Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

— …вы меня на «понял» не берите, я такие пугалки в гробу видал. У нас в Луганске ребята рассказывали, как укропы на подвалах пытали. И я одно хорошо усвоил: лучше молчать с самого начала. Тогда и дальше полегче будет. И вам и мне. А еще говорили — когда сил нет, просто отключаешься.

Аброськин сидел на стуле вразвалочку и смотрел на полковника и психиатра с кривенькой полуулыбкой.

— Ну что вы такое говорите? — очень вежливо возмутился Перемогин. — Никто вас пытать не собирается. Мы на вашей стороне. Просто хотим прояснить несколько моментов.

— Ага, как же.

— Владимир Петрович, — Зигунов наклонился к уху Лепнина и прошептал: — Алтарник сказал, что в момент убийства Красовского разговаривал с Аброськиным только по телефону. Сам он его в храме не видел.

— Понятно.

Кивнув Петру, полковник повернулся к подозреваемому. Майор же между тем прошел в угол кабинета и сел за стол там, словно устраняясь от допроса. Через окна в кабинет лил яркий солнечный свет, создавая какую-то неподходяще-оптимистичную атмосферу. Зигунов смотрел на Аброськина, которого видел со своего места в профиль, и думал, что модных зеркальных окон у них в управлении нет, и будут не скоро. А еще в голове неотступно крутились мысли о «Судьбе барабанщика». В повести мальчик выжил, но планирует ли маньяк оставить в живых нового героя?

Смешной вопрос. Петру до невозможности хотелось схватить однорукого за грудки, прижать к стене и выкрикнуть в лицо этот вопрос. А если ответа не последует, прекрасная твердая стена может несколько раз удариться о голову бывшего вояки. И ударяться она может столько раз, сколько понадобится — пока не прозвучит ответ. А уж когда он прозвучит… Кулаки сжались сами собой, и Зигунов услышал, как заскрипели зубы.

Нет, так не пойдет. Он усилием воли разжал руки и челюсти, сглотнул и попытался сосредоточиться.

— Мы установили, — говорил между тем Лепнин, — что в ЛНР вы служили не в артиллерии, а занимались контрразведкой и диверсионной деятельностью.

Аброськин никак на это заявление не отреагировал.

— Кроме того, выяснилось, что и это не было вашей основной деятельностью. Большую часть времени вы лично вели допросы и пытали пленных. И свое прозвище Левша получили именно за эти «заслуги». За инструментарий. Мастером своего дела были?

— Всяко бывало, — усмехнулся однорукий. — Война, она и есть война. То я хохлов допрашивал, пальцы лягушкой резал, соловьиные песни слушал, то сам попался, и уже меня укропы током жарили. Хорошо, наши все-таки отбили, и в итоге только одна рука отнялась. Там все по-другому, начальник. Если вы там не были, не вам и каверзные вопросы задавать. Мне каяться не в чем.

— А я вас ни в чем и не обвиняю, — спокойно возразил полковник. — Мне нужно подтвердить полученные факты, только и всего. Интерпретировать вы вольны как душа пожелает.

— Какой вы щедрый.

— Не обольщайтесь… Пойдем дальше. Есть информация, что среди сослуживцев вас еще называли Библиотекарем за то, что вы собирали книги и организовали нечто вроде библиотеки для ополченцев. Это правда?

— Было дело.

— Зачем вам это было нужно?

— Да так… Чтение помогает в крови не захлебнуться.

— Интересная мысль. Что ж, войну и ваши на ней подвиги оставим на потом, а пока займемся делами насущными. Алтарник храма, где вы якобы были в момент убийства Красовского, показал, что лично вас не видел. Он только по телефону с вами разговаривал, и вы сами ему сказали, что находитесь в храме. Подтвердить же это достоверно никто не может.

Сухорукий поднял и опустил брови, выражая свое полное равнодушие к озвученной информации.

— Есть свидетели, которые говорят, что вы неоднократно выражали желание физически расправиться с Красовским «и всеми его ублюдками и прихлебателями». Сотрудники института показали, что своей левой рукой вы отлично работали, и — цитата — «когда рубили сухое дерево, наносили сильные удары и слева, и справа». Этим вопрос об ударах справа, думаю, закрыт.

Ответом было молчание. Аброськин как будто впал в полудрему и не особо слушал, о чем говорил Лепнин. Тем не менее полковник продолжал с полной невозмутимостью:

— А когда к вам приехали сотрудники управления для снятия показаний, вы взяли одного из них в заложники и угрожали убить… Почему это спустили на тормозах, разберемся позже.

Владимир Петрович метнул недвусмысленный взгляд в сторону Зигунова. Тот сжал губы, а подозреваемый снова усмехнулся, тем самым выдавая, что он все-таки слушает Лепнина.

— На данный момент у нас есть следующая версия: ваше военное прошлое, пытки и смерти, а также увлечение литературой оказали на вас пагубное действие. Возможно, вызвали некие изменения в психике… но этим более подробно будет заниматься уже Валерий Всеволодович (психиатр серьезно кивнул). Вам показалось знаковым сходство вашей собственной ситуации с историей Раскольникова, и вы решили это сходство развить. А заодно избавиться и от насущных проблем. Вы отвлекли старика фальшивым портсигаром и зарубили топором и его и «Лизавету» — его слабоумного внука… Кстати, а куда топор дели? — резко переключился полковник и задал прямой вопрос Аброськину: — Следуя книге, вы должны были стащить его из дворницкой, а затем вернуть обратно. Или вы банально купили топор в магазине, а потом швырнули в реку?

— Дворницкая — лишнее, — насупившись, пробурчал однорукий.

— Согласен. И как же вы поступили?

Но подозреваемый, похоже, уже спохватился и отвечать на этот вопрос не спешил. Наоборот, Аброськин выглядел все более хмурым и замкнутым, а его губы стали едва заметно беззвучно шевелиться, будто он разговаривал параллельно еще с кем-то.

— Хорошо. Оставим ростовщика. Ладно. Тогда объясните мне вот что.

Лепнин открыл ящик стола и выложил на стол два предмета: крупный осколок белого кирпича и пистолет Стечкина.

— Оба эти предмета нашли в вашей рабочей сумке и изъяли при свидетелях. Зачем они вам? Что вы собирались с ними делать?

Сухорукий долго смотрел на кирпич и оружие. Взгляд его при этом становился все более и более мрачным. Он долго что-то обдумывал.

— Так что же, Дмитрий Степанович? — подтолкнул его полковник. Но Аброськин сделал вид, что не услышал (а может, и правда не услышал — вид у него был совершенно отсутствующий). Затем его лицо расслабилось, он откинулся на спинку стула и произнес:

— Камень мой, все верно. Я его по дороге подобрал, думал положить под раму, чтоб не хлопала, пока буду с ней возиться. В читальный зал же люди приходят, чтоб книги читать, а для этого тишина требуется. Не хотел мешать, в общем. В зале ж раму подпереть нечем особо, не книгой же, в самом деле.

— Ясно.