Магам можно все (сборник) - Марина Дяченко

— Я догадываюсь, — сказал Варан.

Подставка прошелся по комнате. Взялся за крайний слева мешок, подтащил его ближе к столу, взялся развязывать веревку, но сломал ноготь. Раздраженно махнул рукой. Мешок подпрыгнул и расползся по швам. Круглоклыкский архив со звонким шорохом хлынул из щелей: мелко исписанные перламутровые раковины. Треснувшие и целые. Гладкие и с обломанными краями.

— Если бы нам удалось выследить Бродячую Искру, — пробормотал Приставка, разглядывая свою руку, — вообрази, как бы мы упростили себе жизнь… Мы могли бы выпекать таких магов, как нам нужно. Они бы рождались в срок — в них не было бы недостатка и не было бы и избытка. Можно было бы награждать верных, давая возможность их детям рождаться магами… Для этого нужны были бы кучка кирпичей и глина. И Бродячая Искра, который стал бы Оседлой Искрой и жил бы, как Император… да простит Император мою непочтительность. Всего-то несколько печей, сложенных в течение года…

— А как же счастливые дома? — спросил Варан. — Те, где он развел огонь?

— Помолчи…

Подставка осторожно разровнял рассыпанные по полу раковины. Наступил на одну; та с треском разломилась.

— Осторожнее, — сказал Варан.

Подставка присел на корточки. Потянул носом. Провел ладонью над россыпью раковин, взял одну, поднес к глазам:

— Забавно…

И надолго замолчал. Широкое лицо с черными жерлами ноздрей то освещалось перламутровыми бликами, то снова пропадало в темноте.

Варан молчал тоже. Императорский Столп ворошил историю его родины — иногда скучную, иногда страшную, обыденную, тайную. Где-то там было записано о рождении отца и его женитьбе на матери, о рождении Варана, Лильки и Тоськи. Где-то там хранилось прошение общины в пользу молодого поддонка, который никак не мог быть причастен к разбою, потому как сезон для поддонков свят… Там лежали в куче других документов донесения дознавателя Слизняка. И запись о смерти Нилы.

— Дивные дела творятся на этом островке, — пробормотал наконец Подставка. — Сезон, сезон… А в межсезонье, что же, ничего не происходит?

— Ничего.

Подставка поднялся. Щелкнул пальцами; расползшиеся по кабинету раковины снова влились в мешок, и прорехи на его боках затянулись, как раны.

— Ваша Незыблемость, — тихо спросил Варан. — Вы никогда не заставляли котлеты, например, прыгать вам в рот?

Подставка дернулся. Посмотрел на Варана почти со страхом, почти с ненавистью; Варан испугался этого взгляда, как не боялся открытых обещаний запытать. Ждал, что Подставка крикнет сейчас: «Рыжий!», из ниоткуда явится палач, и тогда придется драться хотя бы за то, чтобы умереть достойно…

Подставка отвел взгляд. Мрачно ухмыльнулся:

— Перестань…

Уселся на свое место. Сложил ладони:

— По-твоему, кто такие маги?

— Люди, приведенные в этот мир, чтобы расширить его границы. Те, кому дано сверх меры. Те, кто несет новое — из-за грани сущего.

— Я, по-твоему, расширяю границы мира?

— Нет. Вы устроились в данных границах… В тех, что были до вас.

— А почему?

— Это ваш выбор.

— А Зигбам… нет, по-другому поставим вопрос. Ты видел хоть раз в жизни мага, который «нес», по твоему выражению, что-то из-за границ сущего?

— Я видел одного, который хотя бы пытался. Который, может быть, и смог бы. Если бы прожил подольше.

— Лереаларуун?

— Да.

Подставка сморщил короткий нос, будто собираясь чихнуть.

— Почему ты спросил про котлеты? Тебя тоже раздражает, когда магическую силу, необъяснимую, священную, данную избранным… используют для пошлых фокусов?

— Да.

— Разве это твое дело — кто как применяет свой дар?

— Не мое. Совершенно.

— Тогда зачем ты задаешь глупые вопросы?

— По недомыслию, Ваша Незыблемость. Исключительно по недомыслию.

Подставка принюхался. Хмыкнул:

— Думаешь, ты умнее всех? Маг рождается, чтобы нести в мир неведомое… Почему же маг не всемогущ? Почему я не смог отыскать Бродячую Искру, когда он был так мне нужен? Почему я не могу малого — истребить разбойников в Лесном уделе… Переловить сыновей Шуу, сколько бы их ни расплодилось… Почему я не смог…

Он оборвал сам себя. Поднялся. Подошел к следующему мешку. Не касаясь его руками, заставил развязаться и вывалить содержимое на середину комнаты.

Снова звякнула, растекаясь, россыпь исписанных ракушек.

— Мы заставляем камни летать по воздуху, — пробормотал Подставка. — Зажигаем огонь взглядом… Ты, конечно, не знаешь. Я родился на Россыпи накануне большой засухи. Отлично помню, хоть был очень мал. Мои братья смеялись, когда я заставлял их башмаки танцевать по комнате. И, смеясь, умирали от голода. Понимаешь?

— Нет.

— И я не понимаю. Цена моего дара? Что такое я должен был нести в мир, если не смог сотворить для них кусок хлеба?

— Может быть, по малолетству…

— Нет, Варан. Магический дар непостижим и не подвластен никому. Ты сходишь с ума оттого, что понимаешь — вот граница твоих возможностей и за нее не выпрыгнешь, как ни старайся. Ты называешься Могуществом и ежесекундно осознаешь, до чего ничтожен…

Воцарилась тишина, нарушаемая звяканьем ракушек. Подставка сидел перед ними на корточках, принюхивался, водил рукой, просматривал избранные записи. Лицо его то освещалось, то уходило в тень.

Варан не осмелился спросить, что стало с семьей Императорского Столпа, тогда еще подростка, когда его разыскали в провинции и увезли, чтобы «дать соответствующие воспитание и образование». Известное дело, что стало. О том давнем голоде на Россыпи до сих пор ходят страшные сказки…

— Никто из людей не понимает до конца, как чудовищен мир, — пробормотал Подставка. — Вы — как животные в шорах, бредущие по краю бездны. А мы видим и видим, как мир сползает вниз, волосок за волоском… И ничего не можем изменить. Остается делать императорские деньги, бороться за власть и показывать фокусы…

— Ваша Незыблемость, — тихо сказал Варан. — Вы когда-нибудь пытались сотворить птицу? Не крыламу — маленькую. Чтобы она вывела птенцов…

— Ты мне не веришь, — сказал Подставка.

— Верю. Но Лереаларуун говорил мне…

— Он был мальчишка. И ты был мальчишка. Что он еще говорил тебе?

Голос Подставки обрел опасную мягкость. Варан опомнился.

— Он показал мне карту. Первую карту в моей жизни. Мы говорили, как водится, о далеких землях, дорогах, странствиях… Для меня, с рождения запертого на каменном островке, это было очень важно.

— Это не все. Он еще что-то тебе говорил. Называл другие свои имена…