Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин

иногда уходил, приказывая Луговому не отлучаться из номера. Луговой запомнил, как по вечерам Погорелов заводил вполголоса песню «Эй, вы, морозы, вы, морозы лютые». «Ой, сморозили, ой, сморозили, сморозили урядничка на коне…» – такие там слова. Сердце его замирало от холода. Бесстрашный партизан, выдерживавший бой в полном окружении против нескольких десятков человек, а в другой раз не растерявшийся в ожидании расстрела, теперь не находил себе места.

«Как я докажу Сталину, что я не лгу?! – гонял Погорелов по кругу одну и ту же мысль, воображая свою встречу с Гречухиным. – А если они скажут, что лжец тут я? Тогда что? С одной стороны – бывший чекист, а с другой стороны – майор госбезопасности! Кому поверят?»

Спустя 22 года, когда Погорелов будет записывать те события, он скажет, что в «Национале» они дожидались сталинского вызова почти три недели. На самом деле первая встреча Шолохова со Сталиным состоялась 23 октября, ещё несколько дней после этого Погорелова не было – значит, он появился не ранее 25-го. А уже 31-го Шолохова и Погорелова вызвали – недели не прошло. Но запомнилось так, будто день минимум за три шёл.

Собираясь в Кремль, Погорелов заметил, что у него дрожат руки. Выйдя в коридор из номера, снова тихонько запел «Эй, вы, морозы…». Шолохов шёл следом. Слыша, как поёт Погорелов, он сказал:

– Сейчас поём тихонько «Эй, вы, морозы…», а вот вернёмся, тогда уже запоём во весь голос. Или, при другом исходе… – и показал пальцами решётку.

«Все сядем», – имел в виду.

Никто не знал, чем всё это закончится.

Шолохову предстояло переиграть наркома НКВД, при котором расстреляли Бухарина, Рыкова, Сырцова и Ягоду. Членов ЦК Косиора, Чубаря, Постышева, Эйхе, Рудзутака. Тухачевского, Якира, Уборевича, Блюхера. Ежов уже посадил Авербаха, Ясенского, Киршона, Павла Васильева, Ивана Катаева, Весёлого, Пильняка, Мандельштама. Чем Шолохов лучше?

При Ежове, как Шолохов знал, били и мучили в пыточных камерах и в кабинетах чекистского руководства. Но до сих пор ему ничего за это не было.

Он шёл на поединок с наркомом, которому подчинялись не только органы госбезопасности, но и милиционеры, пограничники, работники шоссейных дорог, пожарная охрана и, конечно же, водный транспорт.

Более миллиона человек было в подчинении Ежова.

* * *

Шолохов, запомнил Погорелов, выглядел спокойным, даже довольным. Настроение у него было бойцовское.

Уже у Мавзолея он тихо-тихо затянул сам:

– «Ой, да вы морозы…» – и, слыша, что Погорелов замолчал, с улыбкой попросил: – Ваня, подтяни тихонько…

– Да к чёрту бы тебя, Михаил Саныч, твою-то мать! – почти закричал Погорелов. У него никаких сил уже не было всё это выносить.

Шолохов засмеялся:

– Ничего, брат. Ничего.

Сначала, как в прошлый раз, заглянули в кабинет Поскрёбышева. Он тут же отвёл Шолохова с Погореловым в сталинскую приёмную. Спустя две минуты вернулся и поставил им на стол фрукты и бутерброды. Принесли чай.

Шолохов сказал Погорелову:

– Вань, поешь. Ты мандарины пробовал? Очистить тебе?.. Ну чая хоть выпей. Вот, с колбаской.

Погорелов даже ответить был не в состоянии. Но предложенного чая всё-таки пригубил. Шолохов же и выпил, и угостился с удовольствием – бог весть, когда ещё покормят.

Открылась дверь и в приёмную вошли: Гречухин, вёшенский начальник Лудищев, начальник 4-го отдела УНКВД Ростовской области Павел Щавелев и его зам Семён Коган – тот самый, что готовил Погорелова к отправке в станицу Вёшенскую.

Шолохов тут же встал и покинул приёмную.

Погорелов в ужасе смотрел на четверых чекистов.

Все молчали.

Шолохов вернулся через минуту и сел рядом с Погореловым.

Спокойно пояснил:

– Сходил к товарищу Поскрёбышеву. Спросил у него, зачем он нас посадил вместе со сволочами?

Гречухин сделал вид, что ничего не слышит. Лудищев несколько раз сморгнул, словно на него откуда-то посыпалась труха.

– Через две минуты нас вызовут. – бодро пояснил Шолохов Погорелову, взял со стола яблоко и смачно откусил. – Разбирать наше дело будет лично товарищ Сталин. Так вот, – и посмотрел на Когана.

Тот отвернулся. Шолохов легко ткнул Погорелова в бок: смотри, волнуются.

Он поддерживал товарища, как мог, заодно выбивая из равновесия этих четверых.

Хрустел яблоком. Безжалостно смеялся холодными глазами.

Открылась мягкая дверь в сталинский кабинет.

– Проходите, – сказал секретарь.

Гречухин, чуть сутулясь, двинулся первым, за ним его троица, мельтеша и суетясь. Шолохов, выдержав паузу, последовал. Последним, – с трудом сдержавшись, чтоб не перекреститься, – вошёл на деревянных ногах Погорелов.

* * *

С Гречухиным и остальными ростовскими чекистами Сталин даже не поздоровался. Шолохову, напротив, крепко пожал руку – и сам проводил к столу, покрытому зелёным сукном, усадил.

Погорелов вспоминает: «Я растерялся и стоял, не знал, где мне сесть. Мне не хотелось садиться рядом с Гречухиным. Тов. Сталин спрашивает у Михаила Александровича: “А где т. Погорелов?” Он указал на меня. Тов. Сталин поздоровался со мной и предложил, чтобы я садился рядом с Михаилом Александровичем».

Погорелов начал усаживаться, но тут открылась другая дверь, и один за другим вошли – словно только что с трибуны Мавзолея – ещё четыре человека, которых он никогда не чаял увидеть лицом к лицу.

Георгий Маленков – заведующий отделом руководящих партийных органов: главный сталинский кадровик. Кроме того, в прошлом, 1937 году, по поручению Сталина он занимался проверкой работы НКВД на местах.

Вячеслав Молотов – председатель Совета народных комиссаров.

Лазарь Каганович – секретарь ЦК ВКП(б) и по совместительству – нарком тяжёлой промышленности.

Последним – Ежов.

Все, кроме Сталина, уселись.

В продолжение всего последующего разговора Сталин так и не сел, но ходил по кабинету, иногда останавливаясь и глядя на говорившего.

– Доложите, Михаил Александрович, послушаем вас, – мягко попросил Сталин.

Шолохов поднялся:

– Товарищ Сталин, мне нечего добавить к тому, что я сказал в прошлый раз. Думаю, будет лучше, если по этому делу доложит товарищ Погорелов.

Сталин, повернувшись к Погорелову, сказал:

– Тогда доложите вы, товарищ Погорелов.

Тот вспоминает: «Я очень волновался и боялся, что всё не скажу, но я знал, что мне придётся выступать. Никаких конспектов у меня не было, и я ещё до прихода сюда решил, чтобы ничего не упустить – говорить всё по порядку, как происходили события.

Я поднялся и стал рассказывать подробно, как было дело. Говорил я первый раз минут 40. Когда я говорил, ко мне подошёл вплотную Сталин, он внимательно слушал и смотрел мне прямо в глаза, а я смотрел прямо ему в глаза…

Отдельные факты из моего выступления он, подходя к столу, записывал особым толстым карандашом и округлял записанное. Потом опять подходил ко мне, смотрел мне в глаза и слушал. Когда я закончил, он у меня спросил: “Всё?”».

– Так точно, товарищ Сталин. Всё.

Сталин повернулся к ростовским чекистам и