Сказ о пути - Ника Созонова

— Доброй ночи, отец. Пусть сны твои будут такими же ясными и чистыми, как твое сердце!

— Спасибо, — Привратник взглянул на него по-особому. Казалось, он хотел добавить еще что-то важное. Но передумал.

Дийк поднялся на ноги и зашел в хижину, а старик остался снаружи, продолжая смотреть в усыпанное звездами небо и почесывать за ухом Гоа, чей посвист давно перешел в сопение.

Было еще сумрачно, лишь на горизонте подсвеченное розовым небо предвещало скорый рассвет, когда хозяин разбудил своего гостя. Наскоро перекусив в молчании — чтобы не разбудть Наки, они вышли из дома. Идти было недалеко: метрах в трехстах от хижины в земле виднелась большая воронка — словно от взрыва, поросшая густой травой. У края ее Привратник остановился.

— Спускайся вниз, там сам разберешься. Дорогу назад, думаю, отыщешь без труда. А я вернусь к твоей спутнице — покормлю и напою отваром, если проснулась.

Спуск был крутым, и промиру пришлось ползти на четвереньках, цепляясь за траву и вызывающие доверие кустики. Поэтому дна он достиг вспотевшим, исцарапанным и раздраженным. Не зная, что именно нужно искать, Дийк огляделся. И тут же понял, что нашел — хотя окно это напоминало мало. Как, впрочем, и дверь. Больше всего обнаруженное походило на искусственный водоем в форме ромба, только заполненный не жидкостью, а разноцветным песком.

Присев на его краю, промир уставился в самую сердцевину. И тут песчинки обрели прозрачность и задвигались — сначала хаотично, затем сплетаясь в спирали и круги, вращавшиеся в разных направлениях. От их мелькания и коловорота у Дийка закружилась голова. Он хотел отодвинуться, но с удивлением понял, что не в силах совершить это простое движение. Отвернуться также не получилось…

Мир вокруг исчез. Сквозь прозрачный песок замелькали картинки его прошлого — из сотен миров, которые он проходил, из которых бежал. Калейдоскоп лиц, одежд, зданий, пейзажей; россыпи чужих слов; отголоски песен и боевых маршей… Всё, что он видел и переживал последовательно, мелькало и звучало одновременно. На секунду ему показалось, что он увидел мир, о котором говорила Наки. Он сразу узнал его: незнакомый пейзаж был настолько прекрасен, что защемило сердце. А затем дивный мир (Алуно?) исчез, пляска образов замерла. Дийк увидел больничную палату: стены цвета топленого молока, цветущая герань на подоконнике, доносящиеся из открытой форточки шумы большого промышленного города. На постели лежал человек. Глаза его были закрыты, а от шеи и запястий тянулись провода, подсоединенные к аппаратам, мигавшим зелеными и желтыми огоньками.

Промир вгляделся в лицо больного. Оно было незнакомым, но что-то неуловимо волнующее проскальзывало в чертах. Обычное лицо — безмятежный крепкий лоб, породистый нос, твердые губы. И все-таки… Додумать ему не дали — дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра в коротеньком халате салатного цвета. Присев у аппаратуры, она раскрыла принесенную с собой тетрадь и принялась что-то записывать, сверяясь с показаниями огоньков и цифр.

Дийк невольно залюбовался ею. Да и было чем: короткая стрижка, длинная и очень выразительная шея — загорелая, с золотистым пушком, какая-то озорная и мальчишеская, и в то же время невыразимо женственная. Кисти рук тоже были выразительными, и глаза, и скулы, и круглые ключицы, видневшиеся в вырезе халата. Все было необыкновенным, и в то же время естественным — редкое сочетание. Что его вызывало? — он не смог бы объяснить.

Закончив с показаниями приборов, девушка обернулась к больному.

— Ну, здравствуй, Лешик! Соскучился по мне? Я вчера не смогла придти — попросила меня подменить, потому что мама приехала. Я ее почти год не видела. Сегодня уезжает — очень захотелось побыть с ней подольше. Так что, ты уж не обижайся на меня, ладно?

Этот голос, прохладный и мелодичный, был ему знаком. Как и запах лавандового мыла. И то и другое — из его монотонных и нелюбимых снов, в которых нельзя пошевелиться, где только слышишь, обоняешь и мыслишь, и ничего больше. Но что это может означать? Неужели тут, на постели, лежит он сам? Нет, это глупо. Они вовсе не похожи с этим парнем — ничего общего!

Девушка между тем продолжала:

— Хочешь, я тебе сегодня опять почитаю? Я взяла «Хроники Нарнии», это детская книжка, но ты не смейся, она очень-очень хорошая и интересная — и для взрослых тоже. В детстве я ее просто обожала. Мечтала, чтобы и со мной случилось что-то подобное тому, что произошло с главными героями — четырьмя английскими детьми. Мечтала попасть в волшебное место, в необыкновенный мир. Я даже выискивала всякие необычные двери и входила в них, зажмурившись, надеясь, что, когда открою глаза, окажусь в сказочном королевстве, увижу доброго великана или льва Аслана. Даже в старые шкафы входила — только не смейся! — в огромные резные шкафы. Но за дверями все было такое же обычное, как и перед ними, а в шкафах было тесно и пыльно. И мне было так обидно, что хотелось плакать, что я частенько и делала — ревела в три ручья за этими обманчивыми дверями… Ладно, что там прошлое вспоминать! Ты лучше слушай…

И девушка, раскрыв потрепанную книжку, принялась читать:

— Жили-были на свете четверо ребят, их звали Питер, Сьюзен, Эдмунд и Люси…

Дийк заслушался. Ему было и странно, и неуютно, и даже страшновато. И в то же время очень не хотелось отрывать взор от девушки. От ее удивительной шеи, тонких пальцев, осторожно переворачивающих страницы, мальчишеского вихра на макушке. Она читала негромко и необычно — выделяя в предложении не главные, а второстепенные слова, отчего смысл причудливо искажался. Когда, в особенно выразительных местах, она наклонялась к больному, аромат лаванды становился слышнее.

— …«Как странно», — сказала она и сделала еще два шага вперед. В следующую секунду она почувствовала, что ее лицо и руки упираются не в мягкие складки меха, а во что-то твердое, шершавое и даже колючее…

Но вот прохладный голосок стал отдаляться. Предметы больничной палаты расплылись, распались на бесчисленные разноцветные песчинки…

Дийк очнулся на краю воронки, не помня, как оттуда выбрался. Солнце клонилось к западу, в животе отчаянно ныло от голода. Казалось, что видение длилось несколько минут, на самом же деле прошел почти целый день.

Вернувшись к хижине, промир увидел Наки, с визгом носившуюся во дворе наперегонки с Гоа и Румом и выглядевшую совершенно здоровой. Скаковая птица подпрыгивала на бегу, суматошно и заполошно, но при этом смотрела под ноги — дабы не наступить на кого-нибудь ненароком. Радостный рыш то пытался ее напугать, пригибаясь к земле и изображая готовящегося к прыжку барса, то устремлялся за девочкой, клацая зубами, с широченной улыбкой на морде.