Девушка из Золотого Рога - Курбан Саид

Он не закончил фразы. Перед их столом возникла блондинка, испуганно смотрящая на спорщиков, на бухты и озера, омывающие чашку доктора Курца.

— Меня зовут Азиадэ, — сказала девушка, и икота коммерческого советника канула в бездну медицинской науки.

Врачи вскочили. Азиадэ пожимала незнакомые мужские руки и украдкой посматривала на смущенно мигающего Хасу. Так значит эти мужчины, чьи руки она сейчас пожимает и на чьи вопросы должна отвечать, и есть те люди, которые представляют загадочный мир Хасы.

— Да, — рассеянно отвечала она, присев за стол. — Вена действительно, очень красивый город.

Врачи с любопытством разглядывали ее и задавали вопросы, на которые Азиадэ терпеливо и подробно отвечала.

Посторонние мужчины улыбались ей, и их лица отражали при этом самые различные эмоции. Они смотрели на Азиадэ, на ее серые глаза, короткую верхнюю губку, беспомощное выражение лица, и мир казался им прекрасным, полным заманчивых тайн и загадок, отличающихся от необъяснимой икоты коммерческого советника Дански.

— По вечерам мы ездим в Хойриген, — сказал доктор Курц, слывший знатоком женской души. — Вы были когда-нибудь в Хойригене, милостивая фрау?

— Нет, но я знаю, что это где-то в Гринциге. На закате, люди собираются в виноградниках и поют там песни.

— Почти правильно, — похвалил Курц, и остальные мужчины одобрительно закивали головами.

Да, они все сегодня собирались ехать в Хойриген, к виноградным садам в пригороде, на эти узкие улочки и старинные маленькие домики, разбросанные на невысоких холмах, освещенных мягким светом луны.

Они поднялись. Скорее домой! Заглянуть в клинику, сделать необходимые звонки пациентам, договориться с женой или подругой, и в путь по ухабистым дорогам к ночной тишине старых виноградников.

— Хорошо, — покорно сказала Азиадэ, — в Хойриген.

Стройная и далекая, стояла она возле Хасы. Он протянул ей руку и повел к выходу под пристальными взглядами посетителей кафе.

— Жгёт, — сказала Азиадэ, двигая плечом.

— Что жгёт?

— Взгляды. Мужчины смотрят на меня так, будто готовы наброситься с поцелуями.

— Может, они на самом деле этого хотят.

— Молчи, — сердито сказала она, топнув ножкой. — Так не говорят со своей женой. Поехали. Поехали в Хойриген.

Накрытые стеклом свечи освещали длинные зеленые столы. Низко склонившиеся ветви деревьев напоминали застывших призраков. По саду ходили девушки в пестрых юбках и разносили кувшины с вином на широких подносах. Мерцающий свет свечей отбрасывал на лица красноватый отблеск. С виноградников тянул легкий, теплый ветерок. Люди сидели за длинными зелеными столами, растворяясь в нарастающем сиянии луны.

Все происходящее, напоминало древний языческий ритуал поклонения человека виноградной лозе.

Кувшины быстро пустели. Столы и деревья плыли перед глазами людей, предметы причудливо изменяли очертания, а на мягкой траве сада кружилась тень вечного Диониса. Отовсюду доносился смех охваченных аттическим весельем людей. Тихий сад постепенно превращался в античный храм, где укрытые стеклом свечи возжигались в знак поклонения невидимым божествам.

Где-то вдалеке тихо и тоскливо пела женщина. Люди слушали, подперев головы руками, и им казалось, что в этом грустном пении звучат их собственные мечты, грезы и желания. Какой-то толстый человек одиноко сидел у дерева, и на лице его отразилась вся земная боль. Он тихо всхлипывал и сам был похож на ветку дерева, всего на одну ночь отделившуюся от ствола, чтобы раствориться в таинстве ночного праздника.

Женщины и мужчины сидели, по-дружески обнявшись. Они пели, а девушки не переставали приносить кувшины со светлым, ароматным вином.

Азиадэ сидела на твердой скамейке между Хасой и Курцем. Врачи и женщины окружали ее, а она никак не могла запомнить их сложных имен. Но даже, не зная имен и не задавая лишних вопросов, она сразу могла определить какому мужчине принадлежит та или иная женщина, кто на кого смотрит глазами собственника, а кто с любопытством постороннего. Она с интересом разглядывала разрумянившиеся лица женщин — блондинок, рыжих, брюнеток, которые, склонившись над столами, подносили ко рту кружки ароматного вина.

— Пейте же, — крикнул кто-то Азиадэ, и она, улыбаясь, покачала головой.

Все они были очень милыми людьми, но пить вина она не могла, а поэтому, пригубив стакан с водой, дружелюбно сказала:

— Я не пью вина. Мне это запрещает религия. Но у вас очень вкусная вода, лучшая в Европе.

Девушка в пестрой юбке положила на стол большие куски колбасы, ветчины и хлеб.

Азиадэ посмотрела на белый жир, розовое мясо и почувствовала легкий шум в ушах.

— Это свинина? — спросила она осторожно, и жующие головы закивали ей в ответ.

От волнения она тяжело задышала. Это был момент, которого она всегда с ужасом ждала. Она знала, что люди в Европе едят свинину, но никогда в жизни не видела живую свинью и не знала вкуса ее мяса. Но в ее жилах, в каждой клетке жил древний и мрачный ужас, ненависть и отвращение к мясу, которое Аллах запретил есть мусульманам.

Она осторожно отломила кусочек хлеба. Блондинка, которая была с доктором Матесом, сочувственно посмотрела на нее:

— Вам, наверное, скучно, сидеть здесь, ничего не пить и не есть?

— Нет-нет, благодарю вас, здесь очень красиво.

Женщина улыбнулась. У нее были светлые волосы и тонкие красные губы.

— У вас много детей? — спросила Азиадэ, желая произвести хорошее впечатление на этих женщин.

Блондинка с недоумением посмотрела на нее:

— Детей? У меня вообще нет детей!

— Ах, — улыбнулась Азиадэ, заметно повеселев. — Вы тоже очень рано вышли замуж?

Женщину очень развеселил вопрос Азиадэ:

— Трижды за десять лет, но за разных мужчин. Я уже два раза разводилась.

Азиадэ смущенно склонила голову и покраснела.

— А-а… — промямлила она, — я понимаю, да, конечно.

Она опустошила стакан с водой и посмотрела на женщину с жалостью — несчастная не может иметь детей.

Нежная девушка, сидевшая рядом с доктором Захсом, улыбаясь посмотрела на нее.

— Попробуйте сыр, — сказала она и протянула Азиадэ один кусок.

Она казалась очень милой и спокойной, но европейских женщин нельзя было спрашивать о детях.

— У вас много забот по дому? — спросила Азиадэ, надеясь, что такой безобидный вопрос никого не может задеть.

— Нет, — ответила девушка, — хозяйство ведет моя мама.

— А-а… ваша мама живет с вами.

Азиадэ одобрительно посмотрела на доктора Захса. Только очень хороший муж может допустить, чтобы свекровь жила с ним в одном доме.

— Нет, мама не живет со мной. Я живу у мамы.

Азиадэ не поняла ее. Может, эти люди были слишком пьяны. Вино может порой творить чудеса.

— И ваш муж допускает это?

Тут все рассмеялись, и началось веселое обсуждение. Азиадэ поняла одно: из четырех разукрашенных и улыбающихся женщин, сидящих за столом, только две были замужем, к тому же не в первый раз.

Рыжая посмотрела на смущенную Азиадэ и наклонилась к ней:

— Ведь совсем не обязательно выходить замуж, чтобы любить, не правда ли?

Азиадэ кивнула. Такое и вправду случается, но разве можно любить друг друга и не хотеть иметь детей? Это же невозможно! Все взрослые люди должны знать это.

Взрослые люди пили. Хаса улыбался, а его рука легла ей на колено. Азиадэ испуганно отпрянула. Ведь этот сад не супружеское ложе, но Хаса, наверное, тоже был пьян. С европейцами это случается, и тогда они не владеют собой.

Четыре незнакомые женщины, у которых было много мужей, но не было детей, шумно смеялись, и Азиадэ вдруг поняла, что замужем они или нет, не имело никакого значения.

— Я сейчас приду, — прошептала она Хасе.

Она шла по саду, вдоль длинных столов, зацепилась по дороге за ветку дерева и почувствовала себя вдруг одинокой и покинутой Аллахом в этом сонмище пьющих неверных.

Она выбралась на тихую улочку. Люди в саду казались ей персонажами кошмарного сна. Таких женщин можно было встретить в дурном квартале Татавла или на пьяных улочках Галаты, но там не было мужчин, которые имели власть над смертью и все же не могли найти себе других женщин. Непонятная боль мучила Азиадэ. Она прошла сквозь длинные ряды припаркованных машин, нашла двухместный автомобиль Хасы и забралась на его мягкое кожаное сиденье. Улица была темной и таинственной, как жизнь этих людей, дружелюбных, но в то же время чужих, словно тени из другого, недоступного ей мира.

Азиадэ посмотрела вдаль, на темные очертания виноградников. Издалека доносилось пение, и она уловила начальные слова песни:

«Я приехал из Гринцига и привез с собой домой крошечную обезьянку».

Слова были такими же загадочными и непонятными, как и все в этом городе. Где-то должно быть скрывается истинное лицо этого мира. Где — то должны прыгать по веткам гринцигские обезьяны, укрощенные и ласковые, чтобы их можно было привезти домой. Она осмотрелась. Никаких обезьян не было. Глубокая грусть переполняла Азиадэ. Ее преследовал запах вина и жирного мяса, охваченная слабостью, она склонила голову на сиденье.