Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

Дороги чёрных дней, багровых бликов на земле — лето. Дороги побега в бесконечный тоннель, в овраг — в небытиё.

Дороги чёрных лент, багровые всполохи в мозгу и в небе — лето. Лето, перевёрнутое кверху дном — гулким ведром, накрывшим мир и успокоившим совесть.

Багровые дороги небытия — лето. Привкус асфальта на губах, бесконечная, тошнотная жара с рыжим полыхающим небом, с безвоздушьем вокруг, в самой сердцевине земли — рыжие небеса, перевёрнутые пики, ржавое солнце — лето — лиловый отблеск на твоём лице…

Рыжие пики гор — лето, лето опрокинутого мира, зубастых дорог, щёлкающих челюстями провалов — бездна, откуда тянутся тошнотные струи мглы…

Озверевший оскал дорог, безногая судьба — лето — пики гор, встающие на пути — и бездна бездн, заполняющая сердце.

Лето. Пора смерти. Пора разлагающихся трупов, больной, медленной крови — пора тоски.

Лето. Опустошённая душа моя.

— Экзистенциональные поиски…

Никто не слышит?

Не надо.

Я когда-то существовало. Давно. За серыми лохмами шуршащего звуками пространства. Клочки бытия. Серый туман. Полуразвоплощение.

За серой изоляционной ватой двигаются существа. За туманами иногда проступает. Не такие, как я. Сгусток сознания в пространственном бытии. Другие. Абрисы фигур. Слова. Жесты. Прошло невообразимо долгое время, прежде чем я научилось их различать.

Они меня не слышат. Не ощущают. У них есть то, что защищает их сильней, чем слой изоляционной ваты. Их тело. Их страх. Они боятся всего, что пахнет неизвестностью. А в большинстве случаев просто глухие.

Но я есть. Я когда-то существовало. Не помню, когда. Памяти нет. Туман. Я знаю лишь, что я это я. Без зрения. Без слуха. Без осязания. Безо всего. Серый туман, вата — всего лишь термины, которыми я пытаюсь обозначить инобытиё. Назвал — значит определил. Отделил. Выделил из тумана. Какая бессмысленная игра.

Я когда-то было. Я есть сейчас. Мороком среди тьмы. Чуть более плотным комком среди вечных сумерек. Без дна. Без верха. Без пространственных стен. Безо всего.

Всё, что во мне осталось — моя злоба. Моя воля, перелившаяся в злость. Давний запал, о котором не помню ничего. Моё желание выжить — зацепилось за непримиримый порыв. Я не помню, почему. Я знаю, что поклялось остаться.

Вата трансформируется в туман. Баю-бай. Подкрадывается развоплощение. Лапками, лапками. В сон, сон… В разлёт, в… Размазаться по плоскости, не существовать…

Как и твои предки.

Почему эта фраза вызывает во мне импульс к бытию. Я концентрируюсь, я снова отделяю себя от всевсасывающей пустоты. Я существую. Я жду. Я жду.

… взгляд, движение, глаза в глаза.

— Здравствуй.

Болью под веками, огнём в глаза — жизнь.

Тело корчится в спазме боли — есть.

Вокруг крики, всё трясётся и трещит — существует.

Взрыв, ещё взрыв, кровь из горла, зашкалил, разорвался, выжег чувства болевой цветок.

Ярость. Боль. Смех. Бой. Встать. Немедленно. Ты… можешь…

Так же, как бой. Так же, как путь, когда нельзя идти. Дышать. Двигать конечностями. Каждое движение боль. Глоток воздуха — всхрип. В голове бьётся — шар. Багровый кровяной шар, в стенки черепа, рвёт сосуды. Снаружи — давит. Сильнее, сильней. Тяжесть, плита на хребте. Сжимаются тиски по бокам. Медленно вдавливаются в щёки. Невозможно дышать. Невозможно ползти. Воздух не проходит в гортань, выходит наружу кровавым плевком. Невозможно. Но… там. За спиной. Тишина. Опадает серый пепел. Крошится душа.

Там.

Какое наслаждение. Через силу дышать, через проклятья ползти. Двигать лбом стену. Судорога мышц, к чёрту боль. К чёрту. Вы говорите про усталость? Я знаю эту усталость. И то, к чему приводит согласие на неё. Остановиться. Скользнуть. Исчезнуть.

Я иду. Ползу. Двигаюсь на локтях. Я рву дыхание. Боль. Тошноту. Перекорёженность жизни. Давит. Давит сильней. Я рыдаю — нет сил на вдох. Из глотки — крик, из глаз — слёзы. Я рыдаю, я ползу. Через рвущую голову черную усталость — боль. Смеюсь. Кричу. Плачу. Прочь. От этой. Прекрасной. Мягкой. Удобной. Тихо манящей гавани. Вечности и покоя.

Смерть.

Только позволь. Поддаться. Упасть. В обморок. От боли.

Смерть.

Как хорошо — жить. Просто.

Рвать кровавый туман. Рвать… Рвать… Рвать…

Ни о чём не думая, ничего не соображая. Животным инстинктом. Жить.

Ползу, ползу, ползу… боль.

Через силу, через невероятное усилие…

…нет боли.

Усилие прорвалось.

Ломается хребет.

Закрой глаза.

Протянутся невидимые нити.

От пика к пику, через бездны морей, комету пустынь, безумный бег городов, круговращения вихрей в дыму и свете — навеки.

Закрой глаза — и распрострёт крылья чёрная птица ночь, с загнутым клювом, злыми глазами, вынырнувшая из звёздного неба, смешавшая прошедшее — и то, что ещё будет — взвившаяся прочь, оставив смесь, не заботясь о том, что с ней делать.

Закрой глаза — и раскроет свои — ночь — ты станешь одиноким путником на дороге времён, затерянным ребёнком в звёздой бездне, магом, ткущим синеву пространств, зелень времён — дымку, дымку на пути.

Закрой глаза! — оборотись безгласным зверем, что только воем выкричит своё имя, глухим ураганом сольётся с гулом леса, бесстыдным воплем, хрипом — выдавит из себя всеобъемлющую чашу неба — всеохватывающую плоть земли, которые он жаждет.

Закрой глаза! И радуги сольются в хвостатых петухов, и эти — улетят за горизонт и звонким криком разбудят дремавшую землю — небеса — хлынет оттуда золотой дождь — и смоет ветхую плоть — расколется мир — возникнет новый — как из бутона цветка, открывшего свою чашу солнцу…

Закрой глаза. И на губах ты услышишь солёный поцелуй — солёный от слёз, тёплый от крови, что бьётся в чужих губах. И ты разожмёшь эти губы — и выпьешь его весь — не открывая глаз — потому что тень исчезнет, едва ты увидишь свет…

Закрой глаза. Пусть ласки будут горячи, а похмелье — тяжёлым — но ты увидишь танец маленьких духов в луче — зелёных, в прозрачных платьицах существ, которые покажут тебе язычки и посмеются над твоей бедой.

Закрой глаза. И станешь сильным — сильнее солнца, жарче дня, злее ночи — сам рассмеёшься над своими страхами, над чужими слабостями, над дорогой, уходящей вдаль — потому что ты окажешься на ней — и пойдёшь, не задумываясь, навстречу звуку — той высочайшей, ломающей сердце и душу, расплавляющей саму любовь ноте — что, однажды прозвенев, безвкусным сделала хлеб, пресной — любовь, скучной — жизнь, блёклыми — города и землю, что несёт и ломает их — потому что нет в мире ничего, сам мир — ничто перед ней, взглядом, зовом — оттуда, где — не вздохнуть…

Закрой глаза. Хоть секундой жизни коснись, хоть криком, хоть вздохом — хотя бы раз ещё — того, пронзительного мига — бездумная высь, безмолвная бездна, что изгоняет мысль, душу — для безумия — не для покоя…

Закрой глаза. Иди, скитайся по глухим тропкам мира, в безверии воздевая руки, в бесстрастности заставляя любить, жестокий к слабости, презрительный к доброте, источающий яд на нежность, источающий смерть на жизнь — иди! Потому что когда-нибудь! — когда-нибудь! — посреди рыжей пустыни, под безразличным солнцем, в исступлении, в тоске, без сил, без воздуха, без вздоха — в объятиях смерти, рыжей, как эта пустыня — в самый последний миг перед адом — вернётся всё!

И я открою глаза. И раскроется та дверь, ключи к которой я подбирал на жёстких дорогах земли.

Раскроется сама. Потому что никогда и не была закрыта.

Тишина.

Смех.

…погасла последняя звезда.

Настал промежуток тишины.

А потом звёзды стали зажигаться снова.

И дальше

Как странно ощутить свою голову на своём локте. Локоть болел. Голова тоже. Болели они обычной, пусть достаточно сильной болью. Ничего подобного той выворачивающей душу дряни. Которая из нутра.

Вокруг гудел корабль. Кажется — корабль. Когда сможет поднять голову, проверит.

— Милорд. Милорд!..

Проверил. Точно. Корабль.

— Не, — произнёс он. — Не-кри-чи-те, адмир…ал.

Голова болела сильней.

— Милорд, я вызвал корабельного врача.

— Ладно.

Он всё-таки сумел отлепить голову от локтя. Так. Сидит в кресле. На мостике. Боком. Упал головой в руки. Не страшно. Тут… другой вопрос.

— Воды, — сказал он.

Перед ним тут же возник стакан. В руке Пиетта. Он попытался поднять руку и взять стакан сам. Получилось. Дёргался и плескал. Но всё это мелочи. Он выпил его весь.

— Адмирал.

— Да, милорд?

— Изложите коротко, своими словами, — он медленно, как недавний паралитик, откинулся на спинку, — что произошло.

— Мы вышли из гиперпространства, милорд, — с готовностью ответил адмирал, — и, судя по приборам, попали в зону присутствия инородного тела. Очевидно, обломок или астероиды. Корабль тряхнуло, на несколько секунд вся аппаратура вышла из строя, но, — в голосе адмирала зазвучала гордость, — «Исполнитель» выдержал. Включилась аварийная система, она сработала автоматически. Это важно, поскольку весь экипаж был в обмороке, — Пиетт на секунду скосил взгляд. — Корабль был выведен в другую точку пространства, свободную от инородных тел. Тот самый шанс на миллион, — произнёс он с облегчением, — который предусмотрели наши инженеры.