Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Бесполезно. Я живу мыслями другого века. Да и что такое мудрость стариков? Это подозрительность, и только. Чтобы старая Екатерина, в свои лета, дала сколько-нибудь дельный совет! Полноте, сын мой, это невозможно.

— Что ж, будь по-вашему, матушка, — сказал Генрих. — Отказывайте мне в вашей помощи, лишайте меня вашей поддержки. Но знайте, что через час — одобряете вы меня или нет, вот тогда я это и узнаю — я прикажу вздернуть на виселицу всех анжуйцев, которые сыщутся в Париже.

— Вздернуть на виселицу всех анжуйцев! — воскликнула Екатерина с тем удивлением, которое испытывают люди незаурядного ума, когда им говорят какую-нибудь чудовищную глупость.

— Да, да, повешу, изничтожу, убью, сожгу! В эту минуту мои друзья уже вышли на улицы города, чтобы переломать все кости этим окаянным, этим разбойникам, этим мятежникам!

— Упаси их Бог делать это, — вскричала Екатерина, выведенная из своей невозмутимости серьезностью положения, — они погубят себя, несчастные, и это еще не беда, но вместе с собой они погубят вас!

— Почему?

— Слепец! — прошептала Екатерина. — Неужели же глаза у королей навечно осуждены не видеть?

И она молитвенно сложила ладони.

— Короли только тогда короли, когда они не оставляют безнаказанным нанесенное им оскорбление, ибо их месть есть правосудие, а в моем случае особенно, и все королевство поднимется на мою защиту.

— Безумец, глупец, ребенок, — прошептала флорентийка.

— Но почему, почему?

— Подумайте сами: неужели удастся заколоть, сжечь, повесить таких людей, как Бюсси, как Антрагэ, как Ливаро, как Рибейрак, не пролив при этом потоки крови?

— Что из того! Лишь бы только их убили!

— Да, разумеется, если их убьют. Покажите мне их трупы, и, клянусь Богоматерью, я скажу, что вы поступили правильно. Но их не убьют. Их только побудят поднять знамя мятежа, вложат им в руки обнаженную шпагу. Они никогда не решились бы обнажить ее сами ради такого господина, как Франсуа. А теперь из-за вашей неосторожности они вынут ее из ножен, чтобы защитить свою жизнь, и ваше королевство поднимется, но не на вашу защиту, а против вас.

— Но если я не отомщу, значит, я испугался, отступил! — вскричал Генрих.

— Разве кто-нибудь когда-нибудь говорил, что я испугалась? — спросила Екатерина, нахмурив брови и сжав свои тонкие, подкрашенные кармином губы.

— Однако, если это сделали анжуйцы, они заслуживают кары, матушка.

— Да, если это сделали они, но это сделали не они.

— Так кто же тогда, если не друзья моего брата?

— Это сделали не друзья вашего брата, потому что у вашего брата нет друзей.

— Но кто же тогда?

— Ваши враги, вернее, ваш враг.

— Какой враг?

— Ах, сын мой, вы прекрасно знаете, что у вас всегда был только один враг, как у вашего брата Карла всегда был только один, как у меня самой всегда был только один — все один и тот же.

— Вы хотите сказать — Генрих Наваррский?

— Ну да, Генрих Наваррский.

— Его нет в Париже!

— А! Разве вы знаете, кто есть в Париже и кого в нем нет? Разве вы вообще что-нибудь знаете? Разве у вас есть глаза и уши? Разве вы окружены людьми, которые видят и слышат? Нет, все вы глухи, все вы слепы.

— Генрих Наваррский! — повторил король.

— Сын мой, при каждом разочаровании, при каждом несчастье, при каждом бедствии, которые вас постигнут и виновник которых вам останется неизвестным, не ищите, не сомневайтесь, не задавайте себе вопросов — это ни к чему. Воскликните: “Это Генрих Наваррский!” — и вы можете быть уверены, что попадете в цель… О! Этот человек!.. Этот человек!.. Он меч, занесенный Господом над домом Валуа.

— Значит, вы считаете, что я должен отменить приказ насчет анжуйцев?

— И немедленно, — воскликнула Екатерина, — не теряя ни минуты, не теряя ни секунды! Поспешите, быть может, уже слишком поздно. Бегите, отмените свой приказ. Отправляйтесь, иначе вы погибли.

И, схватив сына за руку, она с невероятной энергией и силой толкнула его к двери.

Генрих опрометью выбежал из дворца, чтобы остановить своих друзей.

Но он нашел только Шико, который сидел на камне и чертил на песке географическую карту.

XXIII

О ТОМ, КАК, ОБНАРУЖИВ, ЧТО ШИКО ОДНОГО МНЕНИЯ С КОРОЛЕВОЙ-МАТЕРЬЮ, КОРОЛЬ ПРИСОЕДИНИЛСЯ К МНЕНИЮ КОРОЛЕВЫ-МАТЕРИ И ШИКО

Прежде всего Генрих удостоверился в том, что этот человек, который поглощен своим занятием не менее Архимеда и, по всей видимости, не поднимет головы, даже если Париж будет взят штурмом, что этот человек действительно не кто иной, как Шико.

— А, несчастный, — вскричал он громовым голосом, — вот как ты защищаешь своего короля!

— Я его защищаю по-своему и считаю, что мой способ лучше других.

— Лучше других! — воскликнул король. — Лучше других, бездельник!

— Я настаиваю на этом и приведу доказательства.

— Любопытно с ними познакомиться.

— Это нетрудно: во-первых, мы сделали большую глупость, мой король, мы сделали чудовищную глупость.

— В чем она состоит?

— Она состоит в том, что мы сделали.

— Ах! — воскликнул Генрих, пораженный единством мыслей двух чрезвычайно острых умов, которые, не сговариваясь, пришли к одному и тому же выводу.

— Да, — откликнулся Шико, — твои друзья уже кричат по городу: “Смерть анжуйцам!”, а я, поразмыслив, не очень-то уверен, что это дело рук анжуйцев. Своими криками на городских улицах твои приятели просто-напросто начинают ту маленькую гражданскую войну, которую не удалось затеять господам Гизам и которая им так была нужна. И, по всей вероятности, Генрих, в эту минуту твои друзья или уже мертвым-мертвешеньки, что, признаюсь, меня не огорчило бы, но опечалило бы тебя, или же они уже изгнали анжуйцев из города, что тебе бы очень не понравилось и, напротив, чрезвычайно обрадовало бы нашего дорогого герцога Анжуйского.

— Дьявольщина! — воскликнул король. — Значит, ты думаешь, что дело зашло уже так далеко, как ты сказал?

— Если не дальше.

— Но все это не объясняет мне, чем ты тут занимаешься, сидя на камне.

— Я занимаюсь очень срочной работой.

— Какой?

— Я вычерчиваю контуры тех провинций, которые поднимет против нас твой брат, и прикидываю, сколько человек сможет выставить каждая из них в мятежную армию.

— Шико! Шико! — воскликнул король. — Право, вокруг меня одни лишь вороны и совы — вестники бедствия!

— Ночью голос совы звучит хорошо, сын мой, — ответил Шико, — потому что он звучит в свой час. Времена у нас сейчас такие темные, Генрике, такие темные, что дня не отличишь от ночи; мой голос звучит в свой час, прислушайся к нему. Посмотри!