Микенский цикл - Валентинов Андрей

– Послов двое, оба – приемные сыновья Мернепта-ха. Старший – Месу, воевода Птаха. Младший – Мемносе, воевода Ра[89].

– Вот как?

Забеспокоился Великий Дом, Владыка Двух Венцов. Еще бы! Обложили мои войска Аскалон, а там и до Газы рукой подать. А ведь Газа – это уже Кеми! Рассказывают, в прежние века владыки кемийские имели силу не пускать чужеземцев в свой Номос. Говорят, и сейчас это так.

...И не только говорят. Видел это Дамед-бог, видел Мернептаха-бога в силе ЕГО! Но кто знает? У гиксосов же получилось! И если снова проснется Дамед-бог, если вновь протянет СВОЮ руку...

– Как думаешь, Курос, стоит идти на Кеми? И вновь дернулись худые плечи под льняным хитоном.

– Тебе решать, ванакт. Но Кеми – большая страна, чужая страна. Чтобы править Черной Землей, надо стать там своим...

«...богом», – мысленно добавил я.

– Но остановиться тоже трудно. Только новые победы укрепляют царство. Города Азии открывают тебе ворота, но кто знает, к чему лежит их сердце? Стоит уйти твоим войскам...

Знакомые слова! Будто я снова пью пиво с малоизвестным Исин-Мардуком. Ой, умна губастая!

– Победы – это не все, верховный дамат Курос. Я могу не идти на Кеми, могу остановиться в Аскалоне, но остановиться так, что Азия надолго забудет о непокорности. Ты понял меня, верховный дамат?

И снова ничего не ответила Цулияс, дочь Шаррума, жреца Света-Сиусумми. Но я знал – поняла. Все поняла!

Страх сильнее славы, сильнее милости. На пепле Хаттусы я начал строить Великое Царство. Пеплом Аскалона я воздвигну ему стропила. И смешается пепел с кровью, и застынет гранитом...

Горе тебе, Аскалон, город великий, ибо стоишь ты на дороге в Армагеддон!

* * *

...Только спустилась с небес розоперстая Эос, следом и Кера явилася с криком зловестным.

Я оказался прав: аскалонские ворота нам пока ни к чему. Зато самим аскалонцам они не без надобности. Видать, доспорили там, за стенами, доспорили – решили.

Решились...

– Эге, богоравные, никак у них зубы чешутся?

– По места-ам! К бою-ю-ю-ю!

– Тидид, а ты куда? Да мы сами! Ты же вроде как ванакт!

– Так чего, Капанид, мне теперь только «телепина» гонять?

– Арго-о-ос! Кур-р-р-р-р-р!

Бой, о богиня, воспой возле стен Аскалона-твердыни. Страшный, немало исторгнувший душ достославных ахеян, Что из-за моря пришли, совершив дел великих премного. Начали бой аскалонцы, гордынею страшной ведомы, Дети Астарты Великой, чей храм златостенный воздвигся Стогнов среди городских. Лишь поднялася Эос над миром, Керы послышался глас: то отверзлись врата городские, Тяжкие, медью покрытые. К бою, сыны Аскалона! Мерною поступью по полю движутся рати. Вот броненосцы грядут в медно-звонких халебских доспехах. Вот колесницы несутся, конями борзыми влекомы. Страшные! Серп остролезвый колесные оси украсил. Лучники всех впереди, и свистят медножальные стрелы. Грозно идет Аскалон, но ахеи готовы к сраженью. Исстари люб им Арей! Ополчились на битву герои. Словно ко брегу гремучему быстрые волны морские Идут, гряда за грядой, клубимые ветром-Зефиром; Прежде средь моря они воздымаются; после, нахлынув, С громом о берег дробятся ужасным, и выше утесов Волны понурые плещут и брызжут соленую пену, - Так непрестанно, толпа за толпою, ахейцев фаланги В бой устремляются; каждой из них отдает повеленья Вождь, а воины идут в молчании; всякий спросил бы: Столько народа идущего в персях имеют ли голос? Войны молчат, почитая начальников. Пышно на всех их Пестрые сбруи сияют, под коими шествуют стройно. Их враг, словно овцы, богатого мужа в овчарне, Стоя тьмочисленно, млеком наполнив дойницы, Все беспрестанно блеют, отвечая блеянию агнцев, - Крик же такой аскалонцев гремел по их рати великой. Их возбуждает Астарта, ахеев же – боги родные. Молча на битву грядет воевода Тидид-бранолюбец, на колеснице вздымаясь, с ним рядом Сфенел, Капанея, Мужа великого, сын, сам же славы отцовской достойный. Хмурится он, Диомед же, напротив, смеется: люб браноносцу Арей – и сам он Арею подобен, Богу ужасному, что ненавистен всем смертным, Ниже бессмертным. Душа его к битве влекома. Рати, одна на другую идущие, чуть соступились. Разом сразилися кони, сразилися копья и силы Воинов, медью одеянных, выпуклобляшные разом Сшиблись щиты со щитами; гром раздался ужасный. Вместе смешались победные крики и стоны Воев губящих и гибнущих; кровью земля заструилась. Словно когда две реки наводненные, с гор низвергаясь, Обе в долину единую бурные воды сливают, Обе из шумных истоков бросаясь в пучинную пропасть; Шум их далеко пастырь с утеса нагорного слышит, – Так от сразившихся воинств и гром разлиялся, и ужас. Грозно взглянув на врагов, воскипел Диомед благородный Гневом великим: "Ужель не нужна им пощада? Смерти-Таната они, что на крыльях летает железных, Жаждут? Ну что ж, устремимся – и вспомним кипящую храбрость!" Рек – и с высот колесницы с оружием прянул на землю. Страшно медь зазвучала вкруг персей царя Диомеда, В бой полетевшего; мужа храбрейшего обнял бы ужас. Глянули боги на землю, и слово родилось златое: «Горе тебе, Аскалон! И мужам аскалонским всем – горе!»

– Ну мы им и дали, Тидид! Ох, дали! Прямо как под Фивами, да?

– Горек глоток из чужого колодца!

Хей-я! Хей-я!

Тленом разит запах хлеба чужого!

Хей-я! Хей-я!

Солнце чужое огнем обжигает!

Хей-я! Хей-я!

Небо чужое – могильные плиты!

Хей-я! Хей-я!

Горе тебе, Аскалон!

Велик ты, город славный, город посреди пустыни, город на двугорбом холме. Высоки твои стены, крепки башни, и муравьями кажутся люди, суетящиеся у их подножий.

Славен ты, Аскалон, город Астарты, город Иштар Неистовой, чей храм ярым золотом горит на самой вершине. Но не поможет тебе, Аскалон, твоя многолюбивая богиня, и башни не помогут, и стены не спасут. Прогрызут муравьи камень, и рухнет твердыня, и рыжее пламя взметнется к самому небу, к обители Светлых Асов. Мне не нужна твоя покорность, Аскалон, город Астарты, не нужно золото твоих храмов и невинность твоих дев. Ничего от тебя не нужно Диомеду Тидиду, Дамеду-ванаке – кроме гибели твоей. Погибни, Аскалон, во имя славы моей, во имя страха, во имя Великого Царства.

Горе тебе, Аскалон! Горе! Призрак Армагеддона встает над тобой.

Пять дней попросил Сфенел, басилей Аргоса, сын Капанея Исполина, на то, чтобы подготовить смерть города. Послы Великого Дома, Владыки Двух Венцов Мернептаха Мериамона, ванакта Кеми, прибыли на третий.