Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

И — _н_и_к_т_о_ не знает! Теперь — огражу себя. Разменялся для других — слишком. Вышел — «на дешевку». И ты. А сколько дря-ни!.. недостойны и взгляда твоего. Ты все переоценила, всех… только вот Юлю еще не оценила в полноте. — Буду искать акварельный фирнис. Какие масляные, напиши! NoNo, цвет, фабрику. Дознаю. — Слушай… ты меня всего взмыла, напомнив о приезде… 7 мая! О, как помню! — чай пили!.. — _т_е_б_я_ _я_ _п_и_л, Оля… счастье туманное пригубливал.

Сны твои… до короткого замыкания и жеребенка в автомобиле! Еще увидишь носорога в детской колясочке! Ты _в_с_е_ можешь…

Тот, интервьюер, — по Эмерик!616а — признался, что _п_о_н_я_л_ ошибку ихнего (ныне их «бог»!) — 83 л. Paul Claudel’я (сверх олимпийца!)617: тот понимал и _д_а_в_а_л: «смысл христианства — страдание». Нет: «Пути» дают «пути» иные, _п_о_д_ы_м_а_ю_т… до Света Радости… да, через — и — «страдание». Хочу писать большую статью. Очарован «Чашей». Он, оказывается, не только литературный хроникер большой вечерней газеты (даст туда к [сему], когда будут проводить книгу в Париже): он и «литературный директор» какого-то другого книгоиздательства. Судьба «Чаши» на весах. Сегодня вдова переводчика — Монго618 (старая «кубышка») была, едет в Швейцарию, где готов договор о «Чаше». Я затормозил, требую новых условий: Эмерик молит — ей переводить: «я вас узнала „Чашей“!..» Ладно, если д-р Klinkenbergh — искренний. Думаю — он-то в силе — понять. Но _к_а-а_к- он может чувствовать — как в оригинале?.. Конечно, оригинал недосягаем. Сравни: старый цыган кричит (2 раза!) «зелень злая!..» (я то вижу и слышу — и _д_а_ю!) А Эмерик… — «Poison!» — «яд!» — только и всего!! Один плевок что может дать!.. Так и все. Но, милая, Эмерик — гений, в сравнении с вообще — переводчиками. И оценена. Сообщала: один ученый писатель (историк, что ли) не может читать романов, особенно больших: три раза бросал «Анну Каренину» — на первой четверти. Так и не читал. Но он — давний знакомый семьи Эмерик, француз. Про-чи-тал «Пути Небесные» — «и изумился». М. б. и врет Эмерик… Юля, сегодня: старик — агроном, русский, 84 л., в St. Remy — я его знаю: весь и посейчас в своем саду и огороде, очень рассудочный «петровец-разумовец»… — сунула Юля ему русскую книгу. Вчера. Сегодня приносит: «по-тря-сен, весь… за всю жизнь _т_а_к_о_г_о_ не читал. А всех классиков читал… Как вчера в 6 ч. вечера сел — так и — до 3 утра, _в_с_ю, не прерывая… и забыл, _г_д_е_ я…» Этот уж не соврет. Я знаю его. У-мный, но… разумный, от дней студенчества. И вот… — насытился… Ну, я его увижу, повытяну, _ч_е_г_о_ увидел — все-то. Или — Бога почувствовал?..

Оля: мой совет — начинай _с_в_о_е_ или «детским», или — «Заветным образом». Пока. Надо — расписаться.

Счастлив, что автопортрет удался. При-шли хоть снимок! (и цветные фото! — американец снимал!) Как больно снимать со стенки! Выгорят?.. Сниму… упрячу. Буду навещать. — Да, _н_и_к_о_г_д_а_ не встречал в жизни того, что в тебе! да!!! Ты — единственна. Неповторима. Как и я (для тебя). Ты — художественно-зрелая, для Любви. М. б. и для — любви… Во всяком случае — для _н_е_ж_н_о_с_т_и, предельной. Если ты в _у_д_а_р_е_ (не в угаре). Но и в угаре — ты — особенная. Для меня (каких бы лет я ни был, с 16!) — ты, и дневная, и ночная, — всех кукушек и кукушищь мира перекукуешь. И ка-ак!

— Ты и Мадонна, и Венера, — Ты — Чаша Жизни и — champagne[195]… — Но, для промера, где же… _м_е-р_а?.. — И небо в звездах? — и… campagne (поля)!?… — Порой тиха, порой раздолька, — В тебе игры — со всех широт… — Но для меня ты только Олька, — По=рой, по=рой… — твой вздох и… рот. — О, этот рот в извиве губок..! — О, этот вздох и — ох, в груди… Ты вся — огнем пьянящий кубок, Ты вся — молитва, вся — «при-ди-и!..» — Ты и стремнина, и лагуна, — И ручеек, и водопад… — Но ты во всем — моя Ольгуна, — Всему, всему в тебе я брат. — Ты не жена и не невеста, — Моя ты, да? и твой я, да? — Мы оба из того же теста?.. — Чего ж и мерить нам тогда! — Ты улыбнулась, мой Олечек?.. — Ты улыбну-лась… как я рад! — Играй, журчи, мой ручеечек, — Греми и падай, водопад!

Прости, гулька, за эти стишки — «Без мерки», — так, выскочило сейчас, — очень я — _в_е_с_ь_ с тобой. Ты верно говоришь, и как искренно и глубоко-пронизанно любовью. Да твоя «симфония высшей любви, влюбленности, сознание сего (это только у созревших), причем отнюдь не прозаическая трезвость при этом… и при всей этой напряженной влюбленности в тебя — высшая точка чистоты чувств, думаю, что эта симфония — редкость». Я сознательно выписываю из твоего письма. Ты права. Я такую любовь, такую _п_о_л_н_у_ю, переживаю впервые. Да, с тобой, Оля, у меня и зрелая, большая любовь, и _ю_н_а_я_ влюбленность! Как верно ты определила. _Т_о_г_д_а_ (в сомнительной жизни)… когда перестал замечать любовь (она была, большая, но не чувствовалась ясно) влюбленности уже не было. Теперь — я писал тебе — я снова, и трепетно-жадно, жарко _в_л_ю_б_л_е_н_ в тебя (больше, чем не видя тебя, в 41 г.), я жду тебя, я сгадываю о тебе — любит? не любит? И знаю: да, да, да, лю-бит! И я весь полон счастья, юного, свежего, розового, голубого… Да, Весталка… Но знай, Оля: весталки _с_л_у_ж_и_л_и_ (ночами (чуть не написал — ногами!) (клиторизм!) жрИцам и даже жрецам (Верховному)). Все очень сложно (в моих чувствах). Я понимаю тебя, я чту тебя, и твое высокое меня волнует несказанно. И потому — еще раз! — прости за «Без меры» (это Тонька сбаловал, ей-ей!) — мою игру. Были весталки, но… _в_е_с_т_а_л_о_в_ не было (а все «свисталы», крутились округ весталок). Сколько было «закланий» и сожжений за сие этих бедных «обрекшихся»! У Тацита619, кажется, и статистика дана, или — У Т. Ливия?620 Ходили слухи, что сама богиня Веста — майскими ночами — (а м. б. и апрельскими, мартовскими, в Риме — теплынь) накрывшись синим пологом (как бы покровом ночного неба) ходила на свидание (к Юпитеру, понятно! — к верховному жрецу (по рангу!))… — т. е. главная Весталка — жрица. И тогда, из соседней когорты приходили легионеры… (без ленточки Почетного легиона) и вот, весталки _з_а_б_ы_в_а_л_и, что недалеко Тарайская скала-круча над Тибром621, и… _к_р_у_т_и_л_и. Конечно, были исключения… «римские Оли»… — чу-дески!.. Я бы им слагал латинские стихи — и какие!