывать привязанность свою?

Как сладостно проговорить: "люблю!"

Само собой сорвется это слово,

Да и потом оно слетать готово

С влюбленных уст, восторга не тая.

Как передать Флорваля упоенье?

К моим ногам упав, он в восхищенье

Проговорил: "Анжела, жизнь моя!

Владычица и сердца, и свободы!

Ты видишь: я от страсти изнемог.

Скажи: ужель мне только через годы

Любви твоей достанется залог?"

Я промолчала.. Ах, скажу вам честно

Его порыв был так неудержим!

Молчанье - знак согласья, как известно,

И он тотчас воспользовался им.

Да, я была весьма неосторожна,

И счастья мне обманчивого жаль.

Забыть тебя? Но это невозможно,

Неверный мой, любимый мой Флорваль!

И вскоре он нарушил обещанья...

Я брошена... Суди его Христос!

Забыть его, забыть его лобзанья

Пыталась я напрасно. Много слез

Я пролила; все стало мне противно.

В монастыре, средь набожных сестер,

Решила скрыть я горе и позор.

Желанье было тщетно и наивно.

Уносит время радость и печаль,

Меня бы утешенье не минуло...

Найду, кем заменить тебя, Флорваль!"

Злосчастная Анжела тут вздохнула.

Промолвила Адель за нею вслед:

"Со мною то же было: ведь дерзнула

И я любить: любви запрета нет.

Что делают еще в семнадцать лет?

И я тайком о браке возмечтала.

Но мой отец и слышать не хотел;

Я плакала - он даже не глядел.

Причин его упорства я не знала.

"Нет, Нельсона не будешь ты женой!"

Я поклялась, однако же, что буду,

Не ведая, что выйдет это к худу,

И Нельсону сказала: "Милый мой,

Устроим так, чтоб матерью я стала!

Нас обвенчают, убоясь скандала".

Подобным предложеньем восхищен,

Намеренье мое исполнил он

С охотою, и в результате спешки

Мой вид у всех стал вызывать насмешки.

Увы! Жестокосердый мой отец

Не разрешил идти мне под венец,

И на меня разгневался ужасно,

И матерью я сделалась напрасно.

Заточена у вас в монастыре,

Я вяну здесь, как роза в январе,

Моя краса погибнет, без сомненья".

"И я своей не вижу примененья,

Так начала Инеса, - но кузен

Надеется, что у моих колен

Он обретет блаженство неземное.

Как он красив! В нем что-то есть такое...

В приемную к нему я выхожу,

С ним говорю и на него гляжу.

В его очах желание блистает,

Мы взглядами друг с другом говорим.

Так хочется поцеловаться с ним!

Но нас, увы, решетка разделяет,

Счастливыми нам быть не позволяет.

Увы, блаженство нам запрещено!

Хоть близко - недоступно нам оно.

Как быть? И вот сегодня, безутешно

Оплакивая горькую судьбу,

Кузен шепнул: "Услышь мою мольбу!

Мои мученья знаешь ты, конечно.

Меня ты любишь?" - "Да, люблю сердечно".

"Нет, все равно, не сбудутся мечты:

Ты так робка, всего боишься ты".

"А все-таки?" - "Хоть высока ограда

Монастыря, в особенности - сада,

Но я могу ограду перелезть".

"О безрассудный!" - "Видишь, средство есть.

Ты любишь, да?" - "Попробуй усомниться!"

"Так будь смелей! А я на все готов".

"Но в сад, увы, я не могу спуститься:

Дверь заперта на ключ, не на засов".

"Что за беда? Ты кинешь из окошка

Две простыни, связавши их. Не трусь!"

"Так рисковать?" - "Люби меня немножко,

Инеса! Я на все тогда решусь!"

Его слова надежду пробудили,

Мое сопротивленье победили,