Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое время он даже старался не прислушиваться к разговорам, но вскоре обрывки бесед сами собой начали залетать в его уши. Как вскоре узнал фалаг, семья Треоя жила в Кадифе уже много поколений подряд, почти с самого основания города Великолепным Эдо. Но во времена Убара Алого Солнца им пришлось бежать и несколько лет скитаться без дома, промышляя случайными заработками в городах Кадифара и Людесфена. Вернулись обратно они лишь десять лет назад, и долгое время их жизнь в столице была ничем не лучше, чем жизнь чужеземцев или рабочих-этриков. Они ютились в небольших съемных комнатах и работали где придётся. Но пару лет назад их судьба очень резко поменялась. Они обрели этот дом, обзавелись собственной мыловарней, на которой теперь работали всей семьей, и дела их с каждым днем становились всё лучше и лучше. И судя по всему, за всеми этими переменами как-то стоял Эйн Халавия.
По осторожным фразам, почтенному тону и даже взглядам, которые бросали в сторону Эйна домочадцы, было видно, как важен он для этой семьи. Каждый сидевший поблизости пытался обменяться с ним хоть парой слов и обращался к нему чуть ли не с большим почтение, чем к главе семейства. Сам же Эйн пытался ответить всем и каждому и, казалось, искренне интересуется всеми их делами и проблемами, будь то закупки жира и щелочи, болезни детей или давно назревший ремонт подвала.
Неожиданно ученик наставника, резко замолчал и изменился в лице. Его глаза закатились, а по телу пробежала крупная дрожь, быстро превратившаяся в судорогу. Он начал заваливаться назад, и вероятно бы упал с лавки, если бы не пара мужчин, которые вскочив со своих мест, перехватили и крепко сжали трясущееся тело проповедника. Один из них очень бережно разжал ему сжатые зубы и просунул обшитую кожей деревянную палочку. Айдек было дернулся в их сторону, желая помочь хоть чем-нибудь, но заметив, что остальные продолжают спокойно есть и говорить, как ни в чём не бывало, остался сидеть на месте. Видно с припадками Эйна тут были уже знакомы.
– Ты не пугайся, сынок, и не дергайся,– проговорил сидевший рядом с фалагом высушенный старичок.– То с ним Бог поговорить решил.
– Бог? – изумленно уставился на старика Айдек. За свою жизнь он уже видел припадки падучей болезни и без особого труда опознал её в том, что творилось сейчас с Эйном Халавией, но старик явно верил в свои слова. Верил искренне, как верят лишь в очевидные вещи, которые даже самый пытливый ум не посмеет поставить под сомнение.
– Конечно Бог. Я тебе так скажу, великая благость на этом человеке лежит. Очень великая. Вот только и платит он за неё немало.
Айдек перевел взгляд со своего собеседника на Эйна. Тот покрылся потом, его тело дрожало и дергалось, а лицо исказила гримаса страдания. К нему подошла наливавшая им вино женщина, и сев рядом начала заботливо гладить по волосам, напевая тихую песню, похожую по мелодии на колыбельную. Постепенно дрожь унялась, морщины разгладились, а дыхание вновь стало ровным. Эйлата нежно, как матери целуют своих младенцев, чмокнула его в лоб и, расчесав спутанные волосы, встала и пошла обратно.
Через пару минут Эйн открыл глаза.
– Благодарю вас, добрые люди,– слабым голосом обратился он к державшим его мужчинам. Те с почтением поклонились ему и вернулись на свои места.
Проповедник был бледен и выглядел таким изможденным, словно весь день таскал тяжелые камни, но припадок явно был позади.
– Эйн для нашей семьи много добра сделал. Не сосчитать сколько,– старик придвинулся поближе к Айдеку и подлил ему вина в чашу.– Мы его уж пару лет как знаем. Он комнатку поодаль нас снимал. Ну как комнату – угол с соломенным тюфяком. В те года семья наша бедно жила, дома у нас своего не было, дела считай, что тоже. По всяким клоповникам мыкалась да всякий авлий считали. В общем, плохо жили. Ну и дети болели всё время и не всех мы выхаживали. Вот в одну из ночей внучка моя, Миарна, что вот-вот родить должна была, начала кровью истекать. Горячка у неё началась. Мы-то уж думали всё. Приберёт их Бог с неврождённым младенцем. Собрались все вместе и начали молиться. И тут неожиданно стучится к нам наш сосед, Эйн, то есть, и говорит: «Позвольте мне помолиться за вашу дочь». Мы его в общине видели уже, он как раз у наставника обучение проходил и помогал ему, потому и пустили. Думаем, ну от лишнего человека вреда то не будет, но он вдруг настоял, чтобы мы его одного в комнате с Миарной оставили. Тут я и сам не пойму, как мы все согласились. Понимаешь, было в нем что-то такое, особенное что ли. От чего перечить ну ни как не получалось. Так что оставили мы его с девочкой. И как он зашел, то вскоре крики её прекратились. Мы было войти к ним хотели, да только Эйн нам запретил. До самого рассвета, считай, таки и просидели. А с первыми лучами слышим – крик детский. Тут мы уже не выдержали и вбежали внутрь, а там Миарна лежит, хоть и бледная, но с улыбкой на губах, а на руках у нее младенчик. Дочка. И крепкая такая, здоровая! Вот так вот. Не только Миарну отмолил, но и дитя её. Так мы и поняли, что святость на этом человеке и с тех пор он нас уже никогда не оставлял. И по хозяйству помогал и в делах по-всякому, но главное – как какая хворь – всякий раз отмаливал и семейные наши быстро на поправку шли.
Старик замолчал. Его взгляд устремился куда-то вдаль, став пустым и отрешенным. Айдек было подумал, что тот закончил рассказ, и уж хотел вернуться к тарелке и остаткам каши, но тут старик вновь заговорил. Голос его стал мягче и тише, а бледные глаза заблестели влагой.
– А полтора года назад Эйн вдруг сказал, чтобы мы все вмести собрались. Повел он нас по улицам, а куда, зачем – ни слова не сказал. Ну, мы пошли, значит, а он нас к этому самому дому привел. А там уже члены общины двери меняют, стены красят, мусор и нечистоты выбрасывают. Мы вначале не поняли, что происходит: дом
