Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

гладкой стены – идеальной стены, на которую падает идеальный свет. Эта стена – рафинированный объект медитации – была выработана модернизмом не без помощи японской культуры дзен. Однако затем эта стена была перенесена в контекст, сформированный западным прагматизмом, идея сосредоточения и концентрации сознания приобрела практический характер: белая стена нужна теперь не для того, чтобы достичь просветления, а чтобы сосредоточиться на делах. Белая стена стала знаком уже не дзенской, а протестантской культуры.

ПП разрисовывает тюрьму города Цуга, 2000 год

В течение пяти лет (с 1997 по 2002 год) я приезжал в швейцарский город Цуг, чтобы в конце каждого сентября сделать выставку в тамошнем музее. Таковы были условия пятилетнего проекта, предложенного мне директором музея Маттиасом Хальдеманном. Кроме этих выставок, были предприняты по инициативе директора масштабные вторжения моих росписей в некоторые городские пространства. Я расписал банк, школу и тюрьму.

Цуг – городок вроде бы тихий, но значимый. Исторически он обозначает собой границу распространения протестантизма на юг Европы. В этих местах в ночной стычке погиб Цвингли. В 2001 году, вскоре после теракта в Нью-Йорке, один обитатель явился в правительство городка и расстрелял муниципальных чиновников из автомата. Правительство состояло в основном из уважаемых женщин, из матерей семейств, так что это был тяжелый удар для городка. Оказалось, этот субъект в течение многих лет посылал в правительство некую мелкую жалобу. Правительство игнорировало эту жалобу в силу ее бредовости. Как выяснилось, зря.

После этого угрюмого инцидента жителей городка охватило столь тяжелое и острое волнение, что власти скоропалительно снесли старую тюрьму: в Цуге ее называли Hippie’s prison за либерализм, а также за то, что в этом узилище олдовые хиппи исполняли работу тюремщиков.

Но после кровавого инцидента старых хиппарей выгнали, снесли даже цветники, известные особенными сортами роз, которые мастерски выращивал один долгосрочный узник – бывший скульптор, отравивший зачем-то свою жену. Кстати, вполне милый и уютный человек, лысый как колено. Мне несколько раз приходилось делить с ним трапезу, пока я работал над расписыванием тюремных стен. Подавали обычно сосиски на пару, суп из брокколи, яблочный сок, сыр и безалкогольное пиво. После обеда мы с отравителем закуривали самокрутки с пряным альпийским табачком. Нередко компанию нам составляли директор тюрьмы и его усатый помощник, известный своим флегматичным нравом. Помощник пыхтел трубкой, что же касается молодого директора тюрьмы, то он вообще не курил, зато обожал метать мелкие камни в пустые пивные банки. Так мы сидели, болтали о разном, похохатывая. Под конец сентября в Цуге случались такие прозрачные вечера, когда запахи луговых трав и озерной воды начинали казаться пронзительно чистыми гигантами. Возле озера сидели белые совы в клетках и вращали своими бошками, словно башнями пернатых танков.

Короче, старую тюрьму торопливо снесли, а вместо нее построили новую, напичканную самыми новейшими техническими ужасами, всю из серого бетона. Желали этим успокоить испуганное население, мол, закон пришел в город, но переборщили: новая тюрьма получилась столь мрачной и жуткой, что население испугалось еще больше. Тут-то и вклинился в ситуацию директор местного музея Маттиас Хальдеманн с предложением, чтобы я расписал тюрьму.

Образовались две противоборствующие группы. Одна группа была за мое рисовальное вторжение в тело тюрьмы, другая – против. Группу моих сторонников возглавили директор тюрьмы и его флегматичный заместитель с моржовыми усами. В группе моих противников предводительствовала молодая, энергичная и довольно красивая архитекторша, построившая тюрьму. Она обожала свое серое бетонное чадо, и ее тошнило от мысли, что некая русская гнида собирается татуировать нежную кожу новорожденной тюрьмы своими тупорылыми фантазмами. Итак, она меня возненавидела, но после мы всё же подружились с ней и даже как-то раз выпили в четыре ноздри пару бутылок холодного белого вина.

Тюрьма четырехэтажная, если считать подвальные помещения. Эти подвальные комнаты и коридоры я расписал лицами демонов (в основном в монголо-тибетской иконографии; впрочем, воспроизвел я эту иконографию весьма приблизительно), первый этаж я посвятил животным, птицам и растениям, второй этаж отдан людям (повсюду на стенах проступают некие анонимные лица), третий этаж принадлежит ангелам, серафимам и херувимам; что же касается четвертого этажа (где располагаются две территории для прогулок заключенных под открытым, но контролируемым небом), то этот последний этаж принадлежит богам.

Внешняя стена тюрьмы расписана лицами задумчивых анонимов, интровертно взирающих на поезда, проносящиеся по близлежащему железнодорожному мосту. Лица словно бы говорят пассажирам этих поездов: «От тюрьмы да от сумы не зарекайся…» Хотя, мне кажется, в этой просторной тюрьме не было других заключенных, кроме скульптора-отравителя. Человека, расстрелявшего городское правительство, отправили в сумасшедший дом, а вот скульптора сочли вменяемым, и он продолжил свою жизнь в тюрьме. Надеюсь, мои картинки на стенах хотя бы отчасти заменили ему любимые розы.

Вскоре после расписывания тюрьмы директор цугского музея Маттиас Хальдеманн, автор вдумчивой книги о творчестве Кандинского, прибыл в Москву с ясно сформулированной целью – посетить Мавзолей Ленина. Рано утром мы с Маттиасом оказались на Красной площади. Несмотря на рассветный час, мы увидели длинную очередь желающих попасть в Мавзолей. Мы встроились в эту очередь, настроив себя на долгое и терпеливое ожидание. Но нам не пришлось отточить наше долготерпение. Внезапно мы увидели яркую и отчасти даже гротескную фигуру, которая вальяжно продвигалась вдоль очереди.

Виктор Пивоваров и ПП на выставке «Отец и сын». Кунстхаус Цуга. 1999 год

Борис Гройс и ПП на «Выставке одной беседы». Кунстхаус Цуга. 2001 год

Это был, вне всякого сомнения, американский ковбой, типичный представитель мира Дикого Запада – в широкополом стетсоне, в красном шейном платке, в клетчатой рубахе и кожаной жилетке, в скрипучих мокасинах и кожаных штанах с бахромой. Короче, полный ковбойский прикид – вот разве что без тяжеловесных кольтов на бедрах. Вдруг мы осознали, что его бронзовое лицо смотрит именно на нас прямым и честным взглядом своих безоблачных глаз. Он подошел к нам и заговорил, изъясняясь на том самом американском английском, на котором говорят в прериях. К нашему изумлению, он предложил нам за некий ризонабл прайс провести полную экскурсию по Мавзолею и прилегающему кладбищу возле Кремлевской стены. Причем без всякой очереди. Этот человек рассказал, что он этнический белорус, родился в Нью-Джерси.