Девушка из Золотого Рога - Курбан Саид

— Хаса, — тихо позвала Азиадэ, — как ты думаешь, мне следует завтра надеть чадру? Мы же едем в очень религиозный город.

Хаса усмехнулся при мысли о том, что женат на женщине, которая носит чадру.

— Я думаю, что в этом нет необходимости, — сказал он нежно. — Сараево — цивилизованный город.

Азиадэ затихла. От маленькой голубой лампочки над дверью разливался слабый свет. Азиадэ разглядывала кожаную спинку дивана и задумчиво скребла ногтем ее узор.

— Слушай, Хаса, — заговорила она снова, — ты можешь мне объяснить, за что я так тебя люблю?

Хаса был тронут.

— Я не знаю, — сказал он скромно, — наверное, за мой характер.

Азиадэ приподнялась в постели:

— Я полюбила тебя еще до того, как узнала твой характер, — обиженно заявила она. — Ты спишь, Хаса?

— Нет, — сказал Хаса и опустил руку вниз.

Азиадэ взяла его палец и держала его, будто талисман. Она прикоснулась ртом к его ладони, и говорила что-то, будто в телефонную трубку. Хаса не понимал ее, но ощущал мягкое, теплое прикосновение ее губ.

— Азиадэ, — позвал Хаса. — Как это прекрасно — быть женатым!

— Да, — задумчиво ответила Азиадэ, — но учти, я пока еще новичок. Интересно, как будет в Вене?

— В Вене все будет прекрасно! Мы будем жить на Опернринге. У меня чудесная квартира, а оперные певцы и певицы будут приходить к нам лечиться.

— Певицы? — пробурчала Азиадэ. — А я смогу тебе помогать на приеме?

— Ни в коем случае! Ты слишком молода, и это все может вызвать у тебя отвращение. Ты будешь вести светский образ жизни.

— Что это значит?

Хаса сам этого толком не знал.

— Ну, в общем, ездить на машине, принимать гостей и… все будет прекрасно, — сказал он.

Азиадэ молчала. Тьма за окном стала гуще. Вагон плавно покачивался и она, закрыв глаза, думала о Вене и о будущих детях, у которых будут глаза Хасы.

— У нас считалось почетным быть офицерами или чиновниками. Как это получилось, что ты выбрал такую необычную профессию?

— На сегодняшний день быть чиновником гораздо необычнее. Врач очень хорошая профессия. Я помогаю людям.

Это прозвучало патетично и Хаса, традиционно вспомнив при этом, что средняя продолжительность жизни людей в последнее время увеличилась от пятидесяти до пятидесяти пяти лет, почувствовал себя соучастником этого успеха.

Азиадэ ничего не знала о средней продолжительности жизни людей. Хаса был ей непонятен, но она ему полностью доверяла, как машине, которой владеют, не имея понятия о том, как она устроена. Он лежал над ней, и она слышала его тихое дыхание.

— Не спи — воскликнула она, — твоя жена здесь совсем одна. Мы уже в Боснии?

— Наверняка, — сонно ответил он.

Азиадэ вдруг взволнованно вскочила. Она схватилась за лестницу и Хаса увидел сначала ее напряженные пальцы на краю своей койки, потом показалась голова с растрепанными волосами и, наконец, голубая пижама, которая в темноте казалась черной.

Хаса подхватил ее, поднял к себе. Ее обнаженные ноги прокрались к нему под одеяло. Она прижалась к нему и восторженно, почти торжественно произнесла:

— Здесь правил мой дед. — Потом опустила голову на его подушку и не терпящим возражений тоном сказала: — Я останусь с тобой, там, внизу мне страшно.

Она сразу же заснула, а Хаса крепко прижимал ее к себе, чтобы она при поворотах не упала. Так он пролежал час или два, счет времени давно был потерян. Внезапно Азиадэ проснулась и спросонья сказала:

— Иди вниз, Хаса, что это за манеры, лазить по ночам в чужие постели!

Пристыженный, он спустился вниз, лег в постель Азиадэ, еще хранящую ее аромат и уснул.

Когда он проснулся, Азиадэ стояла у открытого окна, далеко высунувшись в прохладный утренний воздух.

— Иди скорей сюда! — позвала она.

Он подошел к окну. Остроконечные скалы были залиты розовым рассветным светом. Поезд шел мимо склона горы. Вокруг высились очень крутые скалы. Внизу, в долине, белые квадратные домики напоминали разбросанные в коробке игрушечные кубики. На небольших холмах возвышались выпуклые купола мечетей. Их минареты вонзались в небо и в лучах утреннего солнца казались сделанными из красного алебастра. Яркие фигуры стояли на маленьких балконах башен со сложенными воронкой руками у рта. Азиадэ была уверена, что слышала голоса, призывающие к молитве, которые, казалось, перекрывали шум поезда.

— Просыпайтесь к молитве, — доносилось с башни. — Молитва важнее, чем сон.

Женщины, укутанные в чадру и в стоптанных башмаках, стояли у края дороги и смотрели вслед поезду. Босоногие дети опускались на траву и молились со всей серьезностью и в то же время, словно играя.

Азиадэ положила руку на плечо Хасы.

— Посмотри! — торжествующе воскликнула она. — Посмотри!

Она показывала на мечети, на развевающиеся одежды мулл, на красное восходящее солнце.

— Теперь ты понимаешь? — спросила она, указывая рукой в сторону долины.

— Что? — спросил Хаса, потому что видел только детей в лохмотьях, маленькие бедные домики и тощих коз на склонах гор.

— Как это прекрасно! — в восторженном экстазе говорила Азиадэ. — Нет ничего прекрасней на свете. Это все построил народ Пророка.

Она отвернулась, прикусив губу. Но Хаса не заметил ее слез. Он фотографировал сказочную долину, беспокоясь о том, достаточно ли света.

— Хаса, — сказала она низким голосом. Щеки ее касались его лица, прижимаясь к небритой верхней губе.

— Хаса, — повторила она, — я целых пять лет тосковала по этому пейзажу, так сильно напоминающему мой дом.

Хаса спрятал фотоаппарат.

— Да, — сказал он, — это, конечно, прекрасно наблюдать мир из окна спального вагона. Он выглядит тогда совсем по-другому, чем в реальности. Но ты у нас романтик и это прекрасно, что ты выпрыгнула к нам прямо из сказок «Тысяча и одной ночи».

Азиадэ сложила свой ручной чемоданчик. Поезд замедлил ход.

— Я всего лишь девушка из Стамбула, ничего больше, — нежным голосом сказала она и накинула на лицо легкую вуаль.

Поезд остановился на вокзале Сараево.

Глава 10

В то время когда поезд, астматически покашливая, приближался к перрону вокзала Сараево, трамвай с большим медведем на гербовом щите остановился на Кантштрассе, перед ковровым магазином Bagdadian & Cie. Ахмед паша, выйдя из трамвая, чуть горбясь, вошел в магазин.

Запах старых ковров, стоявший в помещении, подействовал на него успокаивающе. Он был абсолютно уверен, что сделал правильный выбор, решившись на эту работу, несмотря на свое звание. В конце концов, ему нужно было на что-то жить. Теплые краски ковров наводили на воспоминания о былом, канувшем в небытие мире. В мягких линиях старинных узоров вырисовывались сады, сцены охоты, битвы древних витязей и полные грусти фигуры стройных девушек с удлиненными глазами и узкими лицами.

Ахмед паша сел в задней комнате магазина, перед стопкой старинных ковров.

Он провел рукой по яркой ткани со старинными узорами:

— Керман, — прошептал он и записал цену.

Текинские, кашмирские, кошанские ковры, пестрые орнаменты которых отображали все цветовое великолепие Востока, скользили под его пальцами. Он сосредоточенно записывал их стоимость и набрасывал короткие аннотации, которые помогли бы богатым покупателям-варварам разглядеть в этом изобилии цветов, классические военные сцены из эпоса Фирдоуси. В полдень он снял обувь, разложил прямоугольный молитвенный коврик текинской работы, опустился на колени лицом в сторону города Пророка Мекки и молился долго и усердно. Потом снова сел перед кипой персидских миниатюр и, вооружившись лупой, стал просвещать худощавого торговца:

— Этот узор, мой господин, напоминает школу Ахмеда Фабризи шестнадцатого столетия. Но вы не должны сбивать покупателя с толку. Это не Великий Бахзадэ. Тот любил композицию, уходящую вглубь картины, он рисовал сады, за ними озера, а еще дальше в глубине — оленя. Эта миниатюра принадлежит другому, менее искусному мастеру той же школы.

— Ага, — сказал Багдадиан и записал в каталог: «Узор Бахзадэ. Большая редкость».

Заметив это, Ахмед паша сжал губы и подумал о том, что это и был, очевидно, тот путь, который привел многие народы к богатству и могуществу, в то время, как империя Османов разваливалась. До позднего вечера проработал он в заставленной коврами комнате, а вернувшись домой, обнаружил на столе письмо с почтовым штемпелем Сараево. Ахмед паша дрожащими руками вскрыл конверт. Он узнал о том, что Сараево — богобоязненный город, а Царска-Джамии похожа на голубую мечеть в Стамбуле, а также, что Хаса — самый лучший муж в мире, и что его родственники хорошие люди, которые прекрасно знают, что такое стамбульская принцесса. Далее он прочитал, что нет лучшего состояния в жизни человека, чем замужество и, что нет лучшего места для свадебного путешествия, чем Сараево.