Стихи - Илья Сельвинский

Если губы сказали: "Нет",

А глаза ответили: "Да" —

Будто море хлынет в ответ,

Захлестнув тоску без следа.

Но завянет алый рассвет,

Почернеет любая звезда,

Если губы ответили: "Да",

Но душа отвечает: "Нет".

1959 

Стихотворцу-неудачнику

В стихах не Пушкин ты, а... Пущин,

Но не спеши несчастным быть:

Талант не всякому отпущен,

Но каждому дано любить.

Любовь же — это вдохновенье,

Дурманящее, словно дым,

Как солнце, льющееся в вены

Бродящим хмелем золотым.

И занеможешь ты... И ты

Раскроешь сонные ресницы

И так почувствуешь цветы,

Что и поэту не приснится.

А что слова? Не суесловь!

Влюблен? Ну, значит, нет проблемы!

Меняю все свои поэмы

На шалости твои, Любовь.

1959

Зависть

Что мне в даровании поэта,

Если ты к поэзии глуха,

Если для тебя культура эта —

Что-то вроде школьного греха;

Что мне в озарении поэта,

Если ты для быта создана —

Ни к чему тебе, что в гулах где-то

Горная дымится седина;

Что в сердцеведеньи поэта,

Что мне этот всемогущий лист,

Если в лузу, как из пистолета,

Бьет без промаха биллиардист?

1958

Молдавская песня

У коня дыханье как у девушки...

Только что мне от такого проку?

Расступитесь, дубушки-деревушки,

Дайте непутевому дорогу!

И зачем живу на белом свете я,

За версту твой хутор объезжая?..

Эх, кабы моложе на столетия

Были мы с тобой, моя чужая!

Я б не стал над арчаком сутулиться,

Знать не знал вот этой дикой боли...

Подхватил бы я тебя на улице,

Кинул на седло —

              и ветер в поле!

Пусть тогда с легавыми и гончими

Вся меня округа бы сковала,

Пусть хотя бы пулею прикончили —

Ты по мне на крик бы тосковала...

1960

Керчь

У нас в гимназии делили Крым

На эллинский и дикий.

Все приморье

От Евпатории и до Керчи

Звалось Элладой. Если же случалось,

Перевалив за горную преграду,

Спуститься в степь, то называлось это —

«Поехать в Скифию». Хотя и в шутку,

Мы называли наши города

По-гречески, как это было древле.

Об этом я давно уж позабыл.

И вдруг, когда десантные войска,

Форсировав пролив, обосновались

На Крымском берегу, и я увидел

Невдалеке перед собою Керчь, —

Мой голос прошептал: «Пантикапея…»

В лиловом и оранжевом тумане

Над морем воспарил амфитеатр

Пленительного города. Гора

С каким-то белым и высоким храмом

Курилась облаками. Дальний мыс

Чернел над хризолитовым заливом.

А очертанья зданий на заре

Подсказывали портики, колонны

И статуи на форуме. Эллада

Дышала сном. Один туман, как грезы,

Описывал громады парусов,

Орду козлов или толпу сатиров, —

И я был старше на пять тысяч лет.

Объятый полудремою веков,

Я мысленно по площади бродил,

Где эллины, как птицы, торговались,

А в виде серебра ходила рыба;

Здесь хлеб и сыр меняли на ставридки.

Здесь медный щит, наполненный макрелью,

Считался платой за стихотворенье;

А если звонким осетром платили

За девушку такого же объема,

Того же водяного блеска, той же

Пловучей обтекаемости линий,

То это не обидно осетру.

(Обидно ль девушке, об этом

Не думали в ту грубую эпоху.

Ужасный век!) И вдруг на этот город,

Как фурии по мановенью Зевса, —

Аэропланы! И когда из дыма

Опять он появился над заливом

И танки с красным флагом потянулись

По набережной, а, увидя ров,

Ушли сквозь стену банка в переулок, —

У берега уже лежала Керчь.

Так за один лишь день я увидал

Два лика города. Но мне война

Готовила еще и третий…

1945

Крым

Бывают края, что недвижны веками,

Зарывшись во мглу да мох.

Но есть и такие, где каждый камень

Гудит голосами эпох.

Где и версты по горам не проехать,

Не обогнуть мыс,

Чтоб скальная надпись или древнее эхо

Не пробуждали мысль.

Чтобы, пройдя сквозь туманы столетий,

Яснее дня становясь,

Вдруг величайшая тайна на свете

Не окликала вас.

На карте Союза — над синей мариной

Раскинув оба крыла,

Парит земля осанки орлиной,

Подобье морского орла

Какие же думы несутся навстречу?

Что видит он, птица Крым?

Во все эпохи военною речью

Всегда говорили с ним.

Были здесь орды, фаланги, когорты,

Кордоны, колонный и "цепь".

Школою битвы зовет себя гордо

Кровавая крымская степь

Недаром по ней могильные знаки

Уходят во все концы,

Недаром цветы ее — красные маки

Да алые солонцы.

За племенем племя, народ за народом,

Их лошади да божества

Тянулись к просторам ее плодородным,

Где соль. Воды и трава.

И не на чем было врагам примириться:

Враги попирали врагов,

Легендой туманились здесь киммерийцы

Еще на заре веков;

Но вот налетели гривастые скифы,

Засеяла степи кость —

И навсегда киммерийские мифы

Ушли, как уходить гость.

Затем прорываются рыжие готы

К лазури южных лагу;

Пришел и осел на долгие годы

Овеянный ржанием гунн,

Хазары кровью солили реки,

Татары когтили Крым,

покуда приморье держали греки,

А греков теснил Рим.

Чтоб, наступая на польский панцирь

Медью швейцарских лат.

Дрались с генуэзцами венецианцы

Кровью наемных солдат.

Мешались обычаи, боги, жены,

Народ вливался в народ,

Где победивший, где побежденный —

Никто уж не разберет.

Копнешь язык — и услышишь нередко

Отзвуки чуждых фраз,

Семью копнешь — и увидишь предка

Непостижимых рас.

Здесь уж не только летопись Крыма —

Тут его вся душа.

Узнай в полукруглых бровях караима

Половца из Сиваша,

Найди в рыжеватом крымском еврее

Гота, истлевшего тут, —

И вникнешь в то, что всего мудрее

Изменчивостью зовут.

Она говорит языком столетий,

Что жизнь не терпит границ,

Что расам вокруг своего наследья

Изгородь не сохранить,

Что даже за спесью своей броненосной

Не обособлен народ,

А судьбы народа не в лепке носа, не в том, как очерчен рот,

Об этом твердит обомшелая дата

Любых горделивых плит.

Но вот в кургане царя Митридата

С биноклем засел замполит.

Вокруг за тонной взрывается тонна,

Над ней огневой ураган,

На ухом черного телефона

Слушает царский курсант;

Откуда-то голос девический чистый

Россию к трубке зовет:

— Сегодня германские коммунисты

К вам приведут взвод, —

В ответ произносит говор московский:

— отлично, благодарим,

и вот уже новой чертой философской

обогатился Крым.

Исчезли и скифы, и гунны, и готы,

Как все, кто жил для себя;

Сгниют по дотам фашистские роты,

клыками землю свербя,

но над курганом фашиста и скифа,

над щепками их древка

подхвачено ветром и будет живо

знамя большевика.

Страна советов! Ясна твоя тайна:

Ты быт превратила в путь!

Ты стала, отчизна моя, не случайно

Навек свободна от пут —

Твой гений, себя грядущему отдав,

Обрел над будущим власть,

Недаром стая отважных народов

В полет с тобой поднялась.

Пускай у одних раскосые веки,

Прямые пусть у других,

Но сходство одно спаяло навеки

Гордые души их;

Оно порождает новую расу

Под дикий расистский рев,

Мы те, кто трудом пролагает трассу

В мир, где не будет рабов.

1945

Примечания

1

В полном составе (лат.). — Ред.

2

Опушка тайги.

3

Прова — носовая палубка.

4

У соловья во время пения иногда разрывается сердце. (Прим. автора.)

5

Шан-Жен-Мет-Вэй — Истинный Дух Гор и Лесов, — так китайцы называют тигра. (Прим. автора.)

6

Perpetuum mobile — Вечное движение (лат.). — Ред.

7

Голубой луч проекционного киноаппарата.