Микенский цикл - Валентинов Андрей

– Тебе помогают боги, ванакт Диомед. Или демоны. Или ты сам – демон.

– Не о том, – вздохнул я, уже ничему не удивляясь. – Я должен был подкупить посла...

– Чтобы он нарушил приказ и разжег войну. Все просто, ванакт Диомед, сын Тидея! Твое войско послушно приказу, твои союзники – нет. Да они тебе уже не нужны, они опасны. А теперь, когда кровь ударила им в печень, все эти шардана и туски пойдут на Кеми – под стрелы Мернептаха. Великий Дом окажет тебе великую услугу – избавит от беспокойных друзей. А ты возьмешь Аскалон, разрушишь его до основания, чтобы вся Азия содрогнулась, потом заключишь выгодный мир с Кеми... Вот оно, твое Великое Царство, правда?

– Правда, – кивнул я. – Это правда, Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусумми. И это Великое Царство построили мы с тобою, верховный дамат!

Дрогнуло ее лицо – на миг единый, на малую капельку воды в клепсидре.

– За эти годы я хорошо узнала тебя, ванакт Диомед. Ты – не мудрый правитель, не тот, кто возводит царства. Ты – воин, ты – разрушитель. Но боги за тебя, тебе не приходится даже стараться! Знаешь, я уверена, что даже если ты сейчас все-таки начнешь войну с Кеми, то все равно победишь. Мернептах воюет на севере и на юге, за порогами Нила, момент очень удачный... Как тогда, когда ты сжег мою Хаттусу, ванакт!

Побелели ее темные глаза, блеснули светлым железом.

Не забыла. Не простила.

...Почему-то вспомнился хеттийский кинжал, тот, что нашли на трупе Эриния-аэда.

– Демоны хранят тебя, демоны защищают, демоны даруют удачу... Я не буду больше служить тебе, ванакт Диомед!

Вот как? Я протянул руку, сжал пальцы на ее подбородке, подождал, пока в темных глазах блеснут слезы.

– Будешь! Ты будешь служить мне, Курос, верховный дамат, пока я хочу этого! Пока я не построю Великое Царство! Мое Царство!

– Но зачем? Зачем?

Дернулась, отбросила мою руку, вскочила.

– Даже царю, даже ванакту, даже владыке мира нужен свой дом, свой сад, женщина, которую он обнимает ночью! Ведь он тоже человек! А где твой дом, Диомед, сын Тидея? Где твой сад? Где твоя женщина? У тебя нет ничего, кроме пепла и крови под ногами! Ничего – потому что тебе иного и не надо. Так зачем тебе царство? Скажи, зачем? Скажи, ты еще человек?

Крикнула – как ударила.

Не ответил я, хоть и прост был ответ.

...Дом – чужбина, сад – Поле Камней, женщина – в Темном Аиде... Хоть я еще и человек.

Человек? Демон? Или просто тьма из Эреба, гнев Божий над Азией?

Кто я?

«...А ты, Дамед, владыка жестокий, до неба вознесшийся, – до ада низвергнешься, ежели не выслушаешь слово, что было мне от Ахве-Господа! Ибо мнишь ты себя сильным, но ты лишь песок под ногами Его, лишь пыль в устах Его, хрупок ты, как слюда, перед Его страшной яростью!.. А посему, Дамед, владыка жестокий велю тебе идти в землю Ездралеон, к Гилгалу-камню...»

* * *

– Ну ладно, Тидид, как скажешь, подождем еще несколько деньков, погодим стены крушить. Но почему?

– Это приказ, богоравный Сфенел Капанид, басилей Аргоса!

– Еще и обзываешься...

– Доблестные фракийцы! Храбрые шардана! Мужественные туски! Великие воители-дарданы! Знаю я, как велик гнев ваш против Кеми, против Мернептаха-царя, чей грязноязыкий посол дерзнул оскорбить нас всех. Но война – искусство богов, победа – в их руках. А боги завистливы. Знайте же, что завистливые боги развязали грязный язык послу Великого Дома. Сильны боги Кеми, в их воле погубить каждого, кто без их дозволения попытается вступить в Черную Землю. А потому я, Диомед, сын Тидея, Дамед-ванака, ваш друг и союзник, прошу и требую: ждите! Час близок! Но пока – ждите!..

– Мне некогда, Фоас. Вернусь дня через три, поговорим.

– Э-э, брат Диомед! Тут такое дело, брат Диомед, такое дело интересное, понимаешь! Амфилох-басилей человечка прислал, да. Такого хитрого, да. Этот человечек гонца хеттийского в лицо знает, да. Гонец приедет, предателя, что нас врагу продает, искать станет, чтобы все тайны от него, негодяя, узнать. А мы тихо пойдем, а мы тихо поползем, все увидим, все приметим, предателя к тебе на веревке притащим...

Но мне уже все равно. Почти все равно. Дорога на Ар-Магеддон осталась за спиной.

Земля Ездралеон, камень Гилгал...

АНТИСТРОФА-II

Хорошо, когда незачем спешить! Хорошо, когда торопишься не ты, а дорога, и не тебе – дороге отмеривать долгие часы дневных переходов, указывать места привалов и ночевок. От колодца к колодцу, мимо пастушьих шатров, мимо лохматых овец, дремлющих под беспощадным со лнцем, мимо злых худых коз, не щадящих последние травинки между пыльных камней...

Ездралеон – каменистая пустыня. Ездралеон – пастушье царство.

– Почти Этолия, ванакт! Гор, правда, нет, и леса нет, и рек нет, и ничего нет. А так очень похоже, понимаешь! А почему похоже? Овцы есть, молоко кислое есть, городов, чтоб они пропали, нет...

А по ночам – белые огромные звезды, молчаливые, близкие. Опустилось меднокованое небо вниз, в вершины холмов уперлось. Не упадет! Прочно стоит земля Ездралеон, древняя пастушья держава. Отражаются звезды в кремнистых скалах, рассыпая огонь дробными искрами. Тихий шепот ветра, тихий шепот дороги, тихий шепот звезд...

– Смотри, Мантос, а созвездия-то не такие, как у нас! И Медведица ниже, и Кефей не виден. А все равно – здорово!

В темных полотняных шатрах – молчаливые люди. Им не о чем говорить со случайным путником. Разве что налить ему воды, насыпать в миску вареной чечевицы, нацедить кислого молока. Бедны цари пустыни, владыки каменистой земли Ездралеон, но не страшна им чужая пята, ибо нечего делать гордым завоевателям здесь, в пастушьем царстве. Поэтому молчат гордые пастыри овец – неулыбчиво, спокойно. Только когда очень попросишь, только когда выпьешь холодного овечьего молока...

– За теми холмами Гилгал-камень, о чужеземец. На высоком холме стоит, не спутаешь. Поставил его там праотец наш Абрагам бар-Фарра, когда приехал сюда из земли Уц, из Ура Халдейского...

Ездралеон. Пастушье царство. Что делать Диомеду Дурной Собаке у камня Гилгал, воздвигнутого Абрагамом из земли Уц?

«...А посему, Дамед, владыка жестокий, велю тебе идти в землю Ездралеон...»

Зачем я Ему?

* * *

Жертву приносят кремневым ножом. Не бронзовым, не медным. И резать горло нужно ровно, не наискось, и кровь должна литься на камень, а не на землю.

Опустила голову худая овца, молчит, бедная.

Чует...

Почему-то думалось, что сюда меня не пустят. Почему-то думалось, что придется повернуть назад...

Уже дорогой я понял, что ошибся пророк, обличавший меня на базаре в Аласии. Ошибся – или не разобрал того, что услышал в грезах своих. Стоит Гилгал-камень посреди земли Ездралеон, на высоком холме у дороги стоит. Но...

Но кто мне ответит? Чей алтарь вкусит крови овцы-бедолаги? Племенной божок, владыка каменистой пустыни? Разве он – Единый? Разве он – Тот, Кем сотворены все Номосы, все миры? Тот, Кто и есть мир? Собираются раз в год у Гилгала-камня пастухи окрестные, кропят алтарь кровью, о поголовье обильном просят. О чем еще просить им? Не о Великом Царстве, не о судьбах Азии! Они и слов таких не слыхали, ни к чему здесь такие слова.

А этот их бог – слыхал? Знает? Бог бродячих пастухов, покровитель шатров и овец. А то, что зовут его Ахве-Единый, то просто понять. Не видели пастухи здешние другой земли, единственная она для них. И они сами – единственные, забытые временем среди этих холмов. Так откуда иным богам взяться? Одна земля, одно племя, один бог. А может, в далеком Уре Халдейском услыхал праотец Абрагам сын Фарры про Единого, услыхал, соплеменникам поведал.

Странно глядели на меня пастухи, неподалеку от Гилгала шатер разбившие. Не осуждали, дивились скорее. Что, мол, ты ищешь, о чужеземец, возле нашего камня, у нашего бога? Свой у тебя бог, к нему иди, у него проси. Но пустили все же. Даже кремневый нож дали, даже про то, как горло овце несчастной резать, объяснили. Я – гость, гость их шатра, гость их бога...