Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Все, увидевши такое благоприятное Князева со мною обхождение, обратили на меня свои глаза и начали уже меня гораздо более уважать и ко мне изъявлять всякое учтивство. Секретаря же Селижарова так сие обрадовало, что он приступил ко мне с просьбою, чтоб я непременно его в тот день посетил и к нему приехал обедать. И как время до обеда оставалось еще много, а мне в межевой делать более было уже нечего, то рассудил я сим досугом воспользоваться и побывать еще для некоторых нужд в городе, где не думано–негадано дожидалось меня новое удовольствие. Не успел я войтить в ряды, как вдруг встречается со мною старинный мой сослуживец и друг, Матвей Васильевич Головачев, с которым служил я не только в одном полку, но и в одной роте. Оба мы были тогда еще подпоручиками и жили прямо дружески, любя друг друга искренно, но с самого завладения Пруссиею не видались между собою. Не могу изобразить как обрадовались мы много, друг друга увидев и узнав. Я думаю, не более бы обрадовались родные братья или ближние родственники, невидавшиеся столь многие годы. И сколько было тогда у нас целованья и расспрашивания обо всем и обо всем друг друга! Словом, минуты сии были для меня неоцененны, и мы расстались не инако как с крайним сожалением.

 Из рядов успел я еще заехать в университет, и отыскав господина Приклонского, с ним видеться. Сей кашинский мой знакомец был мне очень рад и сообщил мне приятное известие, что племянницы мои госпожи Травины только что чрез Москву проехали, едучи ко мне, и с братом своим вместе в Богородицк, и что он за два только дни до того их видел. «Ах, как мне того жаль! сказал я: что я о том не ведал, и теперь они меня там не найдут! Но что ж, примолвил я, по крайней мере найдут они там моих хозяек, и неужели не дождутся моего возвращения и приезда отсюда?»

 Повидавшись с г. Приклонским, успел еще я приехать благовременно в межевую. Все готовились тогда к выходу, и Селижаров, подхватив меня, и полетел к себе в дом. Жил он под самым почти Донским монастырем, итак, принуждены мы были с ним чрез целую половину Москвы ехать; но за то и угостил он меня добрым и прямо секретарским жирным обедом, и я ласкою и приязнию его был очень доволен, и мы с ним при сем случае о многом–таки кое о чем поговорили, а особливо о происшествиях при межевой канцелярии.

 От него рассудилось мне заехать в дом господина Павлова, нашего давнишнего знакомца и бывшего шурина покойного дяди моего Матвея Петровича, и как мы с сим домом и до того времени продолжали свое знакомство и дружество, то был я и в сей раз приемом и ласкою сего простодушного старика очень доволен. Оба они, он и жена, благодарили меня неведомо как, что я их, стариков, напомнил, и расспрашивали обо всех моих домашних. Вспоминали прежние времена и частые наши свидания, и просили неведомо как, чтоб в случае приезда в Москву вместе с моим семейством не оставлял бы я их своим посещением.

 Посидев у них, проехал я к старику моему князю. Сей едва завидел меня, как и стал спрашивать о успехе моего дела, и услышав о том, как меня принял Князев, порадовался тому искренно, и также не сомневался о успехе моего дела. И как не хотел он отпустить меня от себя без ужина, то принужден я был все достальное время сего дня препроводить у него; которое провели мы с ним в гулянье по его прекрасному саду и в разных приятных с ним разговорах. Словом, он находил в собеседовании со мною от часу более удовольствия и обходился со мною неинако, как бы с каким ближним своим родственником.

 Сим кончился тогда сей многими удовольствиями для меня преисполненный день, а вместе с тем окончу я и письмо сие, сказав вам, что я есмь ваш и проч.

(Генваря 29–го дня 1809 года).

ПОКУПАНИЕ ЗЕМЛИ.

Письмо 190–е.

 Любезный приятель! Имея делу своему столь хорошее и все чаяние и ожидание мое превосходящее начало, как много ни надеялся я, что оно скоро и кончится, однако надежда сия меня обманула и я с досадою и некоторым прискорбием души принужден был видеть, что течение дел и в межевой канцелярии подвержено было такой же медленности, как и во всех прочих судебных местах, и что мне необходимо надлежало вооружиться терпением и ждать того многие дни сряду, что в один день могло бы исполниться и произведено быть в действо. Причиною тому был отчасти введенной издавна и свято наблюдаемой старинной шлендриян, по которому производятся у нас все дела в судебных местах и канцеляриях, а отчасти стечение других случившихся обстоятельств. Ибо где–то надлежало челобитную мою внесть с прочими делами в докладной реестр; где–то воспоследовала на нее резолюция; где–то делали выправку и писали начерно определение; где–то оное рассматривали; где–то писали набело; где–то все присутствующие члены оное подписывали; где–то писали сообразно с оным указы, и где–то, наконец, оное подписывали, записывали и мне вручали!… Итак, на все сие требовалось время, и время очень многое: ибо иного из исчисленных пунктов и одного мало было одних или двое сутков. И как к тому ж к вящей досаде всех просителей случились в сие время не только субботние и воскресные, но и самые праздничные дни, в которые присутствия в канцелярии никакого не было, а сверх того бывали и отлучки некоторых членов, то сие умножало еще тем более медленность течения сего дела. А от всего того и произошло то, что вместо двух или трех дней принужден я был конца сего дела дожидаться более десяти дней, и все сие время мучиться на непомилованную медленность не только досадою, но и сущею тоскою.

 И в самом деле нельзя изобразить, как несносна каждому просителю бывает такая медленность, а особливо таким, которым дорога каждая минута времени и всего нужнее поспешное производство! И как неизъяснимо досадны бывают все случающиеся в то время воскресные и другие праздничные дни, в которые судьи освобождаются от заседания и в которые не бывает до делам никакого производства. Необходимость проживать все такие дни праздно и без всякого дела превращает оные в целые недели и в наискучнейшее в свете время. И я сам, при всей благосклонности ко мне секретарей и главного делопроизводителя, замучился бы истинно сею медленностию впрах, и не знаю как бы сие время перенес, есть ли б не находил средств удобных к прогонянию своей скуки к досады и таких занятий, которые не давали мне почти чувствовать долготы времени. Ибо, что касается до самого дела, то как оно производилось в канцелярии обыкновенно только до утрам до половины дня, то за правило себе поставил не пропускать ни одного присутственного дня, в которой бы мне не быть в канцелярии, не на часок один, по примеру многих, а на все время продолжающегося присутствия. Сие хотя и стоило мне весьма многого труда, но я уже вооружался терпением, ведая, что оттого весьма многое зависит. Итак, обыкновенно приезжал я в канцелярию по утрам и до тех пор бывал, покуда оканчивалось присутствие, и дабы время сие было мне не так скучно, то обыкновенно приискивал я там людей, с кем бы я мог вступать в разные обо всем разговоры. И как мне всегда удавалось и находить людей к тому способных, и я при всех таких случаях старался изъявлять свод здания, то обыкновенно приманивало еще к слушанию наших разговоров и самых секретарей и других чиновников. И как нередко и сами они в том бирали соучастие, то самое сие и ежедневное бывание и спознакомливало меня с ними от часу более и не только помогало мне без скуки провождать время сие, но и обращалось в существительную мне пользу, как то мне не однажды в жизнь мою испытать случилось.