Шолохов. Незаконный - Захар Прилепин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После короткой паузы Гречухин, вдруг перейдя на «ты», спросил:
– Берёшься выполнить это задание?
Погорелов, собравшись с мыслями, ответил:
– Вы правы, это очень ответственное и серьёзное задание. Я ушёл из ВЧК в 1923 году и не работаю в органах 15 лет. Это задание мне будет трудно выполнить. Не лучше ли это задание поручить чекисту, который сейчас работает в органах?
Погорелов: «Гречухин передёрнулся и едко, сухо сказал: “Вы же сказали, что выполните любое задание т. Сталина и т. Ежова, а теперь, как я понимаю, отказываетесь?”
На это я сказал: “Вы меня неправильно поняли, я не отказываюсь, а просто не смогу его выполнить, так как давно не работаю на практической работе в МГБ. Не хочу подводить вас, а главное – не хочу угробить это дело”».
И здесь Гречухин осмысленно раскрылся во второй раз. Наклонившись к Погорелову через стол, он жёстко отчеканил:
– Погорелов, я повторяю. Прежде чем вас вызывать, мы всё обсудили в Москве. С товарищем Евдокимовым. Вы что, не верите товарищу Евдокимову?
Погорелов, глядя в стол, ответил:
– Верю. И вам, и Евдокимову.
Гречухин выдохнул:
– Если так, то ваш отказ от задания выглядит очень шатко… Я вам только что передал важнейшие материалы о готовящемся восстании. Вы чекист и понимаете, что в таких случаях пока не будет закончена операция или вы должны выполнить приказ, или… вас нужно будет изолировать. Но ведь это позор для чекиста. Откровенно говоря, мы от вас этого не ожидали… Подумайте, взвесьте всё и скажите окончательно своё решение. Курить будете?.. Ну, идите тогда в приёмной посидите.
Погорелов: «Я думал целый час. Меня опять вызвал Гречухин. И опять я категорически отказался от поручаемого мне задания. После этого я сидел целый день в приёмной до 10 часов вечера. Гречухин куда-то уходил, пришёл в 10 часов, позвал к себе. Разговаривал официальным и сухим тоном: “Ну, что вы придумали?” Я опять отказался».
Через 15 минут Гречухин снова его вызвал.
– Мы посоветовались с центром, – сказал. – Мы с товарищем Евдокимовым решили, что раз вы отказываетесь – пошлём другого. Но вы должны знать, что теперь мы в целях сохранения тайны должны вас изолировать. Выбирайте сами – или изоляция, или выполнение задания.
«Я вышел от Гречухина и стал думать, что мне делать. Гречухин ушёл, а я думал до 9 часов утра…»
«Я всю ночь просидел на стуле. У меня было такое нервное состояние, что совершенно не хотелось спать. Я проанализировал всё, что “за” и что “против”. Сделав анализ данного задания, пришёл к следующим выводам и наметил план своих действий: Шолохов и другие товарищи никакого восстания не готовят; Гречухин и его люди хотят убить Шолохова, а меня сделают убийцей его; Сталин, Ежов и Евдокимов ничего об этом не знают…»
«Я должен задание принять, так как заявление Гречухина “Мы должны изолировать тебя” – это нужно понимать, что меня посадят в тюрьму, а если меня посадят в тюрьму, то убьют, и я не смогу их разоблачить».
В 9 часов утра пришёл Гречухин:
– Заходите, Иван. Решились?
– Да. Я готов выполнить задание, – сказал Погорелов.
Гречухин заулыбался:
– Ну во-от… Это надо было бы сделать вчера, вы бы не мучили нас и себя. Да! Тебе давали кушать?
Погорелов: «Через несколько минут принесли мне кушать, но я смог выпить только стакан чая».
– Хорошо, что хорошо кончается, – сказал Гречухин. – Мы тебе отводим для работы номер в гостинице, и ты должен продумать план операции и наметить его как можно скорее. Мы его обсудим, утвердим, и ты отправишься в станицу Вёшенскую. Денег мы дадим тебе столько, сколько тебе нужно. Раз мы приняли вместе это решение, теперь нужно выполнить чекистскую формальность. Вы должны дать нам подписку о неразглашении полученного задания.
Погорелов: «Я считал всё это нормальным и попросил текст подписки. Гречухин улыбнулся и сказал: “Нет, общепринятую подписку мы оформлять не будем, так как задание необычное, и подписка должна быть необычная. Вот, возьмите бумагу, и я вам продиктую текст подписки”».
И начал диктовать:
– Я… Погорелов Иван Семёнович… даю настоящую подписку облотделу НКВД в том… что полученное мною задание обязуюсь хранить в тайне и не разглашать… За разглашение данного мне задания я… подлежу расстрелу без суда и следствия.
Погорелов перечитал и, ещё держа злосчастный листок в руках, с тоской в голосе спросил:
– Никогда органы таких подписок не требовали ни у кого. Почему же от меня берётся такая подписка?
Гречухин с необычайной лаской в голосе ответил:
– Я же вам сказал, что это задание необычное, поэтому и подписка берётся такая. Да что вам беспокоиться – это просто формальность. Ведь вы же не кому-либо её даёте, – а органам безопасности. Не будем спорить из-за этой мелочи.
И, поднявшись, забрал листочек из рук Погорелова.
* * *
Чтоб доработать все детали, Гречухин направил Погорелова к заместителю начальника 4-го отдела УНКВД Ростовской области Семёну Когану. Почему-то Погорелов ошибочно запомнил его как Эпштейна.
Ещё неделю Погорелов провёл в Ростове-на-Дону. Местный НКВД выражал некоторое недовольство его медлительностью, но он отвечал, что «готовит план».
Погорелов решил получить от чекистов хоть какой-либо документ, подтверждавший их общение – на всякий случай. Вскоре такая возможность подвернулась. Во время очередной встречи Коган сказал, что для Погорелова готова конспиративная квартира. Тот сразу же достал записную книжку и попросил нарисовать ему, как туда добраться. Коган своей рукой занёс в книжку названия улиц, остановку трамвая и прочее. Погорелов: «Я был очень доволен тем, что хотя и небольшое, но имею доказательство о разговоре с ним. Запись своей рукой в моей книжке мог сделать только неопытный или неумный чекист».
Луговой в своих воспоминаниях уверяет, что Погорелов появился в октябре в Вёшенской и даже успел устроиться специалистом по электрике. Но он ошибался: Погорелов приезжал в станицу ещё до получения задания. Скорее всего, именно тогда он побывал с Луговым в гостях у хлебосольного Шолохова, заинтересовавшегося героической биографией гостя.
Пока Погорелов тянул время в Ростове, судьба посреди улицы столкнула его с Луговым. В романе такой ход был бы откровенно нарочитым, но жизнь – не роман.
Погорелов вспоминает: «Когда я рассказал Шолохову и сообщил, что его хотят убить, он посмотрел на меня подозрительно, и на лице было выражение недоверия. Разговор этот происходил около Ростсельмаша на шоссейной дороге около автомашины.
Мне было очень неприятно, что Шолохов принял сообщение с подозрением и недоверием. Я помню, что я
