Эксгибиционист. Германский роман - Павел Викторович Пепперштейн

мифологии или научной фантастики (жизнь птиц, гусениц, Ева и змей, Чужой, инопланетяне и тому подобное). Этот диалог двух профилей выглядит каждый раз иначе: то это похоже на флирт или процедуру соблазна, то на допрос, то на медитацию, то на научное исследование, то на осторожный светский разговор.

Фильм «Гипноз» – достаточно смелый эксперимент, заслуживающий (на мой скромный, а точнее, нескромный взгляд) почетного места как в истории кинематографа, так и в истории экспериментальной психофизиологии. Поведаю вкратце о тех событиях, которые предшествовали его появлению на свет.

В 2003 году должна была открыться (и открылась) большая и значительная выставка «Берлин – Москва». Куратором выставки был Юрген Хартен, уже хорошо знакомый читателю этих записок, а местом проведения выставки назначили известный берлинский выставочный дворец Мартин-Гропиус-Бау. Юрген пригласил меня поучаствовать в этой значительной выставке. Сразу же стало ясно, что по такому случаю следует создать нечто грандиознообразное, затрагивающее глубинные нервы, связующие Россию и Германию. Охваченный ощущением исторической ответственности, я вначале решил выступить в роли художника-продюсера, а именно продюсировать величественный совместный концерт двух групп – Rammstein и t.A.T.u. По моей мысли, эти две музыкальные группы вполне олицетворяли те страны, которые породили их sound. Мужской дух германских земель отливался в облике крепких и романтичных парней, чье хмурое и благородное рычание давно заткнуло за пояс злоебучего Вагнера. Современная Россия представала в облике двух хрупких девочек-лесбиянок (в данном случае не столько реальных, сколько символических лесбиянок), чья пронзительная влюбленность друг в друга принимала трепетную форму детского протеста, смело плюющего кусочком ароматной жевательной резинки в застывшую харю общества. Мое предложение понравилось Юргену, предварительные переговоры в Берлине прошли быстро и продуктивно – местом проведения будущего концерта выбрали огромный театр Геббеля (не путать с Геббельсом, хотя соблазн перепутать очень велик). Директор театра Маттиас Лилиенталь принял живейшее душевное участие в обсуждении этого проекта, он заверил меня, что с Rammstein проблем не будет, так как он их хорошо знает: ребята, по сути, нежнейшие, отзывчивые, скромные и вовсе не избалованные, и они будут рады влиться в такой концептуально насыщенный замут. Эта отзывчивость радостно удивила меня, я думал, что Rammstein в Германии – это нечто вроде Мадонны в Штатах, но ошибся: Германия (в отличие от Америки) суровая и спартанская страна, она не балует своих звезд.

Итак, немецкая сторона брала на себя парней, на моей же совести оставались девочки – мне следовало организовать участие «Татушек» в задуманном мной концерте. Я вернулся в Москву с письмом, официально подписанным директором театра, приглашающим Юлю Волкову и Лену Катину принять участие в данном мероприятии. Я собирался выйти на связь с Иваном Шаповаловым, который тогда был продюсером «Тату», но в первый же московский вечер отправился в клуб танцевать, и там мне подвернулась Маша Цигаль – ее я знал довольно давно и даже участвовал пару раз в качестве модели в ее модных показах. В 90-е годы мне случалось время от времени расхаживать по подиуму, демонстрируя одежду, дизайнированную моими приятельницами и приятелями, – занятие это мне нравилось, а порою даже платили долларов шестьдесят или восемьдесят за такие расхлябанно-собранные хождения. Я сдуру рассказал Маше Цигаль про мой проект концерта Rammstein – «Тату», она тут же вписалась, сказала, что участие «Тату» берет на себя, типа она одевает этих девчат, дружит с ними и так далее.

При этом она заявила, что нам совершенно необходимо встретиться еще с различными нужными людьми – и вот мы стали встречаться с этими людьми в клубах и ресторанах, но все эти нужные люди были ненужными, и вообще эта возня меня мгновенно утомила. Сладостные волны московской жизни уносили меня совсем в ином направлении, к тому же меня вдруг посетила идея фильма «Гипноз», поэтому я изменил свой план и послал Юргену проект фильма. Юрген меня и в этом поддержал, и я срочно приступил к съемкам.

Итак, перед вами, дорогие телезрители, вновь появляется господин Петр Петербург, кинорежиссер. Конечно, я вовсе не собирался подписывать свой фильм этим благородным именем, но внутренне, втайне от всех, я являлся Петербургом в те дни. Съемочная команда, которую я собрал под своим началом, была крайне многолюдной. А именно состояла из Володи Могилевского и его тогдашней подруги Иры Гватуа. Что же касается моего медиумического желания выступить в роли сводни между немецкими парнями и нашими подросткообразными девчатами, то мне, видимо, удалось пробить некий астральный коридор в этом направлении: хотя я и отказался организовывать совместный концерт Rammstein и «Тату», но в некой небесной канцелярии это намерение всё же было зафиксировано, и через несколько лет после описываемых событий эти группы повстречались уже без какого-либо моего участия. И не только лишь повстречались, но, более того, записали совместными усилиями превосходную песню о Москве, где парни браво рычат «Москау!», в то время как ангельский голос одной из девочек выпевает на светлой советской волне: «Пионеры там и тут песни Ленину поют!». В сленговом обозначении «Ленин» я склонен усматривать в данном случае самого себя, поэтому телезрители поймут меня в моей необозримой гордыне, возникающей в рамках инфантильного самообольщения, старательно поддерживающего в моей душе мистическое убеждение в том, что именно я являюсь астральным отцом и в то же время адресатом этой восхитительной песни.

О священные мыльные пузыри и хрустящие упущенные возможности! Я обращаюсь с этих страниц к могущественным кинокомпаниям, таким как «Парамаунт» или же «Коламбия Пикчерз», адресуя этим гигантам кинематографической индустрии деликатнейший призыв: когда дойдет дело до экранизации этих записок (в чем я не сомневаюсь), я буду крайне признателен авторам будущего фильма, если они сочтут возможным вплести вышеуказанную песню в ткань аудиального сопровождения эпического кинополотна! И вообще, раз уж об этом зашла речь, я собираюсь снабдить авторов этой будущей ленты некоторым количеством рекомендаций. Во-первых, мне хотелось бы, чтобы общая эстетика была черно-белой, сдержанно-барочной, с элементами абстрактного минимализма, чтобы в кинофильме было много черно-белых ослепительных сияний, бликов, всполохов, рефлексов, резко контрастирующих с глубокой, сочной черно-белой тьмой, которая (умоляю!) нигде не должна выцветать, подергиваться белесой патиной – всё что угодно, только не имитация документального эффекта! Уверяю вас, уважаемые коллеги, этот фильм обязан быть не документом, но артефактом. Повторю для вящей убедительности: не документ, но артефакт! Проявите щедрость и в то же время максимальный такт в области построения галлюцинозного криптофильма, но попробуйте обойтись без сюрреализма, без критики, без сладкого и горького, без трагизма и без комизма, попробуйте обойтись также без очевидного юмора, без иронии, без дидактики, без морали, без угрюмства,