Неугомонный - Соломон Яковлевич Лурье

греки, а варвары, «фракийские собаки», как называл их Архилох, во-вторых, и фракийцы постоянно нападали на греков, грабили и убивали их. Фракийцы издевались над пленными — не было ничего страшнее, чем попасть к ним в плен.

Архилоха не смущала поэтому разбойничья жизнь. Он восторженно описывает в песнях свою жизнь — жизнь воина по призванию и поэта:

Я служитель царя Эниалия,[12] мощного бога, Также и сладостный дар Муз хорошо мне знаком...

И пищу, и вино Архилох добывал грабежом:

В остром копье у меня замешан мой хлеб. И в копье же Из-под Исмара[13] вино. Пью, опершись на копье.

Паросские колонисты были сильнее наксосцев и фракийцев в отдельности и могли не бояться ни тех, ни других. Но возникла новая опасность. Произошло то, чего паросские колонисты никак не могли предвидеть. Наксосцы заключили военный договор с жившим на Фасосе фракийским племенем сапов для совместной борьбы с отрядом Главка. Вместе они представляли страшную силу: многочисленные, но плохо организованные варварские отряды получили опытных греческих предводителей.

Нужен был испытанный, уравновешенный и бесстрашный полководец, а Главк для этой роли не годился.

Хотя Архилох и прибыл на Фасос на средства Главка, он и не думал угождать руководителю колонии. Он признавал, что Главк внушает к себе уважение и что он хороший правитель, но ему уже приходилось сражаться рядом с Главком, и поэтому он знал, что Главк нервничает в бою, очертя голову бросается в пекло. Главк не в состоянии спокойно обдумывать обстоятельства во время боя и не годится в военные предводители. Архилох говорил в своей песне:

Нет! Не люб мне вождь высокий, раскоряка-вождь не люб, Гордый пышными кудрями и подстриженный слегка. Пусть он будет низок ростом, ноги внутрь искривлены, Но ступал чтоб ими твердо и с отвагою в душе!

Главку пришлось согласиться с этими прямыми и откровенными дружескими словами Архилоха, и во главе войска был поставлен старый, опытный воин.

Опасения Архилоха оказались напрасными: наксосцев погубила их собственная жадность. Сапы прислали им в дар слитки чистого золота, и наксосцы решили, что у сапов, наверное, имеются целые горы этого металла. Вождь наксосцев прибыл к сапам безоружным; его сопровождали жрецы и музыканты в праздничных одеждах, играющие на лире и на флейтах. Сапы радушно приняли их и устроили общий пир. Но за этими послами тихонько крались вооруженные греки. Они устроили массовую резню, надеясь отобрать у сапов золото. Однако наксосцы просчитались: к сапам пришли на помощь другие фракийцы и перебили много наксосцев. Паросцы, узнав через некоторое время о происшедшем, не упустили случая напасть со своей стороны на соплеменников-греков. На этот раз победа была полная: наксосцы бежали в страхе. Архилох в своем стихотворении, описывая эту победу, говорит, что впереди паросского войска невидимо шла богиня Афина:

Впереди же нас в бою Милосердно шла Афина, громовержца Зевса дочь, Бодрый дух вливая в сердце заробевших воинов.

Наксосцам пришлось убираться с Фасоса, а их пашни, «по воле олимпийских богов», были поделены между паросскими колонистами.

И тут впервые Архилох стал сомневаться в том, что греки благороднее варваров. Варвары приняли небольшое безоружное греческое посольство с почетом и радушием, хотя им ничего не стоило нарушить клятву и убить эту маленькую группу людей, а греки, вероломно нарушив клятву, напали на угощавших их хозяев!

Да и вообще жизнь на Фасосе не понравилась Архилоху. Сюда устремились в погоне за золотом разорившиеся люди, бедняки и преступники со всех концов Греции:

Будто голь со всей Эллады в этом Фасосе сошлась!..

Постоянно приходилось опасаться, что на колонистов снова нападут либо фракийцы, либо жадные искатели счастья — греки других городов. Люди молили богов о том,

Чтоб над островом нависший камень Тантала[14] исчез.

И природа Фасоса не радовала глаз поэта. Он привык к веселым садам и полям паросских деревень, к зеленым лесным дубравам и уютным гаваням родного острова. Уезжая из Пароса, он думал, что попадет в еще более красивое место: он беседовал с греками, побывавшими во Фракии, и они говорили ему, что эта страна много живописнее Пароса! А приехал он на дикий, угрюмый остров, перерезанный каменистым горным хребтом, поросшим лесом, отроги которого круто свергались в море:

Как осла хребет, Заросший диким лесом, он вздымается, Невзрачный край, немилый и нерадостный, — Не то что край, где плещут воды Сириса.

По серым скалам острова лишь кое-где были разбросаны некрасивые, наскоро построенные домишки жителей. Трудно было полюбить этот край!

Восхищение военной жизнью и жажда военной славы тоже постепенно проходили. Отряды колонистов переправлялись на лодках и высаживались на фракийском побережье. Архилох мечтал, что он будет храбро сражаться с каждым, кто захочет помешать покою и счастью колонистов, и получит наконец возможность избавиться от треволнений и зажить спокойно, обрабатывая свой клочок земли. Но его ожидания не сбылись.

Отряды колонистов стремились во что бы то ни стало любыми средствами захватить золотые россыпи. Одни нападали на мирных