Неугомонный - Соломон Яковлевич Лурье

в небо стрелы.

После этого из дворца вынесли тело Гебелейсиса и опустили его в могилу. Но, прежде чем закрыть могилу и насыпать над ней курган, над могилой закололи несколько военнопленных саийцев и любимых коней царя. Затем жены Гебелейсиса подняли плач, прославляя покойника, и стали громко спорить между собой, какую из них царь больше всего любил. Каждая жена уверяла, что она была наиболее дорога царю, и родственники подтверждали это.

Только одна из жен, самая молодая и самая красивая, не участвовала в этом споре, а стояла в стороне, бледная и испуганная. Один из придворных подошел к ее отцу и сказал ему тихо несколько слов, после чего отец молодой женщины неуверенным голосом проговорил, что покойник больше всего любил его дочь. Этого было достаточно для того, чтобы придворный указал на нее пальцем, и отец схватил и поднял ее на воздух: ведь самая любимая извсех жен должна была быть умерщвлена на могиле царя ее ближайшим родственником, чтобы она могла прислуживать царю и в загробном мире. Но молодая женщина резким движением вырвалась из рук отца и бросилась бежать. На мгновение она остановилась: воины были расставлены со всех сторон и бежать было некуда. Но затем она увидела неизвестного ей грека — это был Архилох, — бросилась к нему и обняла его ноги.

Воины с дикими криками устремились к ней. По обычаю, жены умершего должны были почитать за счастье быть убитыми на могиле мужа и похороненными вместе с ним. Таких жен осыпали похвалами, а тех, которые оставались живыми, ругали и всячески поносили.

Царский сановник не позволил воинам схватить женщину: для гостя было бы оскорблением, если бы от него оторвали просительницу силой. Придворный через переводчика спросил у Архилоха, как с ней поступить, и Архилох неожиданно для всех ответил по-фракийски:

— Несомненно, покойник останется недовольным, если женщина будет прислуживать ему с неохотой — надо заменить ее другой женой, которая сама пожелала бы последовать за мужем.

Такой ответ вызвал громкое одобрение фракийцев, и молодая женщина была заменена другой жертвой. После окончания похорон Архилох сказал Главку:

— Фракийцы действительно кровожадные дикари! Я никак не могу прийти в себя от того, что я видел!

— А я, признаться, — ответил Главк, — не вижу здесь ничего особенно дикарского. Разве не говорит Гомер в «Илиаде», что Ахилл над гробом Патрокла

Четырех коней благородных С страшною силой бросил в костер со стоном глубоким. Девять псов у царя любимых им вскормлено было, Двух из них заколол и на сруб обезглавленных бросил, Бросил туда и двенадцать юношей храбрых троянских, Медью убив их.

А разве не рассказывается в поэме о взятии Трои, что после взятия Трои на гробе Ахилла была заколота Поликсена, дочь царя Приама?

И Архилох подумал: «Да, мы тоже, пожалуй, немногим лучше этих дикарей-фракийцев!»

На следующее утро послам сообщили, что юный царь не хочет сам решать, вступить ли ему в союз с греками, и предложил послам отправиться к святому мужу, царскому советнику Эсидру.

Фасосские послы сели в повозку, запряженную мулами, и отправились в глухой лес на Родопских горах, где находилось святилище и оракул Залмоксиса. Здесь жили люди, посвятившие себя богу, так называемые бэссы. Их начальника звали Эсидр.

От своих спутников греки узнали много интересного о бэссах. Этим людям было запрещено есть мясо. Они должны были жить в полном покое, вдали от всяких забот и волнений, питаясь медом, молоком и сыром. Им предписывалось относиться с любовью и нежностью ко всем людям и животным. Они обязаны были всю жизнь оставаться холостыми — им запрещено было даже разговаривать с женщинами. Зато все фракийцы считали бэссов святыми людьми. Их начальник каждые пять лет уходил на год в глубокую подземную пещеру, куда никто не смел входить, кроме его слуг и царя. Только в случае большой опасности в пещеру могли быть допущены и другие люди.

Когда греки пришли в святилище, им сообщили, что Эсидр живет отшельником в пещере и что к нему можно спуститься только с разрешения оракула.

Греки вошли в храм. Женщина, сидевшая на странном треугольном сиденье, произнесла сухим старческим голосом: «Просящему не откажи, смиренного не обижай». Служители святилища истолковали этот ответ как разрешение войти в пещеру.

Главк и Архилох спустились в пещеру и были крайне удивлены, найдя там красивого и приветливого молодого человека, прекрасно говорящего по-гречески. Оказалось, что он уже успел поездить по Греции, был в Дельфах, беседовал с дельфийскими жрецами, хорошо знает Гомера и Гесиода и слышал даже что-то про Архилоха, хотя и не был знаком с его песнями.

Архилох рассказал Эсидру, что ему пришлось видеть в Родопе.

— Это, конечно, ужасно, — сказал Эсидр. — Но и у вас в Греции та же жестокость, та же грубость.

Однако послы пришли не для того, чтобы беседовать о жестокости, а чтобы заключить военный союз. Ответ Эсидра огорчил и удивил их.

— Вы слышали ответ оракула? — спросил Эсидр. — Этот ответ касается не вас, а саийцев.

— Как — саийцев?

— Да, их. Только несколько дней назад саийцы прислали к нам послов с просьбой заключить перемирие на два года. Царь Гебелейсис собирался отказать им и начать войну в союзе с вами. Но я не могу с этим согласиться. Это было бы безбожно. Ведь и ваши греческие мудрецы считают, что нет более безнравственного поступка, чем предпочесть войну миру: во время мира сыновья хоронят отцов, а во время войны отцы хоронят сыновей. Вот почему я послал сказать саийцам, что согласен на перемирие с ними.

— Так значит, — с возмущением заявил Главк, — мы напрасно приехали? Значит, военного союза с нами не будет?

— Вы не так меня поняли, — ответил Эсидр. — Мы охотно заключим с вами союз, но союз оборонительный. Если кто-либо пойдет на вас войной, мы обязуемся