Сократ - Йозеф Томан

- Оргия красоты, говорите вы. Да: видение, возносящееся перед взором человека, заставляя его делаться лучше. Но это устрашающая красота, она и возмущает!

Фидий беспомощно опустил руки. Он понял. Он-то знал, во что обойдется Парфенон. Знал - если Афины увенчают свою главу этим венцом, возникнет новый повод для ненависти и зависти всех полисов - членов Афинского морского союза. Уже и теперь они поносят Афины как беспутную расточительницу, которая увешивает себя драгоценностями за их счет; ведь вовсе не из страха перед персами перевел Перикл казну союза с острова Делос в Афины, а для того, чтобы иметь ее под рукой.

Перикл поднял голову и сказал твердым тоном, каким он обращался к многотысячной афинской экклесии:

- Знаю, о чем вы думаете и что боитесь высказать передо мной. Скажу сам: я беззастенчиво черпаю из союзной кассы, укрытой на Акрополе. Да, я поступаю так - но разве я вор? Или трачу на себя?

Бесшумно вошел раб, доложил Периклу, что пришел Сократ, приглашенный на этот день и час.

- Пускай придет в другой раз. Я потом передам когда, - сказал Перикл.

Анаксагор жестом руки остановил раба и обратился к хозяину дома:

- Когда же попадет к тебе бедный юноша, если ты все дни проводишь над планами? Он и так ждет уже несколько месяцев...

- Кто этот Сократ? - спросила Аспасия. - Кажется, я слышала это имя.

- Сократ - молодой одаренный скульптор, - ответил Фидий. - Я видел у Критона его Силена. Превосходная работа.

- Скульптор - и мой ученик, - дополнил Анаксагор.

- Отлично, - сказал Перикл со свойственной ему легкой полуулыбкой. Стало быть, у Сократа и у меня один и тот же учитель. Ну, дорогой Анаксагор, если ты сделаешь из него такого же безумца, как я...

И он распорядился провести Сократа в перистиль:

- Пускай там подождет. Я приглашаю его отужинать с нами.

Едва раб вышел, Аспасия озабоченно спросила, что так тревожит Перикла. Он мгновенно вскипел:

- Как будто вы не знаете! Против меня вытащат самое худшее!

Они понимали, что означают эти слова. Перикл был суеверен. Он не мог преодолеть в себе ужаса перед сверхъестественными силами, перед мстительностью богов. Сколько раз видел он их месть осуществленной!

Анаксагор употребил невероятные усилия, стремясь переубедить Перикла, избавить его от суеверия, как врач избавляет больного от недуга. Но перед глазами Перикла все стояла кровь, кощунственно пролитая некогда одним из рода Алкмеонидов - его рода.

Во времена, когда Килон со своими приверженцами пытался захватить власть в государстве, архонтом был Мегакл, потомок Алкмеона. Мятежники были окружены на Акрополе, но нашли убежище у алтаря Афины, что по древним законам обеспечивало им безопасность.

Мегакл обещал мятежникам милость, если они покинут святыню. Но едва они оттуда вышли, Мегакл, нарушив священный обет, велел их перебить. За такое вероломство весь род его был проклят навек.

В течение двух столетий всякое несчастье, постигавшее членов этого рода, почиталось местью богов; проклятие это было весьма удобным оружием для врагов Алкмеонидов - они могли прибегнуть к нему в любой момент.

- Я тоже проклят, - глухо проговорил Перикл. - Я тоже поплачусь за то кровавое злодеяние...

- С болью слушаю тебя, мой Перикл. В новой трагедии об Эдипе, которую я сейчас пишу, я хочу рядом с туманным роком поднять на щит поступки человека, на которые он решается самостоятельно...

- Хвалю тебя за это, Софокл. Пришла уже пора, чтобы в противовес устаревшим суевериям обрели должный вес разум и действия людей, - промолвил Анаксагор, подумав при этом, что, быть может, именно Перикл вдохновил Софокла поднять волю и разум человека выше легенд и мифов.

Тем временем Сократ сидел в перистиле; перед ним поставили вазу с фруктами, у ног его лепетал небольшой водомет, из соседнего покоя долетали до него голоса. Сократ слушал, что говорит его учитель.

Анаксагор же продолжал:

- Вспомним, что говорит Прометей у Эсхила: "Мне ненавистны поистине боги..." Я тоже ненавижу их, друзья мои. Они везде, во всем, всюду суют свой нос, карают людей, сами будучи распущеннее их, они отравляют воздух ядом угроз и ужасов - и при всем том их даже просто нет!

Перикл догадался, что друзья стремятся освободить его от злого гнета, но все-таки настаивал на том, что есть некая таинственная власть судьбы.

- А я убежден, что ты, мой Перикл, будешь первым, кто одолеет власть судьбы - если допустить, что таковая существует, - снова заговорил Анаксагор.

- Но как и чем, Анаксагор? - вмешалась Аспасия.

- Ты, Перикл, делаешь Афины таким могущественным и прекрасным городом, что должен снискать приязнь всех сил земли и неба. Этим, - философ показал на план Парфенона, - ты не только искупишь какое угодно проклятие, но приобретешь благосклонность всех таинственных сил...

- Да, да! - Глаза Аспасии загорелись любовью к Периклу. - Будет так, как говорит наш философ!

Указка Фидия нацелилась острием на план Парфенона, коснувшись святыни Афины.

- Приснился мне однажды сон, дорогой Перикл. Ты бы назвал его искушением, но был он до того прекрасен, что я проснулся в несказанном восторге. И сон этот повторялся каждую ночь, пока я не начал рисовать и лепить то, что посетило меня в сновидении.

Перикл заметил, на каком месте остановилась указка Фидия.

- Тебе явилась во сне Афина Паллада?

- Да, - с таинственным видом кивнул скульптор. - Она сверкала, и сверкание это проникло мне в мозг, в сердце, в руки, осияло всего меня...

То, что Афина явилась во сне Фидию, сильно подействовало на Перикла.

- Расскажи подробнее, как выглядела богиня.

Фидий - словно он и сейчас видит этот сон - с благоговением принялся описывать:

- Афина вся была из слоновой кости, в одеянии чистого золота, ее глаза блистали драгоценными камнями. Левой рукой она опиралась на золотой щит, в правой держала маленькую богиню Нику - Победу.

- Победу?! - выдохнул Перикл.

- Да. Победу Афин - и твою, Перикл.

Тут Перикл опомнился:

- Остановись, Фидий! Ты обманываешь меня. Ты не богиню описываешь, но статую, над которой уже начал работать!

Упрек порадовал Фидия.

- Да, и с трепетом жду, что ты скажешь о моем замысле.

Перикл умерил свое раздражение: здесь был Анаксагор, который всегда предостерегал его от порывов гнева. И все же внутренняя дрожь охватила Перикла при словах скульптора.

- Что ты говоришь? Статуя из хрисоэлефантины? Слоновая кость, золото, драгоценные камни... И ее ты собираешься поставить в этом храме?!

- Полагаю, такой красоте там и место, - ответил Фидий.

- Мало тебе, Фидий, - гнев Перикла неудержимо возрастал, - мало тебе, что красота, о которой мы толкуем, возмущает и наших союзников, и Фукидида со всеми его сторонниками? Не знаешь разве, что такое - борьба за власть? Что такое заговоры против демократического правления?

Словно не слыхав этих слов, Фидий мечтательно проговорил:

- Лицо богини было похоже на твое, дорогая Аспасия. У нее было твое выражение, твой мудрый лоб, твои сияющие глаза...

- Ну нет, Фидий! - загремел Перикл. - Так нельзя! Аспасия мудра и прекрасна, но злоупотреблять этим не годится...

- Ты прав, мой дорогой, - подхватила Аспасия. - Не допускай этого! Мне и так уже не раз казалось, что у некоторых богов и героев, вышедших из-под резца Фидия, твои и мои черты...

- Удивительно ли это, если я почти каждый день у вас, если обоих вас чту и люблю? - возразил Фидий, защищая будущее свое произведение.

Перикл спросил, велика ли будет фигура Ники, которую Афина должна держать на ладони.

- Выше человеческого роста, семь-восемь стоп...

- Но тогда твоя Афина должна быть исполинской! - вскричал Перикл.

- В шесть раз больше, - спокойно ответил Фидий. - Меньшая потерялась бы в пространстве Парфенона.

- Ты страшный человек, Фидий. Ты хочешь погубить меня. Но на сей раз я не дам согласия! Подумать только - одеяние до пят, которого хватило бы на шесть скульптур, и все из чистого золота! Какая расточительность! Нет, нет, Фидий. Такой ошибки я не совершу!

Сократ ждал. С восхищением разглядывал статуи - бронза, мрамор, алебастр, - расставленные в перистиле под открытым небом и под навесом портика. Среди кустов рододендрона, осыпанных бледно-фиолетовыми и розово-алыми цветами, разгуливали белые павлины с хвостами, подобными веерам, на каждом пере - блестящий зеленоватый глазок, на маленьких головах коронки. Сократ следил взглядом за благородными коронованными птицами. Временами они издавали неприятные крики, которые мешали юноше слушать взволнованные голоса в том покое, где решался вопрос о будущей короне Афин.

Различая голос Анаксагора, Сократ радовался: присутствие учителя ослабляло чувство стесненности, охватившее юношу. По сравнению со спокойным тоном Анаксагора остальные три голоса звучали куда возбужденнее.

Знаком был Сократу и голос Фидия. Он слышал его приказы и пояснения, когда работал с отцом на Акрополе. Голос Фидия звучал четко и явственно даже среди перестука молотков, скрипа колес и воротов, среди ругани и перебранки на всевозможных языках... В этом голосе - почти всегда повелительность и увлеченность. Голос Фидия колеблется между этими двумя тональностями, меняется только его сила.