Под флагом Катрионы - Леонид Борисов

– Привет, Бархатная Куртка!

Такими словами встречают Луи в тавернах и матросских кабачках неподалеку от порта. «Бархатная Куртка» превратилась в собственное имя; преподаватель механики на диспуте о новых двигателях обратился к студенту Роберту Льюису Стивенсону с просьбой объяснить устройство автомобиля, и когда студент вполне удовлетворительно справился с порученной задачей, преподаватель сказал:

– Похвально, Бархатная Куртка!

Сегодня Луи надел белую рубашку с открытым воротом, поверх нее накинул плащ с медной пряжкой в виде двух львиных голов, расчесал густые, до плеч, волосы и, войдя в зеркальный зал «Зеленого слона», был встречен приветливыми возгласами:

– Бархатная Куртка! Добрый вечер!

– Добрый вечер, Бархатная Куртка!

Группа американских матросов на практике осваивает виски, делая пробу и прямо из горлышка бутылок и из коротких, пузатых стаканов мутно-зеленого стекла. Студенты-медики пьют по случаю первого учебного вскрытия трупа в морге. Изрядно нагрузившиеся капитаны дальнего плавания глядят друг на друга и по традиции англичан безмолвствуют. Луи не знает здесь почти никого, но его знают все:

– Сюда, Бархатная Куртка!

– Присядь, Бархатная Куртка!

– Бархатная Куртка, прочти эпиграмму!

– Экспромт, Бархатная Куртка, экспромт!

Такая просьба льстит самолюбию. Луи не отказывается, – он встает подле столика посредине зала и, подняв руку, требует тишины. Она наступает не скоро.

– Друзья! – громко, поворачиваясь во все стороны, произносит Луи. – Я очень молод и еще не успел приобрести популярности, на что требуется время. Я не совершил ни больших, ни малых дел, не написал книги, которая вскружила бы вам головы. О, я сделаю это когда-нибудь непременно, и тогда каждый из присутствующих сочтет за честь поймать мой взгляд – мой благосклонный взгляд, но за что же сегодня, джентльмены, приветствуете вы меня? Тише! Не орать! Кто хочет ответить, пусть поднимет руку!

Высокого роста седоусый капитан с сигарой в зубах поднимает руку и, по знаку Луи, громко говорит:

– Мы приветствуем тебя, Бархатная Куртка, за то, что ты всегда один, хотя за столом с тобою всегда двое или трое, а также и за то, что в глазах твоих тоска по будущему, когда ты, как и обещал вчера, расскажешь о нас, капитанах, и о своем великом сердце – великом потому, что ты щедрый человек, Бархатная Куртка!

– Вранье! – смеется Луи и хлопает ладонью по столу. – У меня ни пенса, ни в левом ни в правом карманах!

– Вранье! – сказал седоусый капитан и ударил кулаком по спинке стула. – В левом у тебя экспромт, в правом сотня любопытных историй! Угости нас экспромтом, Бархатная Куртка!

Снова Луи поднял руку и, когда наступила тишина, начал медленно и негромко:

С утра сюда идут, бредут,Бегут, кому не лень,Вино и виски здесь дают,И я здесь каждый день.Да здравствует «Зеленый слон»…

Открылась дверь, и в таверну вошел сэр Томас. Он мельком взглянул на сына и сел за соседний стол. Никто и внимания не обратил на вошедшего, все ожидали заключительных слов экспромта. И Луи нашел эти нехитрые, простые слова – они напрашивались сами, и нельзя было им отказать. Луи повторил:

Да здравствует «Зеленый слон»… —

и добавил, жестом указывая на отца:

И мой родитель – Стивенсон!

К чести присутствующих, аплодисменты нельзя было назвать бурными и продолжительными. Луи было совестно за свой неуклюжий, очень плохой экспромт. Он так и сказал отцу:

– Прости, папа, стихи у меня сегодня не получились. Очень слабые, хромые, – «изготовление», как говорит декан, а не стихи! Но обрати внимание на публику, – она всё же аплодирует! Им нравится второй сорт!

– Он им не нравится, Луи, – возразил сэр Томас, надкусывая кончик сигары. – Они аплодируют своей снисходительности, благороднейшему из наших чувств.

Луи пристально, не моргая, поглядел в глаза отцу:

– Дорогой папа, мне очень хочется, чтобы ты сегодня был наделен этим чувством в избытке! И не надо поперечных морщинок на высоком челе, папа! Дядюшка Джим! – крикнул Луи рыжебородому великану за стойкой. – Два стакана кофе по-турецки!

Часть третья

На высокой волне

Глава первая

Кэт Драммонд

еселый трубач» открывается ровно в полночь, когда бьют часы на башне собора, и закрывается ровно в шесть утра. Здесь еженощно зажигают люстру с полусотней свечей и пять висячих ламп, резервуары которых наполнены сурепным маслом. На открытой сцене, поднятой вдвое выше уровня столиков, стоит рояль справа и ширмы слева. За ширмами переодеваются и гримируются артисты. Хозяин «Веселого трубача», отроду не державший в своих руках даже пастушеского рога, на весь апрель заключил договор с баритоном Лоуренсом, тем самым, который десять лет назад пел тенором в Глазго, сопрано мисс Битти и танцовщицей Кэт Драммонд. Лоуренсу и Битти аккомпанирует жена хозяина. Кэт танцует под хлопанье пробок, звон бокалов и одобрительный гул сидящих за двадцатью столиками.

Луи увидел Кэт в тот день, когда с большим успехом сдал последний выпускной экзамен и без экзамена был принят на второй курс юридического факультета. По случаю такого беспримерного, необычайного события сэр Томас подарил сыну бумажник с новенькими кредитками, а когда Луи напомнил, что ему пять месяцев назад исполнилось двадцать лет, сэр Томас сказал:

– Что ж, делай что хочешь, но не забудь, что я хочу видеть и любить тебя чистым, умным, берегущим свои силы для будущего.

Луи увидел Кэт Драммонд, и всё тело его пронзила электрическая искра – он назвал это «впечатлением высокого напряжения». Кэт выбежала из-за ширмы, поклонилась зрителям и, что-то напевая, изогнула стан, тряхнула головой, закрыла глаза и начала какой-то медлительный, меланхолический танец. Темно-синее до колен платье ее шумело и свистело, и Луи казалось, что шумит и свистит не шелк, а парус, и сама Кэт – тонкая рея, сбитая шквалистым ветром и вот-вот готовая со стоном и всхлипом сломаться и упасть. Маленькая сцена казалась Луи палубой бригантины, а пятьдесят свечей в люстре – звездами, соединившимися в одну группу, чтобы лучше видеть ту, что называлась Кэт Драммонд.

На несколько длительных, томительно длившихся секунд танцовщица вдруг застыла в неподвижности, вытянув вперед руки, словно собираясь лететь. Луи осмотрел ее всю – снизу вверх – и вскрикнул, когда остановил свой взор на лице: Кэт смотрела на него и, наверное, сделала это случайно, – надо же на кого-то смотреть; но Луи, не обращая внимания на то, что привлек к себе взгляды всего зала, крикнул:

– Кэт Драммонд, я здесь!

И забил в ладоши. Только он один, больше никто. И тогда танцовщица увидела его, улыбнулась, а морские офицеры, сидевшие по соседству с Луи, ударили вилками о края стаканов и негромко, по неведомо кем поданной команде, запели на мотив шотландского вальса: «Мы в море широком, глубоком, как небо, и звезды над нами сияют…»

Под эту песню Кэт начала танцевать. Кто-то встал на столик и, размахивая шляпой, потушил все свечи в люстре. А когда Луи повернул фитиль в одной лампе, а его соседи сделали то же с висевшими над их головами, когда хозяин попросил прекратить безобразие, а Кэт с хохотом убежала за ширмы, когда на сцене показался коротконогий, с брюшком, человек с изрядной лысиной и возгласил: «Я Лоуренс, я буду петь старинные романсы!» – наваждение кончилось. Свечи чадили, от ламп волнами струился противный запах сурепного масла. Лоуренс уже пел:

Я победитель на турнире…

Победила Кэт Драммонд. Она оделась, ногой толкнула дверь, выходившую во двор. Луи вышел из зала и бегом кинулся из вестибюля на улицу. Кэт прошла мимо него, коварно стуча каблучками. Луи окликнул ее, она остановилась: ветер затих и всё оцепенело, прислушиваясь к тому, что сказал или еще скажет Луи и что ответит Кэт.

Луи протянул руку и пожал тонкие длинные пальцы Кэт. Она смотрела на него с любопытством, ожидая обыкновенных фраз случайного знакомства. Он смотрел на нее, как на чудесное видение, возникшее только перед ним одним. Много лет спустя он не умел объяснить себе, чем и как околдовала его Кэт Драммонд – девятнадцатилетняя Кэт Драммонд, танцовщица из ночных таверн Эдинбурга,

– Кэт Драммонд, – произнес Луи взволнованным, ликующим голосом, – я должен говорить с вами, слушать вас и навсегда остаться в памяти вашей!

– Ого! – рассмеялась Кэт. – Как по книге! Кто вы, сэр?

– Роберт Льюис Стивенсон, – ответил Луи и решил, что следует немедленно же поименовать всё, что входило в его титул: – Потомок Роб Роя, мечтатель, которому скучно на земле, человек, страдающий ностальгией и…

– Что такое ностальгия? – спросила Кэт и двинулась с места, жестом приглашая Луи следовать за собою.

– Ностальгия – это тоска по родине, Кэт.

– Ваша родина – Франция, сэр?