Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

что это “правые” письма. Есть-де толстый комментарий, и сказал, что скоро получит этот комментарий, и привез этот комментарий, после чего никто уже не мог возражать. Было вполне ясно, что это “правые” писали…

Я спрашивал Стэна, откуда у него такие бумаги. Он сказал, что ему дал один парнишка, и прибавил, что парнишка получил от какого-то старого члена партии, по-моему, скорее 1904 или 1906 года, которого он не назвал мне, говоря, что не знает». И чуть ли не сразу, не смущаясь, дал иное объяснение: «Я тогда его спросил: от кого же вы получили? Он сказал: от Рохклина. Эта фигура мне известна. Я его давно знал, в Берне, когда он был бундовцем, секретарем студенческой библиотеки»650.

То же самое, только с иными подробностями, поведал и Каменев, но 9 октября:

«Незадолго до моего отпуска я поздно вечером приехал на дачу к себе часов в 10. Зиновьев повел меня наверх — он живет наверху. Там я застал Стэна. Когда я вошел, Зиновьев показал мне несколько листов, написанных на машинке, и сказал: прочти и скажи мне, кто, по твоему мнению, написал так.

Я стал читать… Прочитав, сказал, отвечая на вопрос, который мне задали, что, по-моему, написали какие-то озверевшие троцкисты. При этом Зиновьев сказал, обращаясь к Стэну: вот видите, мы совпали, даже не говоря ничего. Когда я спросил, что значит “совпали”, он мне ответил, что вот Стэн полагает, что это исходит от “правых”…

Все это продолжалось минут 15… Я приехал в город на следующее утро, несколько дней не возвращался в Ильинское и уже накануне своего отъезда, 15 числа, я приехал на дачу, чтобы собрать вещи. Встретил Зиновьева, он мне говорит, что ведь Стэн-то оказался прав, бумажки действительно от “правых”. Оказывается, Стэн принес большую тетрадь вроде теоретического предисловия, из которого было совершенно ясно, что это “правые”…»651.

Так Ярославский смог удостовериться: Зиновьев, как и Каменев, читали рютинские документы, получив их от Стэна. Узнал и иное — почему Зиновьев не стал сообщать о том в ЦК или ЦКК.

«Если бы мне могло прийти в голову, — 3 октября заявил Григорий Евсеевич, — что у ЦК и ЦКК нет еще документов, написанных, повторяю, весной — то есть полгода назад, я, конечно, немедленно дал бы об этом знать всем. Но я был уверен, что вижу эти вещи одним из последних ввиду моей изолированности, а не первый из старых товарищей.

Переехав в город, я стал звонить товарищу Кагановичу. Три раза звонил и получал от его секретаря ответ, что после пленума ЦК (проходившего с 28 сентября по 2 октября — Ю. Ж. ), вероятно, буду принят. Конечно, это не оправдание. Прошу, однако, учесть мое изолированное положение в партии — я никого из руководящих товарищей давно не имел возможности видеть, и то, что при других условиях выходило бы само собой, теперь получается иначе».

А 5 октября, также у Ярославского, Зиновьев объяснил и свою готовность читать нелегальную литературу, и свое «недоносительство» по-иному. «Конечно, — говорил он, — я интересуюсь, я хочу знать всякие контрреволюционные и антипартийные документы, с которыми знакомился десятками, чтобы знать врага. У меня есть интерес как политика, который всякими вещами интересуется. Я знаю, вопрос серьезный, но я говорю, что не чувствую за собой вины»652.

Между этими двумя устными заявлениями — 4 октября — появилось еще одно. Письменное, совершенно иное по тону. Направленное Зиновьевым в Секретариат ЦК с пометкой «Просьба передать тов. И. В. Сталину срочно». В нем Григорий Евсеевич чуть ли не умолял:

«Дорогой товарищ!

Я обращаюсь к Вам с большой просьбой принять и выслушать меня по поводу предъявленных мне обвинений. Я невиновен. А если я невольно принес вред, то готов сделать все, чтобы это исправить. Очень, очень прошу меня выслушать. Я твердо надеюсь, что в этой просьбе Вы мне не откажете, и буду ожидать с нетерпением.

телефон Арбат 1-16-24 С ком. приветом Г. Зиновьев»653.

Ни звонка, ни приема Григорий Евсеевич так и не дождался. Получив записку, адресованную генсеку, Каганович, испытывавший к Зиновьеву острую неприязнь, не передал ее адресату. Тому, кто одной только фразой резолюции мог изменить судьбу просителя к лучшему, но не сумел сделать того.

9 октября состоялось заседание Президиума ЦКК в полном составе. Присутствовавшие на нем, в том числе председатель ЦКК Я. Э. Рудзутак, его заместители Н. М. Анцелович и А. И. Кривицкий, единогласно утвердили постановление, несколько отличавшееся от варианта, одобренного объединенным пленумом ЦК и ЦКК 3 октября. Прежде всего, во второй раз изменили название подпольной организации, ставшей «группой Рютина-Иванова-Галкина».

Такая корректива, сохранившая прежнюю суть, появилась как результат профессионального следствия, ведшегося под контролем члена коллегии ОГПУ Б. А. Балицкого, отказавшегося от «географического» подхода Е. М. Ярославского. Как оказалось в действительности, фактически рютинскую группу возглавлял М. С. Иванов, и проводивший заседания, и занимавшийся распространением обоих документов. Ну, а П. А. Галкин являлся не только членом руководства группы, но и директором одной из московских типографий, то есть вполне мог начать тиражирование прокламации и «Платформы».

Теперь постановление выглядело так:

«I. Исключить из рядов партии следующих членов и пособников контрреволюционной группы Рютина-Иванова-Галкина как предателей партии и рабочего класса, пытавшихся создать подпольным путем под обманным флагом “марксизма-ленинизма” буржуазную кулацкую организацию по восстановлению в СССР капитализма и, в частности, кулачества».

Иными словами, сохранялось понятное всем — возвращение к НЭПу. Во-вторых, далее следовал список, включавший уже не 14, а 20 фамилий. Его увеличили как за счет действительных участников группы, выявленных ОГПУ, так и в прошлом видных партийных деятелей, уличенных в знакомстве с рютинскими документами, то есть в «недоносительстве». Среди них оказались еще один «бухаринский ученик» — Д. П. Марецкий (брат известной актрисы театра и кино) и, разумеется, Зиновьев с Каменевым.

Второй пункт постановления вводил своеобразную дифференциацию «преступников»: «II. Исключить из рядов ВКП(б), предоставив им право через год — в зависимости от их поведения — возбудить вопрос о пересмотре настоящего решения: Я. Э. Стэна, П. Е Петровского (сотрудника аппарата ИККИ, сына сопредседателя ЦИК СССР — Ю. Ж. ), Н. А. Угланова».

Наконец, третий пункт, не подлежавший публикации, гласил: «Президиум ЦКК ВКП(б) предлагает коллегии ОГПУ по отношению ко всем организаторам и участникам деятельности контрреволюционной группы Рютина-Иванова-Галкина и др. (тем, кто лишь прочитал рютинские документы и не сообщил о них — Ю. Ж.) принять соответствующие меры судебно-административного характера, отнесясь к ним со всей строгостью революционного закона»654.

10 октября данное