Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

сомнения, очень сильная женщина исполнила «Прогулку по небу» в быстром темпе, двигаясь как автомат. Зрители за нее не переживали – хотя у нее не было страховочной сетки, никто не испытывал страха, что она может упасть. Тогда как Суман из «Королевского» выглядела красивой и хрупкой – какой и должна быть молодая женщина, висящая вниз головой на высоте восьмидесяти футов, – исполнительница этого номера в «Большом Голубом Ниле» напоминала робота средних лет. Ее звали миссис Бхагван, и Фаррух узнал в ней ассистентку метателя ножей; к тому же она была его женой.

В номере «Метание ножей» миссис Бхагван была распростерта на деревянном колесе; колесо было разрисовано как мишень – живот миссис Бхагван закрывал центр мишени. Во время исполнения номера колесо вращалось все быстрее и быстрее, и мистер Бхагван метал ножи в свою жену. Когда колесо останавливалось, ножи торчали по всему деревянному кругу, не оставляя ни одного живого места, кроме распластанного тела миссис Бхагван, которое было в целости и сохранности.

Другим номером, в котором специализировался мистер Бхагван, был «Проходящий слон», – его исполняли почти все цирки Индии. Мистер Бхагван лежит на арене, зажатый между матрасами, поверх которых доска; слон идет по этой доске, по груди мистера Бхагвана. Фаррух заметил, что это был единственный номер, про который Ганеш не сказал, что он может этому научиться, хотя искалеченная нога не помешала бы мальчику лежать под ступающим сверху слоном.

Однажды, когда у мистера Бхагвана была острая диарея, миссис Бхагван заменила своего мужа в номере «Проходящий слон». Но женщина была слишком худой для наступающего на нее слона. В результате у нее началось внутреннее кровотечение, и даже когда она выздоровела, она уже не была прежней; из-за слона изменились и ее пищевой рацион, и ее характер.

Про миссис Бхагван Фаррух понял, что ее вариант «Прогулки по небу» и ее ассистирование в номере с метанием ножей представляли собой одно и то же; тут не было ни особого обретенного мастерства, ни даже переживаемой драмы – тут была механическая покорность своей судьбе. Неверно брошенный нож ее мужа или падение с высоты восемьдесяти футов – для нее это было одно и то же. Миссис Бхагван была роботом, полагал доктор Дарувалла. Возможно, по вине прошедшего над ней слона.

Мистер Дас подтвердил наблюдения Фарруха. Ненадолго подойдя к ним, чтобы извиниться за жестокое нападение Гаутама и добавить свои соображения к рассуждениям доктора и иезуита относительно расизма обезьяны и (или) ее сексуальной ревности, мистер Дас объяснил бледное выступление миссис Бхагван последствием того номера со слоном.

– Но в других отношениях это даже лучше, потому что теперь она замужем, – признал мистер Дас. Перед своим замужеством миссис Бхагван горько жаловалась на свой менструальный цикл – на то, что висеть вниз головой и истекать кровью страшно неудобно. – И до того как она вышла замуж, ей, конечно, было неприлично использовать тампон, – добавил мистер Дас.

– Нет, конечно нет, – ужаснувшись, сказал доктор Дарувалла.

Когда между номерами наступал перерыв, довольно частый здесь, или когда между выступлениями артистов замолкал оркестр, было слышно, как наказывают шимпанзе. Мистер Дас объяснил, что Кунал «дисциплинирует» Гаутама. В некоторых городах, где гастролировал «Большой Голубой Нил», среди зрителей могли оказаться другие белые мужчины; нельзя было позволить Гаутаму думать, что с белыми мужчинами можно честно выяснять отношения – кто кого.

– Нет, конечно нет, – сказал доктор Дарувалла.

В ночном воздухе до них доносились крики большой обезьяны и удары трости Кунала. И когда играл оркестр, хорошо ли, плохо ли, миссионер и дети были благодарны за это музыкантам.

Если у Гаутама бешенство, то обезьяна умрет; лучше бить его на случай, если он все-таки не бешеный и выживет, – такова была философия Кунала. Что касается лечения Мартина Миллса, доктор Дарувалла считал, что самое мудрое – это допустить, что у шимпанзе бешенство. Пока же дети смеялись на тем, что происходило на арене.

Когда один из львов в ярости помочился на табурет, а затем ступил в лужу, Мадху и Ганеш засмеялись. Однако Фаррух чувствовал себя обязанным напоминать колченогому мальчику, что мойка этого же табурета может стать первой его работой.

Был, конечно, и «Танец с павлином» – две маленькие девочки исполняли, как всегда, роли павлинов, – и сценарист подумал, что его персонаж Пинки должна быть в костюме павлина, когда вырвавшийся из клетки лев убивает ее. Фаррух подумал, что лучше, если лев убьет ее, поскольку принимает ее за павлина. Так более пронзительно… больше сочувствия ко льву. Таким образом, сценарист подтвердил бы свое давешнее предположение, что беспокойные львы в узком проходе нервничали, потому что выступали следующими и видели соблазнительно близко от себя девочек-павлинов. Когда Кислотник подберется со своей кислотой к запертой клетке, лев, который вырвется, будет взбудоражен. Бедная Пинки!

После «Прогулки по небу» артистку вызвали на бис. Миссис Бхагван не стала подниматься до самого верха шатра, чтобы повторить прогулку, которая не особо впечатлила зрителей. Она поднялась наверх лишь для того, чтобы повторить свой спуск на зубнике[100], прикрепленном к трапеции. Публике понравилась трапеция с зубником; точнее, им понравилась шея миссис Бхагван. У нее была очень мускулистая шея, накачанная благодаря всем этим трапециям с зубниками, и, когда она спускалась во вращении с самого верха, крепко сжав зубами зубник, мышцы ее шеи вздувались под то зеленым, то золотым лучом прожектора.

– Я мог бы это сделать, – прошептал Ганеш доктору Дарувалле. – У меня сильная шея. И крепкие зубы, – добавил он.

– А я полагаю, что ты мог бы висеть и ходить вниз головой, – ответил доктор. – Ты должен жестко держать обе ступни под прямым углом – твои лодыжки держат весь твой вес.

Сказав эти слова, Фаррух понял свою оплошность. Раздавленная ступня калеки окончательно срослась с его лодыжкой, образовав идеальный прямой угол. Для него было бы нетрудно держать эту ногу жестко под прямым углом.

На арене тем временем начинался идиотский финальный номер – шимпанзе и клоуны-карлики раскатывают на мопедах. Шимпанзе, возглавлявший процессию, был одет как молочник из штата Гуджарат, что нравилось местной публике. Колченогий мальчик безмятежно улыбался в полутьме.

– Значит, мне придется тренировать только здоровую ногу – это вы хотите сказать? – спросил он.

– Я хочу сказать, Ганеш, что твоя работа – это вытирать львиные ссаки и убирать слоновье дерьмо. И может, если тебе повезет, – добавил Фаррух, – ты получишь работу на кухне.

Теперь, как и в начале представления, на арену вышли пони и слоны, и оркестр заиграл громче – невозможно было слушать, как избивают Гаутаму. Мадху за все