Микенский цикл - Валентинов Андрей

Чуяли, видать!

И когда красный корабль под желтым парусом ткнулся носом в скалистый берег, я уже знал, что услышу. Не смог погубить Мернептах своего врага в Ливии, не сумел остановить в сирийской пустыне, не напугал стенами Аскалона.

...А может, не только Дамед-бог увидел в ту ночь красно-белое мерцание над Номосом-Кеми? Может, и Мернептах, бог-хранитель Черной Земли, увидел ЕГО? Увидел – понял: ОН может войти в Номос-Кеми.

ОН МОЖЕТ!

Значит – мир? Значит, граница Великого Царства ляжет меж двумя Номосами? Собачья Звезда замрет над Аскалоном? Впрочем, к чему спешить? Весы еще колеблются, пряжа Мойр еще прядется, и наши судьбы, и судьбы миров – на коленях у богов.

Не исчислено, не взвешено, не разделено.

Даматом церемоний я так и не обзавелся. Может быть, оттого, что так и не привык к этим самым церемониям. Да и к чему? Это для какого-нибудь басилеишки, владыки полутора деревень, важно чести не уронить, восседая на троне и щеки надувая. Ну и, разве что, еще для Агамемнона, конечно.

...Неужели в самом деле сгинул носатый? Жалко? Ну, не то чтобы жалко...

А Дамеду-ванаке, владыке жестокому, можно и на камешке посидеть, послам внимая. Особенно когда за спиной – не евнухи придворные, не вельможи толстопузые, а воинство превеликое в силе своей да еще осадная башня виду ужасного (расстарался Капанид, выстроил чудище!).

Убедительно!

А еще можно вождей-союзников усатых да чубатых пригласить – прямо с булавами да секирами. Еще убедительней будет! Добро пожаловать, гости дорогие, долгожданные!

Камешек быстро нашелся – как раз у подножия башни-"Быка". А усатые-чубатые сами прибежали – на послов кемийских поглазеть. Надо же знать им, кого рубить-резать предстоит!

Итак...

– Великий Дом, Владыка Двух Царств, Владыка Двух Венцов Государь-Бог Мернептах Мериамон, жизнь, здоровье и сила, шлет привет младшему брату своему Диомеду-ванакту и о его здоровье спрашивает...

Лихо переводит Курос-дамат, слово в слово успевает.. Впрочем, пока можно не слушать, обычно все... Разве что насчет «младшего брата» интересно. Все-таки «брат»!

А вот поглядеть стоит. Есть на что!

– ...и здоровья тебе, Диомед-ванакт, всяческого желает...

Эфиоп – черный, как ночь безлунная (куда там Эвриалу!), губы темные навыворот, зубы мрамором проконесским белеют, плечи в ворота не пройдут. На груди – Гор-Сокол золотом сияет, на чреслах передник – тоже в золоте. Хорош сынок у Владыки Двух Венцов! Впрочем, оба хороши. Знал ванакт Черной Земли, кого послами направить. Смотри мол, Дамед-ванака, на моих лучших воевод, на сыновей моих. Смотри – думай!

Эфиоп – младший, потому и говорит первым. Мемносе это, воевода Ра. Молодой, меня не старше. Улыбается... Или просто зубы скалит? Ладно, ответим.

– Приветствую послов брата моего, Великого Дома, Владыки Двух Царств...

...Брата, гости дорогие, брата! А кто старший, кто младший, еще увидим!

Переводит Курос-дамат, языком прищелкивает, слова мудреные кемийские словно орешки раскалывает. А я на второго посла смотрю – главного. На Месу, воеводу Птаха. Этот не о здоровье – о деле говорить станет. Мрачен Месу, старший посол, ой, мрачен!..

– ...А тем, что здоровье брата моего, Великого Дома, Владыки Двух Царств, Государя-Бога Мернептаха Мериамона, жизнь, здоровье и сила, отменно, счастлив весьма...

Лет сорок этому Месу. Под кожей загорелой мышцы бронзой набухли, поперек рта – шрам рваный, и на плече шрам, и на шее. Тот еще волчина, видать! Ну, Гор-Сокол на груди – это понятно, по чину положено, а вот лицо... Мемносе – эфиоп, а этот кто? Сириец? Финикиец?

Ох и мрачен!

– ...От себя же скажу тебе, Диомед-ванакт, что за честь почту с твоим воинством на бой выйти, ибо воины твои – воины храбрые, сам же ты – лев отважный. Проломил ты чресла царю хеттийскому, чего от века не бывало. Но не о войне будет речь наша – о мире!

Прошелестело вокруг, переглянулись чубатые да усатые, союзники мои кровожадные, недоуменно этак переглянулись. За тем ли сюда шли? Улыбнулся мне Мемносе-эфиоп, воевода Ра, поклонился. И я улыбнулся белозубому. Ишь, завернул, приятно даже!

...А слово-то сказано. «Мир»! Не «война»!..

Отошел назад Мемносе, место старшему уступая. Шагнул ко мне сириец-финикиец Месу.

– Ты... ты...

В первый раз сбился Курос-дамат, голосом дрогнул. То ли от того, что трудно рождались слова посольские, через рот рассеченный пробиваясь, то ли от иного чего.

– Ты, собака ахейская, вожак стаи шелудивых псов, радуйся! Ибо отец мой, Великий Дом, Владыка Двух Царств, Владыка Двух Венцов Государь-Бог Мернептах Мериамон, жизнь, здоровье и сила, согласен даровать тебе, собаке, мир!..

Замер я, ушам не веря. Кто сошел с ума? Курос, я, посол-воевода? А вокруг уже не шелест – гул. Недобрый, зловещий...

– ...Но мир этот получишь ты, собака ахейская, когда приползешь на брюхе своем к подножию трона Владыки Двух Царств, и прах под ногами его облобызаешь, и принесешь дань тяжелую, и обязуешься служить ему, как пес служит своему хозяину. Ибо ты – блевотина грязная, ибо ты – мерзость под солнцем, а твои союзники – вши в шерсти собачьей...

Взглянул мне в глаза Месу, воевода Птаха. И Тартар был в его взгляде.

Взметнулись секиры, рванулись вперед фракийцы и шардана, сомкнулась стена гетайров, посла неразумного спасая, бросился вперед черный Мемносе, рот товарищу своему зажимая:

– Нет, нет! Отец хочет мира! Отец хочет мира!.. Поздно!

– На Кеми! На Кеми! На Кеми! Смерть послам-ублюдкам! Смерть Мернептаху-собаке! Смерть! На Кеми! Веди нас, Дамед! На Ке-е-еми-и-и!!!

– Теперь их не удержать, ванакт. Даже если ты откажешься, они пойдут на Кеми сами...

Спокойно лилась речь Куроса, верховного дамата. Только в глазах... Что-то странное было в глазах Цулияс, дочери Шаррума, жреца Света-Сиусумми. Все годы прямо смотрела она, теперь же...

– Шардана, туски и фракийцы поклялись на крови отомстить за оскорбление. Дарданы тоже. Твои воины...

– За моих не волнуйся, Курос, верховный дамат! – не выдержал я. – Они знают, что такое приказ!

...Хоть и пришлось у Фоаса, братца моего куретского, копье из рук вырывать. Все рвался с Месу переведаться.

– А что ты скажешь, дамат верховный?

Не сразу ответила Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусумми. Дернула губами пухлыми, поглядела странно.

– Если бы меньше знала тебя, ванакт Диомед, то решила бы, что ты подкупил посла...

Что-о?

– ...Но это не так, хотя, может быть, тебе и стоило это сделать. Я говорила с Мемносе, воеводой Ра...

«Говорила»! Не иначе, надоело девчонке играть в Куроса-дамата. Или не о том сейчас ее мысли.

– Мемносе в ужасе. Великий Дом приказал договориться с тобой, ванакт, предложил самые выгодные условия. Кеми хочет мира!

– Но почему?.. – не выдержал я.

– Месу – изменник. Я узнавала – он приемный сын Рамзеса, отца Мернептаха, родом из народа хабирру, которые уже много веков живут в Кеми. Недавно он поссорился с Великим Домом. Кажется, речь шла о том, что кемийцы обижают его соплеменников, заставляют их строить каналы и лепить кирпичи. Месу не смог ничем им помочь...

– И решил отомстить Мернептаху, – понял я. – Спустить на него шелудивого пса Диомеда. Неплохо!

И ты, Великий Дом, Владыка Двух Царств, ведаешь, что такое измена! Измена – вечная супруга царей...

– Но почему ты сказал... сказала, что я должен был подкупить этого хабирру?

Дернула плечами, в сторону отвернулась, словно там, на красной шатровой ткани, ответ написан. Все годы прямо смотрела Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусумми, мой верный дамат Курос.

Не смотрит уже.

– Тебе не захочется слушать меня, ванакт Диомед. Тебе и так наговорили сегодня...

Не выдержал. Встал, за плечи девчонку взял. Повернул.

– Сядь!

Присела на скамейку резную, финикийскую, губы пухлые щелочками сжала.

– Говори!

Подняла взгляд, улыбнулась грустно.