СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

Дверь распахнулась, в туалет чуть не со скрипом втиснулось огромное, перехваченное растянутым ремнем, тело и вскричало:

— Иваныч! Брат в табаке, отсыпь на понюшку.

— Мишка-Мишка… — Федор Иванович вздохнул, протянул сигарету другу, — Мундштук то хоть есть?

— Обижаешь! — что-что, а мундштуки у Мишки всегда водились.

— Кури.

— Спасибо. — он с блаженством затянулся сигаретой так, что даже послышался тихий, едва различимый треск, и выдохнул плотное сизое облако. Федор Иванович так выцеживать до дна сигареты не умел. — Новенького видал? Похоже из эмигрантов, гэбэшники водили.

— Видел, в моей лаборатории работать будет.

— У тебя?

— Не знаю, может его со своей темой привели.

— Не, со своей не приводят, он же сейчас, — постучал по голове, — растение, базовый суповой набор. О, ты не слышал, что сегодня в столовой давать будут?

— Не, не знаю, щами вроде пахнет.

— Воняет. — поправил его Мишка, свернул с сигареты свой мундштук, вернул ее Федору Ивановичу. — Спасибо.

— Всегда пожалуйста. — Федор Иванович проследил взглядом за тем, как Миша точно так же, бочком, вышел из туалета, затянулся – вкуса больше не было. Сунул сигарету обратно в карман, слез с подоконники и пошел «сдаваться».

В кабинет заведующего кафедрой он вошел без стука и не обратив внимания на миленькое лицо секретаря, замершей в ожидании вопроса или хотя бы приветствия. Он вошел, махнул рукой, когда Андрей Анатольевич оторвал взгляд от разложенных на столе бумаг, сказал:

— Я закончил.

— Результат?

— Есть.

Андрей Анатольевич вздохнул, снял очки, повертел их в руках, сказал, не глядя Федору Ивановичу в глаза:

— Тема не перспективна. Не востребована. Ляжет в архив.

— Знаю. — ответил Федор Иванович бесцветным голосом, — Давно знаю. Андрей Анатольевич вздохнул еще раз и сказал грустно:

— Хоть это хорошо. — осмелел, воздвигнул очки на место и посмотрел собеседнику в глаза, — Федь, зачем брался? Федор Иванович хмыкнул глупо, пожал плечами:

— Не знаю… А за что еще? За шараж-монтаж? За игрушки эти с приказами? Ну смешно же…

— Во первых не игрушки. Это очень перспективное направление, востребованное…

— Андрей, ну хватит, хватит уже мне зубы заговаривать.

— Хватит. Ладно, хватит. Результаты с собой?

— Да.

— Где же она у меня… — он встал, пошарил на полках, извлек с одной из них папку с инициалами Федора Ивановича, положил на стол, раскрыл. Внутри три десятка ячеек под карты памяти, восемь уже заняты. — Давай.

Федор Иванович выщелкнул из своего блокнота карту, протянул, Андрей Анатольевич вставил ее в разъем захлопнул папку и… Вместо того, чтобы поставить ее обратно на полку, сел на свое кресло, положил руку на папку, спросил:

— Понимаешь, что это, — он опустил взгляд, — секретно?

— Подозреваю.

— Хорошо. Чем сейчас думаешь заняться?

— Что дашь? Мне уже без разницы, выше этого я уже не прыгну.

— Может быть, может быть… — Андрей Анатольевич похлопал ладонью по папке. — Это конечно очень даже может быть, только… — Федор Иванович замер, — Ладно, иди. Или знаешь, давай я тебя в отпуск отправлю? Хочешь? Все, с завтрашнего дня ты в отпуске – двадцать восемь календарных дней. Давай, счастливо отдохнуть, отпускные сегодня получишь.

— Спасибо. Он, ничего не понимая, вышел из кабинета. Странно как-то…

Он неспешно добрался до своей лаборатории, глянул на часы, время было уже к трем, собрал вещи, вытащил из ящика стола маленький приборчик – все что осталось от его открытия, и отправился в бухгалтерию. Как ни странно приказ уже был подписан и отпускные он получил безо всяких проблем, а после: монобус, скоростной лифт и квартира, пустая квартира помноженная на пустоту внутри.

Вечером, когда по всем трем каналам показывали новости и рассказывали что-то про хлеборобов дальнего севера и про скорый урожай, Федору Ивановичу стало совсем тоскливо. Он отвернулся, стерик, почувствовав нежелание хозяина, отключился. Федор Иванович думал почитать что-нибудь, но, бросив лишь один взгляд на книжный шкаф, передумал – только спецлитература и больше ничего.

Он улегся на диване, глаза бессмысленно уставились в потолок. В тишину квартиры с улицы отчетливо доносился стук костяшек по столу – старики забивали партию в козла, скрипели качели, подшипники бы хоть что ли по меняли, не долго ведь, слышался детский визг, смех. Может тоже, туда, на улицу, к рябинам, к акациям у подъездов, до магазина прогуляться, благо отпускные чувствуются через нагрудный карман фланелевой рубашки, а может, как раньше, достать из кладовки рюкзак, откопать старую ветровку и…

Густо двумя нотами звякнул звонок, Федор Иванович соскочил с дивана, уселся. Вроде никого не ждал, да и вообще – давно к нему никто не приходил. Прошел к двери, спросил:

— Кто?

— Сосед. — но голос незнакомый и, вроде бы, даже с акцентом.

Федор Иванович открыл и, увидев нового соседа, сказал неловко: «Здрасте».

Новым соседом, вселившимся в квартиру профессора Якименко, что переехал куда-то в столицу, оказался тот самый сегодняшний эмигрант.

— Простите, мы с вами где то встречались? — спросил он подслеповато щурясь. — Мне кажется знакомым ваше лицо.

— Да, мы сегодня виделись, в лаборатории НИИ, третий этаж.

— А, да, вспоминаю… Простите, — он протянул руку, — Эндрю Вилсон.

— Федор Иванович, — они обменялись рукопожатием. — Вы проходите, не стойте на пороге.

— Да я, простите, с вопросом. — акцент был слабый, но все же очень заметный, и ощущалась косность речи.

— Потом, все потом, проходите. В зал, на диван пожалуйста присаживайтесь. У меня где-то было, подождите… Да проходите же!

Он чуть не силком втащил своего нового соседа в зал, усадил на диван и сам торопливо прошагал на кухню, прокричал оттуда:

— Вы не смотрите, что беспорядок. Все как то времени не было: работа, работа, работа – ну вы меня понимаете. — говорил он, роясь по ящичкам старого кухонного гарнитура и тут же тихо ругался, — Черт, ну где же? А!

Он вернулся в зал. В одной руке у него была тарелка с нарезанной кругляшами колбасой, в другой бутылка и пара подаренных ему на выставке стопок. Стопки были хорошие, из новых – с терморегуляцией.

— Простите, я не… — начал было гость.

— Нет-нет-нет! За знакомство. Вы простите, что вот так, по варварски… Мужской быт, всё как-то без хозяйки, без женских рук, — он открыл бутылку и щедро плеснул в стопки, несколько капель пролилось на стол, — оттого и простота в закусках. Ну, не тушуйтесь. Он поднял стопку, пальцы почувствовали холодок – водка уже охладилась.

— За знакомство! — провозгласил Федор Иванович и они выпили, гость закашлялся, закусил.

— Ну, как вам тут у нас? — спросил Федор Иванович.

— Интересно. Необычно.

— Сильно отличается от вашей прошлой жизни?

— Что? — Эндрю вопросительно посмотрел на Федора Ивановича и виновато пожал плечами, — Простите, я очень плохо помню… Как-то туман, простите, туманно.

— Ясно. Ничего страшного, говорят это потом проходит.

— Хорошо. — он улыбнулся. Федору Ивановичу внезапно стало жалко этого очень даже упитанного человека средних лет, с лощеными щеками, с плечами и все это из-за одного взгляда, взгляда маленького, ничего не понимающего ребенка.

— Может по второй? — он поднял бутылку.

— Нет, простите. Я много… Мне нельзя много пить водки, меня предупреждали.

— Ну нельзя так нельзя, хозяин барин.

— Простите…

— Ничего, не задумывайтесь – это выражение такое. Вы может хоть что то припомните? Знаете, всегда интересовало, как это – эмигранты?

— Простите. Ничего не могу вспомнить. Разве что общее, эмоции, как это, сзади что ли…

— Фон?

— Да, фон, ощущения. Помню одиночество, очень много одиночества, помню, что сам хотел сюда, сам согласился… Вы простите, я плохо еще говорю, но это скоро выправится.

— Ничего-ничего, вы очень хорошо разговариваете. Сами, или учились где-то?

— Нет, я не помню. Кажется не я, сразу дали.

— Дали?

— Да. Это не мой язык, я думаю другими словами, когда пишу – сложно, не так пишу, как думаю. Не привык.

— Вы хотите сказать, что это… Это как прошивка что ли?

— Не знаю. Не помню. Простите. — и он вновь виновато улыбнулся, водянистые глаза его смотрели жалобно и неуверенно.

— Извините, я вас тут расспрашиваю, а ведь вы спросить что-то хотели?

— Да-да. Я, извините, действительно спросить хотел: у вас соль есть? К переезду все устроили: холодильник полный, хлеб есть, а вот солонка – пустая. Смешно.

— На мелочах засыпались. — усмехнулся Федор Иванович. — Да-да, конечно, есть соль. Подождите, я сейчас принесу.

После того, как Эндрю Вилсон ушел, Федор Иванович задумался. Может быть, если бы он услышал это нечаянно оброненное про язык, про ощущение одиночества и прочее где-нибудь в курилке, или от тех же стариков, что с утра и до вечера лупят стертыми костяшками об обитый конвейерной лентой стол во дворе, то скорее всего бы внимания не обратил – брешут люди, что с них возьмешь? Всегда так было и всегда так будет, но сейчас то он это услышал от эмигранта, причем от эмигранта свеженького, еще не обученного тому, про что можно говорить, а про что нельзя. К тому же то, как язык выучил, вернее узнал, вернее… Это же как раз его тема! Именно эта информация хранилась на той карте, что сегодня заботливо убрал в папочку Андрей Анатольевич! Продавливание общего ментального поля, мусора нечаянных мыслей, эмоций, прочих помех, и передача информации непосредственно в мозг подопытного, причем передача не отдельного слова, приказа – этим как раз занимаются те ребята, что пытаются заставить плясать под дудку рабочих андроидов, он разработал методику передачи целых блоков информации! Причем передачу с последующим усвоением материала. А тут… Это его тема!