Манюня - Наринэ Абгарян

Села перебирать с нами фрукты. Особенно спелые абрикосы разделяла на две половинки и отправляла нам в рот – ешьте, ешьте, потом будете пукать на весь двор!

Когда медный таз был наполнен абрикосами – настал момент священнодействия. Ба величественно ходила кругами и добавляла то крупинку сахара, то капельку воды. Мы тихонечко возились за столом с ванильными стручками. В кухне стояла священная, благоговейная тишина.

-Красавица! – как гром среди ясного неба раздался голос за нашими спинами. Мы обернулись. В окно кухни заглядывала цыганка – она вся переливалась под лучами летнего солнца, лёгкий платок, кофта, несметное количество бус на шее слепили глаз золотом и бешеным разноцветьем зелёного, красного, синего и жёлтого.

-Красавица,- сказала цыганка, обращаясь к Ба,- дай погадаю!

Голос цыганки произвёл в кухне эффект разорвавшейся бомбы. Ба окаменела спиной, сказала «господибожетымой» и резко повернулась к окну. Мы сгорбились за столом. Манька нашарила мою руку и произнесла одними губами – она сказала господибожетымой!

Страх Маньки был легко объясним - Ба обращалась к богу в случаях крайнего, неконтролируемого, тёмного в своей силе бешенства. Только два раза в жизни мы с Манькой удостоились от Ба этого «господибожетымой», и наказание, которое последовало за ним, разрушительным эффектом могло сравниться только с последствиями от засухи в маленькой Африканской стране. Поэтому когда Ба говорила заветное слово, мы инстинктивно горбились и уменьшались в своих размерах.

Но цыганка пребывала в безмятежном неведении. Она облокотилась о подоконник и улыбнулась Ба широкой, чуть бесстыжей улыбкой.

-Всё расскажу, ничего не утаю,- протянула она мелодичным голосом.

-Уходите,- сдавленно прошептали мы, но было уже поздно.

Ба шумно выдохнула. Так тормозит локомотив, когда боится промахнуться мимо перрона – громким, пугающим пффффффф.

-Пффффффф,- выдохнула Ба,- а как это ты, милочка, к моему дому прошла?

-В калитку, она была не заперта,- улыбнулась цыганка.

-Убери локти с моего подоконника,- медленно выговорила Ба.

Цыганка не удивилась. Ей было не привыкать к раздражённому или настороженному к себе отношению, она много чего в своей жизни повидала, и могла кого хочешь за пояс заткнуть. По крайней мере, по выражению её лица было видно, что так просто она сдаваться не намерена.

-А хочу и облокачиваюсь, - с вызовом сказала цыганка,- что ты мне сделаешь?

-Отойди от моего подоконника,- подняла голос Ба, - и выйди вон со двора, ещё не хватало, чтобы ты у меня что-то украла!

Было ещё не поздно уйти по-хорошему. Но цыганка не представляла, с кем имеет дело. И поэтому она допустила роковую ошибку.

-А захочу и украду,- сказала она,- нам сам бог велел воровать. Да будет тебе известно, что наш предок украл гвоздь, которым хотели распять Христа! И в благодарность за это бог разрешил нам воровать!

Ба выпучила глаза.

-То есть благодаря вам этому вероотступнику вогнали в обе ступни один гвоздь?- спросила Ба.

-Какому вероотступнику?- не поняла цыганка.

Ба пошарила за спиной и нащупала ручку чугунной сковороды. Мы тоненько взвизгнули – не надо! Но Ба даже не глянула в нашу сторону.

-В последний раз тебе говорю, отойди от окна,- сказала она.

-А не отойду,- цыганка подтянулась на руках и сделала вид, что хочет перебраться через подоконник в кухню.

В тот же миг Ба запустила в неё сковородой. Сковорода перелетела через кухню и с глухим стуком врезалась цыганке в лоб. Та покачнулась, хлипнула и рухнула во двор. Мы прислушались – за окном царила мёртвая тишина.

Ба спокойно повернулась к тазу с абрикосами. Осторожно перемешала джем деревянной лопаточкой. Мы с Манькой переглянулись в ужасе, нашарили ногами тапки, потянулись к двери.

-Наринэ?! – сказала, не оборачиваясь, Ба,- набери своему отцу и скажи, что Роза убила человека. Пусть приезжает.

***

-Пять швов! Сотрясение мозга! Мам, ты соображаешь что творишь? – дядя Миша не мог никак успокоиться.

Был светлый летний вечер, пчёлы с окрестных пасек кружили за окном ошалелым роем, соблазненные сладким ароматом абрикосового джема. Ба невозмутимо накрывала на стол. НарЕзала крупными ломтями холодное мясо, выставила домашний овечий сыр, полила отварную картошку пахучим растительным маслом, посолила крупной солью, щедро посыпала зеленью.

-Мам, я с тобой разговариваю!- кипятился дядя Миша,- ты хоть понимаешь, чего нам с Юрой стоило замять это дело так, чтобы швы в больнице наложили без лишних вопросов?

Ба достала миску с камац мацуном и с громким стуком поставила на стол.

-Она мне сказала, что цыганам можно воровать, потому что их предок украл гвоздь, который должны были вогнать во вторую ступню Христа,- сказала она.

-Мам, ну мало ли что она сказала, не убивать же за это человека!

Ба вытащила из холодильника малосольные огурчики.

-Гвоздь они украли,- хмыкнула она,- дали бы умереть этому несчастному вероотступнику хотя бы как положено, чтобы в каждой ступне по гвоздю!

Дядя Миша лишился дара речи. Мы с Манькой стояли на пороге кухни и, затаив дыхание, прислушивались к разговору.

Ба разорвала руками хрустящий матнакаш и сложила в хлебницу.

-Можно подумать, он его об этом просил!- важно сказала она и повернулась к нам,- сударыни, вы пойдёте кушать, или и вам для разнообразия по шву наложить?

......................................................

Камац мацун – дословно – «выжатый мацун», кисломолочный продукт

Матнакаш – хлеб

9 Манюня или всё хорошо, прекрасная маркиза. Часть 1

-Будем брить наголо,- у бабы Розы выражение лица было как у каменного истукана с острова Пасхи.

С Ба было трудно спорить. Ба была непреклонна, как гранитная скала. Когда оказалось, что мы с Маней благополучно обовшивели, она мигом забрала меня к себе, чтобы я не наградила вошками остальных членов семьи. «Не волнуйтесь,- сказала она моим приунывшим родителям,- я выведу это безобразие вмиг». «Говорят, что можно керосином? - робко спросила мама, - нужно нанести его на сухие волосы и продержать какое-то время!». Баба Роза сделала властный жест пальцами, словно сжала мамины губы в щепоть:

-Не волнуйся, Надя, всё будет в лучшем виде!

Ночь мы провели в Манькиной комнате, спали рядышком на её кровати.

-А давай мои вошки этой ночью придут к тебе в гости,- Манька собрала свои вьющиеся каштановые волосы в хвост и уложила его сверху на мою голову, - это будет братание моих вошек с твоими,- радостно сказала она.

Я так и уснула под ворохом её волос, и снилось мне, что толпа Манькиных вошек перебирается мне на голову большим семейством Ноя с картины Айвазовского «Сошествие Ноя с горы Арарат». При этом у Ноя было лицо Ба, он грозил посохом и приговаривал – безобразница, ты не дала нам перебраться на волосы твоих сестёр!

На следующее утро Ба накормила нас завтраком и выгнала во двор.

-Вы погуляйте там чуть, я сейчас вымою посуду и займусь вашими волосами,- сказала она.

Мы с Маней плелись по двору и попеременно горестно вздыхали - уж очень не хотелось в свои практически десять взрослых лет лишаться длинных волос.

-А папа тебе недавно ободок купил, с золотистой божьей коровкой,- напомнила я Мане. Манька пнула со злости камушек, который лежал в траве, он отскочил и ударился о высокий деревянный забор.

-Ну хоть какое-то количество волос она оставит на наших головах? - с надеждой в голосе спросила она.

-Ничего не оставлю, эка невидаль,- раздался за нашими спинами голос Ба, - походите лысыми, а потом у вас отрастут пышные кучерявые волосы как у дяди Мойши.

Мы с Манькой ужаснулись. Дядю Мойшу мы видели только на старых стёртых фотографиях в альбоме Ба, это был невероятно худой остроскулый молодой человек с выдающимся носом и беспощадной пышности шевелюрой в мелкий бес.

-Не хотим мы как у дяди Мойши, – хором запричитали мы.

-Ладно, - легко согласилась Ба, - не хотите как у дяди Мойши, будет шевелюра как у Дженис Джоплин.

-А кто это такая? – живо заинтересовались мы.

-Наркоманка и дебоширка,- отрезала Ба.

Мы притихли.

Ба повела нас к длинной деревянной скамье под старым тутовым деревом. Она смахнула рукой упавшие с дерева зрелые плоды и сделал мне приглашающий жест рукой – садись. Я покорно села. Ба встала у меня за спиной и начала состригать под корень мои длинные волосы.

Манюня крутилась рядом и ахала с каждой падающей прядью волос. Она подняла одну, и приложила к своей голове.