Аквилон. Трилогия - Саша Токсик

тележку для перевозки бочек. Та с грохотом упала набок, и звук прокатился по складу, заставив всех вздрогнуть.

— Тысяча чертей! — выругался старик. — Кто ж тут всё побросал?

Но его возмущение звучало неубедительно. Страх проступал сквозь напускную браваду, как ржавчина сквозь краску.

Я толкнул дверь в контору. Та была не заперта и легко поддалась. За ней открылось небольшое помещение с низким потолком, заставленное конторской мебелью. И за массивным дубовым столом, заваленным бумагами, сидел человек, которого мы искали.

Глава 14

Добролюбов выглядел как человек, переживший кораблекрушение и выброшенный на необитаемый остров. Буквально за несколько дней коренастый, румяный купец превратился в собственную тень.

Глаза его были красными от бессонницы, под ними залегали тёмные круги. Едва пробившаяся темная щетина на щеках придавала купцу вид бродяги. Плечи опущены под невидимым грузом. Дорогой сюртук помят, словно спал он тут же в кресле. На лацкане пятно от пролитого чая.

Стол перед Добролюбовым представлял собой поле битвы, где бумаги были павшими солдатами. Счета, накладные, договоры громоздились беспорядочными кучами, словно их швыряли в приступе отчаяния.

Некоторые листы упали на пол, но никто не потрудился их поднять. Рядом стояла пустая кружка с засохшими коричневыми разводами на дне и чарофон, брошенный так небрежно, будто в середине важного разговора у хозяина опустились руки.

Я смотрел на эту картину разрухи и невольно думал: вот она, хрупкость человеческих достижений. Вчера ещё процветающий купец, сегодня сломленный человек. И всё из-за чьей-то алчности.

Мергель, человек с жабьей физиономией и мелкими злыми глазками. Я почти физически ощущал его незримое присутствие в этой комнате.

Василий Петрович поднял голову при нашем появлении. Попытался изобразить подобие улыбки. Получилась горькая гримаса, от которой стало только больнее смотреть на него.

— А, господин Ключевский, — голос у него был хриплый, надтреснутый. — И… доктор Светлова, полагаю? Рад познакомиться, хотя и при столь печальных обстоятельствах.

Он встал, покачнулся, ухватился за край стола. Протянул руку Надежде для приветствия. Та пожала её, и я заметил, как дрогнули её брови при виде его состояния. Взгляд медика, который уже оценивал состояние пациента.

— Здравствуйте, Василий Петрович, — её голос был мягким, успокаивающим. — Мне очень жаль, что мы встречаемся в такой момент.

— Присаживайтесь, — Добролюбов махнул рукой в сторону большого стола для заседаний. — Хотя не понимаю, зачем вы приехали. Я ведь всё объяснил вчера по телефону. Денег нет и не будет. Разорён. Банкрот. Конец.

Последние слова он выплюнул с горечью человека, вынужденного признать своё поражение вслух.

— Да ты сам-то садись, Василий Петрович! — Волнов подскочил к нему, поддержал под локоть. — Что ты, право слово, на ногах-то еле держишься! Ты когда спал в последний раз?

Старый лодочник суетился вокруг купца с трогательной заботой. В его лице читалась искренняя тревога. Для него Добролюбов был не просто приятелем и деловым партнером, а символом стабильности, и крушение этого символа пугало.

Мы расселись вокруг массивного стола с полированной столешницей из морёного дуба. Красивая мебель, старинная, сейчас таких не делают. Царапины от долгих лет службы придавали столу благородство антикварной вещи. Теперь этот стол был свидетелем краха семейного дела.

Добролюбов тяжело опустился в кресло во главе стола, массивное кожаное кресло с высокой спинкой, в котором он, наверное, чувствовал себя капитаном своего корабля. Теперь корабль шёл ко дну. Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

— Всё кончено, — начал он без предисловий. — К утру подтвердились мои худшие опасения. Из трёх районов столицы пришли сообщения: люди, пившие мою воду, болеют. Расстройство желудка, слабость, у некоторых лихорадка. У детей особенно тяжело протекает…

Он говорил монотонно, как человек, уже смирившийся с судьбой.

Интересно, думал я, понимает ли Мергель масштаб того, что натворил? Или для него это просто бизнес, убрать конкурента любой ценой?

Нет, конечно понимает. И именно это делает его по-настоящему опасным. Человек, готовый травить детей ради прибыли, не остановится ни перед чем.

— Я принял единственно возможное решение. Прекратить все отгрузки немедленно. Заморозить производство. Уничтожить все запасы, чтобы никто больше не пострадал. Выплатить долги из того, что останется от распродажи имущества. И объявить себя банкротом.

— Да что ж это такое! — Волнов вскочил с места, схватился за край стола, костяшки пальцев побелели. Всё его утреннее веселье испарилось без следа. — Какой кошмар! Василий Петрович, да как же так? Как же мы теперь без вас?

В его словах была наивная, но искренняя правда. Для таких, как Волнов, принципиальные купцы вроде Добролюбова были не просто богатыми людьми, они были символом того, что честным трудом можно чего-то добиться. И вот символ рушился.

— А вот так, Игнат Матвеевич, — Добролюбов развёл руками. — Всю свою жизнь лет строил бизнес. Двадцать лет моя вода считалась лучшей в городе. И всё рухнуло за одну ночь. Знаете, что самое страшное? Я не знаю, как это произошло. Откуда взялась зараза.

Он взял со стола лист бумаги, помахал им в воздухе.

— Вот, последний анализ из городской лаборатории. «Обнаружены признаки биологического заражения неустановленной природы». Неустановленной! Они даже не могут сказать, что это за дрянь!

Ндежда наклонилась вперёд, её профессиональный интерес пробился сквозь сочувствие.

— Могу я взглянуть? — спросила она.

Добролюбов пожал плечами и протянул ей бумагу. Пока она изучала анализ, купец продолжал. Ему явно нужно было выговориться, выплеснуть всё, что накопилось за эту страшную ночь.

— Я всю ночь обзванивал клиентов. Предупреждал, просил не употреблять воду из последних партий. Некоторые благодарили. Другие грозились судом. Один сказал, что я убийца и что он лично приедет свернуть мне шею.

Голос его дрогнул на последних словах. Этот сильный человек был на грани срыва.

«Дядя грустный», — тихо прокомментировала Капля. — «Данила может помочь?».

«Мы поможем, малышка. Потерпи немного».

Я выждал паузу, давая Добролюбову время собраться. Иногда людям нужно выплеснуть боль, прежде чем они смогут услышать слова поддержки. В моей прошлой жизни я не раз видел таких сломленных людей. Важно было выбрать правильный момент.

Надежда дочитала анализ, аккуратно положила бумагу на стол. В её глазах читалось понимание, видимо, изучая эпидемию она сталкивалась с подобными отчётами часто.

Наконец я заговорил:

— Василий Петрович, — начал я спокойно и уверенно. Важно было, чтобы в голосе звучала сила, которой ему сейчас не хватало. — Даже в самой безнадёжной ситуации есть выход. Вы ведь деловой человек, вы знаете, пока борьба не окончена, рано сдаваться.

Добролюбов поднял на меня потухший взгляд.

— Что вы имеете в виду? — в голосе теплилась слабая, едва заметная искорка интереса. Хороший знак.

— Приборы доктора Светловой, — я