Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

Они помирились, когда ему приснился кошмар.

Но на этот раз все было иначе. На этот раз все было очень серьезно. Она понимала, что он много дерьма получил от нее за последние две недели. Она понимала и то, что по-своему, как бы это ни называлось, он и впрямь ее любит. Вопрос в том, стоила ли любовь (или, черт подери, чем бы ни было это чувство) всего этого? Вот вечный вопрос.

Больше всего ее убивало то, что, уже зная ее, он трахал (дважды) этот старый пыльный мешок, отослав ее, Лаки, обратно в Нью-Йорк. Как он мог? А если дважды, почему и не больше? Если один раз, то почему не пять? Пятьдесят раз? И одного хватает. Значит, подразумевалось, что все случившееся с ними в Нью-Йорке было просто забавой, шуткой, ложью, короткой — пусть и сильной, — но всего лишь связью с нью-йоркской «девочкой». Другими словами, с ней. Именно это ее задевало: он был, как и все остальные болваны, которых она знала, таким, как Бадди, Клинт Эптон, Питер Рейвен, тот англичанин, голливудский продюсер, для которых она была доступной красивой нью-йоркской подстилкой. А если это так, то он просто слаб, как и все остальные. Просто дешевка.

Она вспомнила, что весь брак был устроен Лизой. Лизой и ее черной подругой-лебедью Полой Гордон. Они все это сделали. Грант ничего не делал. Его несло по течению. Как и ее. Если бы Лиза и Пола не проделали всей грязной и тяжелой работы, проклятого брака просто не было бы. И она не могла вынести мысли о слабом мужчине. С дешевой душонкой.

Может, Джим Гройнтон и не очень яркий. Но он точно не слабый. Она не могла быть замужем за слабым мужчиной. Господи! Когда она сказала ему о возможности связи с Джимом, он даже не ударил ее!

Возможно, ей следует это сделать. Господь ведает, он заслужил. Он по-настоящему слабый мальчишка, прицепился к властной Кэрол и не мог ее оставить. Пока кто-то — и не она сама, а Лиза и Пола Гордон — не заставил его жениться.

Иисусе!

С другой стороны, если она это сделает, она знала, все кончено. Даже если она сделает это втайне, и он никогда не узнает, как можно уважать мужчину, который даже не знает, что ему наставили рога? А если узнает, то выбросит ее. В этом она была уверена.

Господи, но она вне себя из-за него! Тошнит от него. Все сгорело, сгорели все жилы и сосуды, все нервы, все замерзло, засохло.

Может, это и впрямь наилучший путь. Она всегда может вернуться в квартиру на Парк Авеню к Лесли и снова ждать. Снова ждать — сколько лет?

Ее гордость будет уязвлена. Все друзья будут смеяться: Лаки Виденди и ее двухмесячный брак с драматургом Роном Грантом. Но потом все утихнет. И он что-то должен будет заплатить, какие-то деньги, хотя она не хотела его проклятых денег. А вот с Джима Гройнтона она бы их получила.

Может быть, в конце концов, это наилучший путь. Как он мог так поступить с ней?

Не нужно было говорить. Во-первых. Он должен был либо сказать в самом начале, либо вообще молчать. Она не просила. Она даже не хотела знать. Во-вторых, не надо было везти ее туда и лгать ей, лгать ей! — потом пытаться одурачить ее, рассказав «правду» после стычки, которая произошла. Просто дешевка. Дешевка, дерьмо куриное, трус. Ну, старуха именно к этому и подталкивала! А он! Он играл ее партию и сделал то, чего она и хотела от него! И если она, Лаки, не собрала вещи и не улетела немедленно в Нью-Йорк, то не благодаря Кэрол Эбернати.

И потом вся эта дребедень насчет того, что он хотел сохранить репутацию Кэрол и Ханта, что он хотел спасти литературную репутацию Кэрол, потому что не хотел ее полного уничтожения, пусть это и фальшивая репутация… Снова ее затошнило от отвращения, только на этот раз от отвращения к самой себе. Так попасться!

Но затем мысль о возвращении, возвращении ко всему тому, что было раньше, к полутора годам, которые она прожила после смерти Рауля, сама эта мысль о возвращении к прошлой жизни была невыносима. Ею овладело знакомое ощущение гибельного мрака, которое всегда таилось в глубине ее души. Проклятое католичество внушало, что она должна понести наказание. Вот ее и наказывают. Суеверие все время подсказывало, что ее накажут тем, что не дадут быть с Роном Грантом, но как, каким образом, этого она не знала. Теперь, как оказалось, ей не дадут быть с Роном Грантом потому, что Рона Гранта, какого она хотела, попросту не существует. Никогда не существовало. Она его придумала. Вот что хуже всего.

Она не шлюха! Она не шлюха и никогда ею не была, и ей плевать, что бы кто ни говорил! Все они счастливы были поиметь ее, господом можно поклясться! И она ни одного из них не обижала! Напротив, помогала всем им или почти всем.

Что касается Джима Гройнтона, то физически ее все-таки влекло к нему. Ей всегда больше нравились коренастые, широкоплечие сильные мужчины. Сам Рон был таким. И Рон действовал так, будто хотел, чтобы у нее была связь с Джимом: сказать ей прямо при нем, что он, Гройнтон, влюблен в нее! Что это за полупедерастическая белиберда? Ее тошнило от этих полупедерастов, которые любят друг друга больше, чем своих женщин. Все они обращаются с женщинами так, будто это бутылки с выпивкой, которую можно выпить, а потом выбросить, а еще лучше — пойти в лавку, сдать и взять новую.

Все эти проклятые мужчины влюблены друг в друга. Она по горло сыта. И так много этой дряни она раньше не видела. Бонхэм влюблен в Гранта, а Грант — в Бонхэма. Гройнтон влюблен в Гранта, а Грант — в Гройнтона. Хант влюблен в Гранта, а Грант — в Ханта, Дуг Исмайлех влюблен в Бонхэма и Гранта. Кажется, местечка для простой, обыкновенной женщины не осталось.

В ее муже было нечто, что привлекало определенный тип мужчин. Начнем с того, что она этого не любит; более того, она могла сказать, что разум и чувства всех этих типов каким-то извращенным образом обращались и к ней, они влюблялись и в нее. Хотели поиметь ее, как сказала бы ее бабушка. И это ради того, чтобы больше приблизиться к нему, к Рону? Как бы там ни было, все происходило именно так. Даже у Бонхэма было так, хотя и шиворот-навыворот, как у студентика, который дразнит и оскорбляет избранную девчонку, чтобы привлечь ее внимание. А уж о Дуге и Джиме Гройнтоне и говорить не приходится. Только Хант, как она считала, был вне этого, Хант был… Господи, кем он был?

Она припомнила, как едва поверила своим глазам, увидев плачущего Ханта. Просто тошнит, до рвоты тошнит. Вот парень, который трахает твою жену едва ли не на твоих глазах, и вот он уезжает — окончательно и ко всеобщему благу, — а этот слизняк всхлипывает при расставании. Ну, не затошнит ли? Отвращение, приправленное перцовым соусом сильной нелюбви — даже ненависти — к большинству мужчин, вызывало у нее непроизвольные судороги желудка. А то, что делает Рон, делает его не намного лучше профессионального наемного хахаля.