Сократ - Йозеф Томан

Сократ впервые видел Аспасию. Видел ее глубокие азиатские глаза, в которых светился желтый, как львиная шкура, свет. Он не осмеливался надолго погружать в них свой пытливый взор.

Раскрылись накрашенные кармином, совершенной формы губы, блеснули алебастровые зубы:

- Преувеличивать свойственно юности... и искусству. Следует быть умеренным и в требовании умеренности.

Она обращалась к Анаксагору, а затем снова повернула голову к Сократу. При этом движении золотая диадема сверкнула крошечными рубинами, колыхнулись мягкие складки шафранного пеплоса и накидки, застегнутой на плече золотой пряжкой. Тонкая ткань обрисовала совершенные формы ее тела. Прекрасная, приветливая, мудрая. Удивительно ли, что в свое время она ослепила персидского царя? Удивительно ли, что ослепила и Перикла?

Что-то стукнуло, зазвенели осколки. Аспасия подняла глаза на прислуживавшую рабыню. Та убежала, и в ту же минуту появился домоправитель Эвангел и доложил госпоже, что рабыня Файя уронила вазу, на которой изображена богиня радуги Ирида.

- Моя самая красивая ваза... - огорчилась Аспасия.

- А, это та, с превосходной Иридой, - вздохнул Фидий. - Большая потеря!

- Это преступная неосторожность. Файя заслуживает сурового наказания, заявил Эвангел.

Сократ наблюдал за Аспасией. Ее лицо прояснилось.

- Файя любит причесывать меня. - Аспасия взглянула на домоправителя. Целый месяц она не будет меня причесывать.

Эвангел вышел.

- И это достаточное наказание? - спросил Фидий.

За стеной послышался женский плач.

- Это очень жестокое наказание, - возразил Софокл. - Если бы Аспасия запретила мне приходить к ней на ужин, я был бы в таком же отчаянии, как и эта девушка.

Сократ смотрел на Аспасию как зачарованный. Она ему улыбнулась и обратилась к Фидию:

- Ты хвалишь Сократова Силена, Фидий. Скажи нам, какую работу хочешь поручить Сократу?

Фидий задумался. Мысленно он уже распределил работы над Парфеноном. Пока что он поставит Сократа в ученики к опытному скульптору, сам проследит, как себя покажет юноша, а потом? Доверить ему, если он оправдает надежды, самостоятельное дело? После возведения Парфенона Перикл думает начать строительство новых Пропилеев... Фидий повернулся к Сократу.

- Сперва будешь исполнять мелкие вспомогательные работы. Позже, если принесешь мне удачные эскизы, доверю тебе большое произведение.

- Правильно, Фидий, - заметил Перикл. - Молодым людям надо давать большое дело, пускай проверят свои способности и силы. А ты, Сократ, не испугаешься?

Тот скромно ответил:

- Резец я держу в руках с шестилетнего возраста. Я бы желал получить большую работу.

- Хорошо, - сказал Фидий. - Для фриза над новыми Пропилеями ты изваяешь трех Эринний: Аллекто, Тисифону и Мегеру.

Глаза Аспасии выразили испуг.

- Эриннии?! - воскликнул Сократ. - Этого, прости... это я не могу. Хотел бы, очень хотел, но - не могу...

- Сократ! - возмущенно перебил его Анаксагор. - Ты осмеливаешься отказать Фидию?!

Сократ упорствовал.

- Эриннии, три старухи в развевающихся лохмотьях... Крылья и когти как у коршунов... Вместо волос - клубок змей, глаза, налитые кровью... Нет, этого я не могу. Прости меня, великий Фидий, не могу.

Фидий был задет; он вскипел:

- Неслыханно! Я выбрал для тебя работу, на которой ты можешь дать волю фантазии, показать свой ум... Тебе просто не хватает смелости. Ты не художник!

Перикл отодвинул блюдо с ореховым печеньем в вине.

- Остановись, Фидий, - сказал он. - А мне Сократ теперь-то и понравился. На его месте всякий, хотя бы и опытный, художник поклонился бы тебе до земли за такое предложение. Хмурься, Фидий! Но я не верю, чтоб тот, у кого хватило мужества в глаза тебе отказаться от твоего предложения, был лишен смелости художника.

Фидий не отступал:

- Этот безбородый юнец идет наперекор не только мне, но и тебе, дорогой Перикл. Ты ведь сам желал поместить над Пропилеями трех Эринний, чтоб они предостерегали от кровавых преступлений всякого, проходящего под ними!

- Да, - вымолвил Перикл - он думал о роке Алкмеонидов, который не переставал ужасать его. - Да, я хочу, чтобы никто не нарушал клятв, никто не осквернял бы древних обычаев... - Он взглянул на Сократа. - Почему же, Сократ, не хочешь ты ваять Эринний?

В поисках поддержки Сократ устремил взгляд на Анаксагора.

- Эриннии преследуют не только тех, кто повинен в кровавых злодеяниях и нарушении прав. Они карают и невинных - за то лишь, что в жилах этих несчастных течет якобы проклятая кровь. А что такое проклятая кровь? Ты, дорогой Анаксагор, учил меня иному. От тебя я знаю, что человек сам готовит себе добрую или злую судьбу и не должен платить за преступление, совершенное его предком. Выше суеверий поднял ты разум человека.

Аспасия просияла:

- Ты хороший ученик своего учителя, юный друг! Что скажешь теперь, дорогой Фидий?

- То было желание Перикла, пускай он и говорит, - устранился Фидий от дальнейшего спора.

Перикл замкнулся в задумчивом молчании.

Рабыня убрала со стола остатки жареного барашка, дроздов, начиненных печенью, медовых печений. Поднесла каждому медный тазик - сполоснуть руки.

Другая рабыня поставила перед каждым столик с грушами, синим крупным виноградом, третья принесла свежих роз в вазы. Чудесный аромат разлился по покою.

Сократ, стараясь загладить неблагоприятное впечатление, которое он произвел, еще ухудшил его. Мнение юноши всякий раз шло вразрез с мнением Перикла.

- Не люблю Эринний. Мне отвратительна их несправедливая непримиримость. И чтоб такие увенчивали вход к величайшей гордости и красоте Афин?!

Аспасия видела - у всех на лицах собрались тучи. Она вертела в руках розовый бутон, нюхала его, улыбалась Сократу.

- А что бы ты предложил на фриз Пропилеев, милый Сократ?

Тот ответил ее улыбке и сказал, не раздумывая:

- Трех Харит.

Это поразило всех.

- Ах, да! Доброжелательные Хариты, а не мстительные чудища! Это было бы прекрасно! - воскликнула Аспасия. - Входящих приветствовали бы богини прелести и счастья - Эвфросина, цветущая Талия, лучезарная Аглая... Перикл, любимый мой, ты переменишь свое желание?

Перикл молчал, задумавшись.

- Можно мне добавить? - тихо спросил Сократ.

- Тебе мало сказанного?! - рассердился Анаксагор.

- Нет, милый Анаксагор, - очнулся от задумчивости Перикл. - Позволим Сократу сказать все. Я ценю его прямоту.

И Сократ отважился на последний выпад против Эринний, против Фидия и Перикла:

- Сияет на небе солнце, и навстречу солнцу воссияет золотая и мраморная красота Акрополя. Это земное сияние под небесным гармонирует со светом жизни. Я предлагаю для Афин не кровавое прошлое, но светлое и радостное будущее: пускай над Пропилеями танцуют три Хариты, держась за руки в знак того, что добро, лучезарная красота и расцвет города соединены неразлучно!

Перикл взял руку Аспасии, притянул к себе, понюхал розовый бутон. Вздохнул глубоко и поцеловал обнаженное плечо Аспасии.

- Милый Фидий, ты доверишь Сократу трех Харит? - спросил он.

- Если ты согласен - охотно.

На прощание Аспасия сказала Сократу:

- Я рада тому, что теперь ты будешь частым гостем у нас, юный друг.

- Мне скоро восемнадцать. Меня ждет военная служба, - возразил Сократ.

- Жаль, - ответила Аспасия. - Значит, через два года.

- Да, - подхватил Перикл, - через два года твой первый путь да будет сюда, к нам.

- А эскизы Харит можешь готовить уже сейчас в свободное время, прощаясь, сказал Фидий.

Он основательно хлопнул юношу по плечу, как то делывал Софрониск, и добавил с грубоватым дружелюбием:

- Дерзок ты, молокосос, но в башке у тебя кое-что есть...

Привратник подал Сократу зажженный факел:

- Хайре!

Сократ бодро вышел на улицу, но тотчас остановился. Что это? Кружится голова? Отчего? От вина? Глупости... От Харит! От моих Харит!

Он скинул сандалии, привязал их к поясу и бегом помчался домой. Кружится - и пускай! Кружись, кружись, головушка, есть из-за чего!

Пламя факела, отбрасываемое на бегу назад, делалось плоским. Сократу казалось - кружится вся улица. Это понравилось. Отлично! Все кружится вокруг Перикла... Вокруг моих Харит... Веками будут танцевать над Пропилеями три красавицы, веками будут смотреть на них люди и говорить: это Сократ!

Но отец? Что скажет отец? Ах ты олух, скажет, хорошую ты отмочил штуку! Танцующие фигуры! Да кто же будет для тебя плясать-то?

Сократ представил себе отца, идущего рядом.

- Это не сложно, батюшка! Посмотри - я сам покажу этот танец!

Он воткнул факел в землю и начал плясать, подпевая себе. И показалось ему, будто он ясно слышит голос отца: "Перестань, дуралей! Такой увалень - и Харита! Все равно что козел и стрекоза!"

- А я Коринну позову! - воскликнул Сократ. - Сниму с нее пеплос, она с удовольствием постоит для меня и потанцует...

"Ах ты паршивец, - рассердился воображаемый Софрониск, - да ведь ты выдумал этих Харит вовсе не ради украшения Афин, а ради дочки башмачника, чтоб всегда была под рукой и ты мог бы раздевать ее..."