Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

После того как Ленора, оплакивая исчезновение Вильяма, обрушивает на Провидение лавину упреков (это место было значительно приглушено Жуковским), ее возлюбленный, к этому времени уже мертвый, является, чтобы ее забрать (стихи 97—105):

Und aussen, horch! ging's trap trap trap,Als wie von Rosseshufen,Und klirrend stieg ein Reiter ab,An des Geländers Stufen;Und horch! und horch! den PfortenringGanz lose, leise klinglingling!Dann kamen durch die PforteVernehmlich diese Worte:

«Holla, Holla! Thu auf, mein Kind!…»[808]

Всадник предупреждает Ленору, что до брачного ложа в Богемии им предстоит дорога в сто миль, да и ложе, как выясняется через несколько строф, это его могила. В знаменитом стихе (149) они пускаются в путь:

Und hurre hurre, hop hop hop!..[809]

и далее в стихах 157–158:

…Der Mond scheint hell!Hurra! die Todten reiten schnell![810]

По дороге (XXV) они минуют виселицу, освещенную мертвенным лунным светом.

Я часто гадал, почему Пушкин предпочел сравнить свою Музу с этой перепуганной девой, и хотя, несомненно, его выбор может быть объяснен пристрастием к романтизму, которым окрашены его ранние произведения, очень велико искушение увидеть призрачные силуэты пяти казненных декабристов на виселице, стоящей на обочине автобиографического пути, ретроспективно пробегаемого воображением Пушкина в 1829 г.

12 Нереида — морская нимфа, дочь морского божества Нерея.

1—4 Беловая рукопись содержит следующий вариант:

Но рок мне бросил взоры гневаИ вдаль занес — Она за мной.Как часто ласковая деваМне услаждала час ночной…

V

И, позабыв столицы дальнойИ блеск и шумные пиры,В глуши Молдавии печальной4 Она смиренные шатрыПлемен бродящих посещала,И между ими одичала,И позабыла речь богов8 Для скудных, странных языков,Для песен степи, ей любезной…Вдруг изменилось всё кругом,И вот она в саду моем12 Явилась барышней уездной,С печальной думою в очах,С французской книжкою в руках.

1—4 И, позабыв столицы дальной / И блеск и шумные пиры, / В глуши Молдавии печальной / Она смиренные шатры и т. д.

3 Молдавия — по-румынски Молдова, часть Бессарабии, крайний юго-запад России. С той же интонацией меланхолической удаленности она уже упоминалась в гл. 1, VIII, 13. См. также коммент. к гл. 8, IV, 2, 6, 9.

4—9 Пушкин имеет в виду свои впечатления 1820–1823 гг., когда он жил в Кишиневе, столице Бессарабии, и два-три раза совершал путешествия по прилежащим областям. Так, в декабре 1821 г. он предпринял десятидневную поездку в Измаил. В январе 1824 г. ненадолго вернулся в Молдавию и посетил Тирасполь и Каушаны, где тщетно пытался отыскать следы Мазеповой могилы. Главным творческим итогом этого путешествия стали «Цыганы», романтическая поэма из 549 стихов, написанных четырехстопным ямбом, начатая зимой 1823 г. в Одессе и законченная в беловой рукописи 10 октября 1824 г. в Михайловском.

«Скудные странные языки» и «песни степи» относятся к двум произведениям: это 1) не слишком выразительные двустишия, написанные Пушкиным четырехстопным амфибрахием 14 ноября 1820 г. и озаглавленные «Молдавская песня» (более известная как «Черная шаль»), которые легли в основу популярного романса (и, как утверждается, обрели новую жизнь в качестве «народной песни» в переводе на румынский), и 2) восхитительная песенка, вложенная в уста Земфиры в «Цыганах», состоящая из двадцати двухстопных анапестов:

Старый муж, грозный муж,Режь меня, жги меня;Я тверда, не боюсьНи ножа, ни огня.

Говорят, существует настоящая песня молдавских цыган, которая звучит «арде-ма, фриде-ма» (если верить Пушкину). «Арде» по-румынски «жечь», «фриде» — «поджаривать» (Леонид Гроссман в книге «Пушкин», М., 1939, дает следующую транслитерацию — «арды ма, фрыдже ма»).

Джордж Борроу (1803–1881) в своей книге «Таргум, или Стихотворные переводы с тридцати языков и наречий» («Targum, or Metrical Translations from Thirty Languages and Dialects» (СПб., 1835) на с. 19 следующим образом переводит песню пушкинской Земфиры:

Hoary man, hateful man!Gash my frame, burn my frame;Bold I am, scoff I canAt the sword, at the flame.

Проспер Мериме в своем неточном и вялом прозаическом переводе пушкинской поэмы «Цыганы» («Les Bohémiens», 1852) так передал песню Земфиры: «Vieux jaloux, méchant jaloux, coupe-moi, brûle-moi»[811] и т. д.; оттуда она частично была перенесена Анри Мейльхаком и Людовиком Халеви в написанное ими либретто оперы Жоржа Бизе «Кармен» (1875), по одноименной новелле Мериме (1847), и вложена в уста Кармен, которая с вызовом исполняет ее в IX картине первого действия.

Наконец, Иван Тургенев перевел эту кочевую песню из «Цыган» для восьмой главы посредственного романа «Братья Земганно» (1879) Эдмона де Гонкура, использовавшего ее в качестве «chanson du pays»[812] цыганки Степаниды Рудак (персонажа, также предложенного его русским другом).

Vieux époux, barbare époux,Egorge-moi! brûle-moi![813]

И последнее четверостишие.

Je te hais!Je te méprise!C'est un autre que j'aimeEt je me meurs en l'aimant![814]

11 См. коммент. к гл. 8, IV, 2, 6, 9.

13—14 С печальной думою в очах, / С французской книжкою в руках. — Возможно, по-английски это было бы более удачно передано так:

…sad brooding m her eyes,a French book in her hands.

Звучит как искусное краткое обобщение завершающих строк «Меланхолии» Габриэля Мари Жана Батиста Легуве (Gabriel Marie Jean Baptiste Legouvé, 1764–1812).

…tendre Melancolie!………………………………………………………Ah! si l'art à nos yeux veut tracer ton image,Il doit peindre une vierge, assise sous l'ombrage,Qui, rêveuse et livrée à de vagues regrets,Nourrit au bruit des flots un chagrin plein d'attraits,Laisse voir, en ouvrant ses paupières timides,Des pleurs voluptueux dans ses regards humides,Et se plaît aux soupirs qui soulèvent son sein,Un cyprès devant elle, et Werther à la main.[815]

(«Werther», произносимый как «Вертер», рифмуется с «vert»[816] — сокращенным названием романа Гете во французском переводе.)

Хотя это и не имеет никакого отношения к Пушкину и касается только измученного переводчика, мне бы хотелось отметить, что в силу какого-то просодического чуда сочетание пятистопного и двухстопного ямба может претерпеть «наклон» и быть перекроено в моем английском переводе таким образом, что возникают два идеальных четырехстопных хорея:

With a sad thought in her eyes,With a French book in her hands.

10 Вариант этой строки в беловой рукописи:

Но дунул ветер, грянул гром…

Имеются в виду события июля 1824 г. — отстранение Пушкина от службы и высылка из Одессы в Михайловское.

VI

И ныне музу я впервыеНа светский раут44 привожу;На прелести ее степные4 С ревнивой робостью гляжу.Сквозь тесный ряд аристократов,Военных франтов, дипломатовИ гордых дам она скользит;8 Вот села тихо и глядит,Любуясь шумной теснотою,Мельканьем платьев и речей,Явленьем медленным гостей12 Перед хозяйкой молодою,И темной рамою мужчинВкруг дам, как около картин.

2 …светский раут… — Слово «раут» употребляли в петербургском свете еще в 1916 г. В письме Вяземского жене от 1 августа 1833 г. встречается комичный варваризм — «фашьонабельный раут». Французы говорили «raout»{181}.

3 степные — в более широком смысле, чем «степь» в V, 9, — «сельские, деревенские».

6 Военных франтов, дипломатов… — Было высказано предположение (не помню кем), что, возможно, из-за опечатки, допущенной во всех трех изданиях (1832, 1833 и 1837 гг.), исчезла запятая после «военных» — слова, которое может быть понято и как прилагательное, и как существительное. Запятая в этом стихе, конечно же, в большей степени соответствовала бы пушкинской манере (и кроме того, устранила бы слишком нарочитый образ «военных франтов»).