Обыкновенная война - Борис Геннадьевич Цеханович

в салон зашёл старший лейтенант Коровин и улыбаясь, кивнув на окно: – Товарищ майор, посмотрите в окно, там ваш крестник пришёл.

– Какой, крестник? – Непонимающе, уставился на офицера.

– Крестник ваш у шлагбаума стоит. Из Шали пришёл, в составе делегации старейшин для переговоров.

Я выглянул в окно и у шлагбаума увидел группу старейшин в типичных для них одеждах, среди которой выделялся представительный старик. В нём сразу же узнал того ветерана Великой отечественной войны, которого чуть не расстрелял.

Меня мгновенно бросило в жар от стыда за то, что я сделал тогда с ним. Мне было жутко стыдно. Прошло вроде бы полтора месяца, после того случая, времени не так уж и много, но много изменилось в нашем сознании, мы были тогда, как задурманенные. Тогда я чуть его не расстрелял и отдал в 245 полк, понимая, что его там могут тоже расстрелять. И это было как бы в порядке вещей. Вроде бы прошло немного времени, всего полтора месяца, а я уже совершенно по-другому смотрю на этот случай.

Резко откинулся от окна, так как старик вскинул свой взгляд на салон; надеюсь, он не увидел меня.

– Чего они хотят здесь? – Сегодня солдаты второго взвода стояли на шлагбауме и Коровин был в курсе.

– Ждут командира полка, чтобы обсудить с ним ряд возникших вопросов.

Когда они закончили переговоры и ушли, я испытал огромное облегчение. Приходили они ещё несколько раз, и каждый раз я скрывался от них, сгорая от стыда.

Жизнь тем не менее шла своим ходом. Сочным зелёным цветом весна буйно раскрасила все окрестности и как смогла скрыла большинство следов прошедших боёв. А вынужденное безделье толкало людей на поиски развлечений.

В полку несколько дней тому назад произошло неприятное ЧП. Солдаты восьмой роты несколько раз самовольно лазили в расположение офицерского городка танкового полка и нашли там брошенные склады с вещевым и другим имуществом. Доложили командиру роты, заверив, что боевиков там нет, и капитан Смолин, недолго думая, взял этих бойцов и на БМП выдвинулся в городок, чтобы разжиться вещевым имуществом, но неожиданно столкнулся с боевиками, которые тоже шарахались в брошенном городке. Боевики пришли в себя быстрее и первыми открыли огонь. Сразу же был ранен один из солдат и, забросив его на верх БМП, мотострелки отстреливаясь, стали отступать. Ещё двое солдат было убито в ходе отступления, но немного оторвавшись от боевиков, оставшиеся в живых вскочили на боевую машину пехоты и рванули из городка, на выходе из которого уткнулись в высокую железнодорожную насыпь и не смогли её преодолеть. Оглянулись назад, а тела раненого солдата на броне нет: он наверно скатился во время одного из поворотов машины. Бросив БМП, отошли к себе в пешем порядке. Результат самовольной вылазки оказался печальным: потерянное БМП, два солдата убито и один без вести пропавший. Я впервые видел, как полковник Петров, обычно выдержанный и сдержанный, кричал на командира роты и топал ногами. Но криком делу не поможешь. Через пару дней наблюдения за территорией офицерского городка выяснилось, что боевики если и есть, то они не показываются. Рискнули: и среди белого дня группа смельчаков, под прикрытием артиллерии и пехоты, рванулась в городок. Мёртвые бойцы лежали там, где были и убиты: автоматы лежали рядом, лишь отсутствовали подсумки с патронами и гранаты. От тепла тела солдат распухли, превратились в желеобразную массу и пришлось изрядно повозиться, чтобы их забрать. БМП тоже было на месте, где его и бросили. Оказывается, она работало всё время, пока не закончилось горючее. Тоже стояло не тронутое – всё было на месте. Не нашли только тела раненого солдата. Тогда через Резвана решили обратиться к боевикам, с предложением его обменять. Духи ответили, что раненый солдат находиться в лагере одного из полевых командиров в горах, и для того чтобы туда добраться необходимо получить у нас достаточно большое количество горючего. Полк ответил: хрен вам, а не горючее. Мы лучше это количество горючего отдадим больнице в Новые Атаги. Боевики предложили обменять солдата на боеприпасы, но и здесь получили отказ. Вся эта бодяга шла несколько дней, пока через Резвана мы не узнали, что солдат достался боевикам уже мёртвым и всё закончилось тем, что тело солдата было обменено на труп боевика.

….Хорошо пообедав и довольный, я проходил мимо палаток офицеров, прапорщиков роты материального обеспечения, когда меня окликнул прапорщик Линник: – Борис Геннадьевич, заходи на огонёк, пивка попьём.

– Спасибо ребята, только у меня такого пива, как у вас, дополна.

Из палатки послышался дружный смех нескольких человек: – Да нет, заходи у нас нормальное пиво.

Ну, раз так: перешагнул порог палатки и оказался в компании прапорщиков Маматюк, Володи Базанкова, Сергея Линник, здесь же сидел командир ремонтной роты капитан Цепп. После взаимных рукопожатий мне вручили стеклянную банку с пивом, над которой возвышалась шапка белоснежной пены.

– Ничего себе, где вы такое пиво взяли? – Все дружно рассмеялись.

– Ты, Борис Геннадьевич, попробуй каково пивко на вкус.

Пиво и на вкус было хорошее, холодненькое, но что-то было в нём странное, о чём сразу же и высказался.

– И всё-таки, где вы его берёте? Водка уже надоела, а в такую жару пива хочется.

Ребята грустно посмеялись и открыли незатейливый секрет прохладительного напитка, который придумать мог только русский военный. Всё оказалось гораздо проще: пачка обычного стирального порошка на двадцатилитровую канистру прокисшего пива. Кислятина отбивается напрочь и вдобавок появляется белоснежная пена, как у настоящего пива. Да голь на выдумку хитра. Хотя почки вот…..?

Честно говоря, меня всегда удивляла позиция нашего высшего руководства: пришлось мне послужить достаточно много за границей и сравнить отношение к своим военным этих государств и отношение к нам. Наблюдая за немецкими, польскими и венгерскими военнослужащими в обстановке повседневной деятельности или же на совместных учениях, тесно общаясь с кубинскими военнослужащими – я удивлялся. Везде их воспринимали не только, как людей способных в любую минуту встать на защиту своей страны, но и как людей имеющих и чисто человеческие потребности. Мы же всегда и везде выглядели выхолощенными импотентами: ни выпить, ни потрахаться, ни свободно высказаться. В частных беседах с иностранцами мы с гордостью говорили: да мы такие советские люди, мы так воспитаны, а в душе чувствовали оскорблёнными и обделёнными своей властью. На Кубе, будучи начальником разведки одного из учебных центров, я получал зарплату в национальной валюте, всего 25 песо в месяц, на которые можно было купить четыре кружки пива – это ли не оскорбление. Конечно, отсюда и процветала в офицерской среде