Девушка из Золотого Рога - Курбан Саид

Хаса подошел к старцу. Он задавал вопросы, сбивавшие Азиадэ с толку, и узнал, что больного долго и безрезультатно лечили от почек, диабета и глазных болезней. Он наморщил лоб, узнав, что святой спит восемнадцать часов в сутки. Дервиш разделся и Хаса внимательно осмотрел его высохшее тело.

— Пусть он поднимет руки, — сказал он и увидел, что почти все волосы в подмышечных впадинах выпали.

— Я почти ничего не вижу, — сказал дервиш.

Хаса обследовал его глаза.

— Битемпоральная гемианопсия, — заключил он, и дервишу показалось, что он произносит какие-то магические заклинания.

Хаса замолчал и огляделся. Собравшиеся с надеждой смотрели на него. Старый дервиш оделся и в безучастной полудреме опустился на ковер.

— Я только завтра скажу, смогу ли я ему помочь, — объявил Хаса. — Мне надо подумать.

Азиадэ поднялась. Все ясно, западная наука бессильна там, где говорит Аллах. Святой должен умереть, несмотря на все размышления Хасы, потому что такова воля Аллаха.

— Поехали, — сказал Хаса и взял Азиадэ за руку.

Всю обратную дорогу назад он молчал, погруженный в свои мысли.

Когда они подъезжали к дому, Азиадэ сказала:

— Печально, очень печально. Но воля Аллаха превыше всего.

— Да, — ответил Хаса, — конечно. Позвони, пожалуйста, в местную клинику, мне нужно кое-что у них спросить.

Азиадэ подошла к телефону и набрала номер:

— Звонят от доктора Хасы. Можно ли мне поговорить с директором? Алло, господин директор! Мой муж хотел спросить у вас, способен ли кто-нибудь здесь… одну минуту, господин директор… что, что Хаса? Прошу прощения, это так трудно выговорить… прооперировать опухоль гипофиза? Вряд ли, господин директор? Да, доктор Хаса. Он зайдет к вам.

Хаса бросился к выходу и Азиадэ, запыхавшись, последовала за ним.

Директор в белом халате встретил их лично. Азиадэ переводила их беседу, не имея ни малейшего понятия, что скрывалось за длинными латинскими названиями. Наконец директор кивнул и Хаса благодарно пожал ему руку.

Позже, когда они сидели дома и пили кофе, Хаса был очень взволнован и многословен.

— Ты понимаешь, — говорил он, — это «турецкое седло» — sella turcica. Там располагается железа, которая называется гипофиз. Скорее всего, там образовалась опухоль, это мы завтра проверим на рентгене. Но я более чем уверен в диагнозе. Я прооперирую ее эндоназально, по методу Хирша. На сегодняшний день всего двенадцать целых, четыре десятых из ста таких операций заканчиваются летально. Это одна из самых сложных операций. Ты это понимаешь?

Он взял лист бумаги и нарисовал череп в продольном разрезе.

— Вот, — сказал он, — здесь в седле сидит гипофиз.

Азиадэ внимательно всматривалась в картинку, но ничего не понимала.

— «Турецкое седло»? — испуганно спросила она.

В ответ Хаса подхватил ее на руки и закружил по комнате, повторяя при этом: «Турецкое седло, турецкое седло». Когда он, наконец, отпустил ее, комната продолжала кружиться у нее перед глазами. Она села на ковер и посмотрела на Хасу.

— Боже мой, так вертятся дервиши из братства Мевлеви. И это ты называешь гипофизом?

— Нет, это «турецкое седло».

Хаса стоял перед ней и повелительным тоном говорил:

— С вероятностью восемьдесят восемь целых, шесть десятых процента я смогу помочь твоему дервишу. У него одна из самых редких болезней в мире. Но ты тоже должна мне помочь, в наказание за недоверие. Иначе я не смогу ни с кем объясняться в ходе операции. Ты наденешь белый халат и будешь стоять рядом. Справишься? Боюсь, ты издашь ономатопоэтический звук и упадешь в обморок.

Азиадэ подняла голову.

— Мы все когда-то были воинами, я обязательно справлюсь.

Она встала и погладила его по лицу. Хаса стоял посреди комнаты, такой родной и близкий. Азиадэ посмотрела на его руки, которые могли то, чего не умел никто в Сараево, и робко смутилась.

— Ты и вправду думаешь, что сможешь одолеть это «турецкое седло»?

— Я надеюсь. Если диагноз поставлен верно…

— Аллах бариф, один Бог это знает, — сказала Азиадэ.

Она стояла с испуганным лицом и смотрела перед собой. Ей грезился отряд всадников в пестрых одеждах и широких «турецких седлах», скачущих по степи, а у Хасы в руках копье и его седло расшито золотыми буквами. Он поднимает руку, и копье вонзается в лицо врагу, а над седлом появляется мертвецки бледное лицо и незнакомый голос произносит:

«Все, что мы имеем исчезнет, все кроме Него».

— Аллах бариф, — сказала она и протерла глаза.

Видение исчезло. Хаса мыл руки, и большие, светлые капли воды стекали по его пальцам.

Глава 12

— Раствор кокаина с эпиренаном и затем раствор для инфильтрирования.

В операционной пахло газом и йодом. Лицо безучастно сидевшего в кресле дервиша скрывала стерильная маска с прорезью для носа. Операционная сестра склонилась над столиком инструментов. Азиадэ исправно переводила ей указания Хасы.

Она смотрела на бледные руки дервиша, которые беспомощно лежали на ручках кресла и его сухие запястья постепенно превращались в летние зеленые поля Амасии. По полю скакал султан Орхан, сопровождаемый охотниками за соколами, слугами и визирями.

В левой руке Хасы сверкнул какой-то трубчатый инструмент. Сестра склонилась над пациентом.

— Резекция перегородки по Килиану, — сказал Хаса.

Хаса сделал разрез, и когда на льняную маску брызнула тонкая полоска крови, Азиадэ почувствовала, как ее губы стали сухими и горячими. На белой салфетке выступила деревня Сулидже, и султан Орхан входил в дом основателя братства Бекташ святого Хаджи Бекташа, облаченного в просторные, развевающиеся одежды. Султан Орхан, склонив голову перед святым, просил его благословить собранное им войско. Один из воинов с широкой волосатой грудью подошел к святому и шейх, благословляя, возложил руку, скрытую в широком и длинном рукаве, фетрового плаща на голову воину.

В это время Хаса попросил зеркало для удержания слизистой. Азиадэ перевела, и сестра передала Хасе что-то длинное и блестящее. Хаса молчал, а руки действовали быстро и точно, будто существовали сами по себе, отдельно от хозяина. Одна из медсестер держала ванночку перед лицом тихо беспомощно стонущего дервиша. Веки Азиадэ отяжелели, но ей пришлось широко раскрыть глаза, потому что Хаса попросил тонкий резец и ей нужно было переводить.

Сестра держала маленький молоточек в руках.

— Молоточек, — сказал Хаса.

Маленький молоточек сильно ударил по долоту, и в рану был введен какой-то крючкообразный инструмент. Белая маска вся покрылась кровью, а в ванночке лежали костные осколки.

Хаса отступил назад, и медсестра сняла маску с белого, искаженного от боли лица дервиша.

— Довольно, — сказала Азиадэ и дотронулась плеча Хасы. — Довольно, дай святому спокойно умереть.

Лицо ее покраснело, на лбу выступила голубая жилка.

— Довольно, — повторила она, кинув взгляд на запачканные кровью инструменты.

Хаса на секунду посмотрел на нее отсутствующим и рассеянным взглядом.

— Да, да, — озабоченно пробормотал он, — подготовка закончена, теперь начинается основное. Быстро смените маску. Я сделаю пробную пункцию дуры.

Азиадэ чувствовала себя маленькой беззащитной девочкой. Дервиш сидел в кресле, как в средневековой камере пыток, а Хаса был великим колдуном и мастером по пыткам. Он с такой легкостью трепанировал кости и резал по живому, будто ему было дозволено истязать святых. Лицо дервиша снова исчезло под маской. Азиадэ ощутила соленый привкус на губах, и на миг плотно зажмурилась. В мерцании ее наполненных слезами глаз снова возникли воины, склонившие колени перед святым Хаджи Бекташи. Святой тихо говорил: «Имя вам — янычары, ваши лица светлы, руки победоносны, сабли остры, копья метки. Всегда возвращайтесь с победой и в полном здравии».

Комната поплыла у Азиадэ перед глазами. Узкий скальпель в руках Хасы вдруг изогнулся и задрожал.

— Это киста, — напряженным голосом сказал он.

«Да будет твоя сабля острой, а копье метким», — подумала Азиадэ. Ее маленькие ручки сжались в кулаки, и войско дервишей-янычаров двинулось на Европу. На голове у них были шапки святого Хаджи Бекташи и деревянные ложки вместо кокарды. По ночам они сидели перед котлами с мясом во дворе казармы. Шейх Бекташи в круглой шапке с белой надписью благословлял на битву девяносто девять героических полков.

Азиадэ потерла глаза. Казалось, она уже много часов стоит перед этим окровавленным телом, которое кромсает Хаса, и будет так стоять еще долгие дни и недели, до тех пор, пока он не закончит свое кровавое дело.

Теперь в руках Хасы была какая-то резиновая трубка с балончиком на конце.

— Отсос, — приказал он, нажав на грушу. Святой шевельнул пальцами и громко простонал.