Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

Лиза внешне не очень изменилась с того вечера, когда она набросилась на Гранта, ни в идеях, ни в их применении. Она по-прежнему считала, как кудахтающая наседка, что с Лаки плохо обращаются и в этом виновен Грант, но сейчас она держала это при себе. Но не настолько, однако, при себе, чтобы Лаки этого не знала, и о чем две девушки — две женщины — болтали наедине, он понятия не имел, Лиза ни разу ничего не сказала о своем пьяном взрыве и вела себя так, будто ничего не случилось (Рене явно поговорил с ней), и все тоже вели себя так же, оставив все при себе. Изменилась ли она внутренне, это другой вопрос, но ее собственные заботы и тревоги, которые она так открыто проявила той ночью, и сейчас оставались явно заметными для всех, кто был тогда вечером. Рене жутко много времени проводил в городе, проворачивая, как он говорил, дела отеля. Грант был абсолютно уверен, что никаких таких дел не было, но не сказал Лаки о своем мнении.

Как бы то ни было, именно Лиза начала варьировать тему Лаки и Джима Гройнтона. Она делала это гораздо коварнее Дуга, почти без намеков. Она просто рассказывала о другой «паре ныряльщиков» у Джима, которую он возил на Морант-Кис.

Она, конечно, не стала бы делать этого, не сиди они втроем, но они сидели втроем. Джим с капитаном ставили судно на якорь и убирали маленький корабль после плавания. Рене был в городе. Дуг тоже уехал в город, поскольку гости, жившие в Краунте, сказали, что в Мертл Бич Отеле появилась девушка, которую он знал. И вот после приветствий, поцелуев, объятий и расспросов они сидели втроем в баре, темном, прохладном памятном баре с памятным морем, сверкающим и плещущимся у раскаленного пляжа.

История Лизы отличалась от истории Джима только в одной зафиксированной и одной незафиксированной точке. Жена в «паре ныряльщиков», настаивала Лиза, ныряла гораздо лучше мужа, и она была главной ученицей Джима, тогда как Джим отмечал, что лучше нырял муж. Нет, говорила Лиза, жена была великолепной ныряльщицей, муж намного хуже. Лиза считала, что Джим сознательно лгал, чтобы скрыть незафиксированную точку. А незафиксированную, сказала Лиза, потому, что, естественно, Дон-Жуан — Джентльмен Джим никогда не сказал бы (хотя мог и сказать, подразумевал это), что он все это время трахал жену. И до поездки, и после поездки, и даже во время поездки. Здесь Лиза хитро глянула на Лаки, и женщины рассмеялись, интимно и странно бесстыдно, хриплым, особенным женским смехом. Дело в том, продолжала Лиза, что он брал ее собирать птичьи яйца. «Вот как он устроился во время поездки», — сказала она.

Грант изо всех сил старался не смотреть на Лаки, которая (он это чувствовал) пристально и тяжело смотрит на него. Он ей не доверял? Конечно, доверял. Ну и?

Как бы там ни было, завершила историю Лиза, муж и жена счастливо вернулись в Нью-Йорк или, где там, черт подери, они жили, и это самое мудрое.

Грант ощутил, как в нем растет пылающая опасная ярость. В этой истории были все наихудшие элементы рогоношества, а именно — муж обманут (он был настолько глуп и бесчувственен, что жена смогла одарить его рогами), но все еще счастливо любит ее. Это самый худший из кошмаров.

— Но откуда ты знаешь, какие ссоры были у них дома? — наконец спросил он. — И откуда ты знаешь, что он ее трахал? — требовал он. — Ты видела, как он ее трахал? Или кто-нибудь видел?

Нет, сказала Лиза, но она голову отдаст на отсечение, что трахал. Как бы там ни было, все так считают, а это почти то же самое. Снова она глянула на Лаки, и они рассмеялись.

— Иногда я думаю, — произнесла Лаки, снова загадочно глянув на него (Грант уже узнавал этот взгляд, но все еще не мог понять его), — что Рон любит Джима больше, чем меня.

— Ну, а теперь, черт подери, что за ремарка? — взорвался Грант.

— Это не ремарка, — улыбнулась Лаки. — Это утверждение.

Грант знал только, что он был прав на сто процентов в Га-Бей, когда предположил, что ехать сюда, к Лизе — наихудшее для Лаки в данных обстоятельствах. В тот вечер он позволил себе поднять вопрос о «привилегии трахаться».

Джим был в тот вечер на ужине в отеле (конечно, за счет Гранта), был и Дуг, но Бонхэм не появился. Он, очевидно, улетел готовиться к первому плаванию на «Наяде». С ними ужинали и Рене с Лизой. Но несмотря на это, никто не напился, когда они пошли спать.

— После этой поездки мне тяжко, и я не ложился уже неделю, — сказал Грант. — Мне бы хотелось воспользоваться «привилегиями».

— О'кей. Прекрасно, — ответила Лаки. — Я и сама горю.

— О-о-о, — простонала она, когда они начали заниматься любовью. — Мне это нравится. Правда, нравится. — С одной стороны, Гранту это понравилось, а с другой, — нет.

— Я бы хотел сказать, — проговорил он потом, слегка опершись своим лбом на нее, но не уходя из нее, — что я очень тебя люблю.

— Конечно, — быстро и коротко ответила Лаки, — я тоже. А теперь вылезай, а?

Грант, который всегда отвечал на удар (вся его натура была такой), сказал, скатываясь с нее:

— Может, мы смогли бы разработать системы оплаты?

— Что?

— Я имею в виду, как в случае обычных постелей, как во всякой работе, а вдруг я тебя выброшу. Тогда у тебя будут свои деньги, своя зарплата. — Он был сыт по горло.

Лаки глядела на него холодными глазами.

— Неплохая идея, — задумчиво ответила она.

— Ладно, прекрати! — Грант неожиданно начал закипать, а он обещал себе не делать этого. — Слушай, сколько это будет продолжаться? Я тебе сказал правду. Потому что считал, что должен это сделать. И потому что думал, что тебе это поможет. Поможет что-то понять.

— Ты все-таки далеко не сразу сказал правду, так ведь? — отозвалась Лаки. — А я бы хотела забыть, — продолжила она жалобным детским голоском, который он так часто слышал раньше, в более счастливые дни. — Я бы хотела. Я желаю. Правда. Но не могу. Может, со мной что-то не так?

Грант, не отвечая, встал. В другом конце комнаты на столе стояла бутылка и содовая.

— Давай лучше выпьем, — сказал он.

О, проклятая гордость, чертова гордость! Лаки приняла предложение и выпила в холодном молчании.

Все это пришло в голову на следующий вечер. Это был канун отлета Дуга на завтрашнем дневном самолете, и так или иначе, но все это захватило Гранта. Он не смог понять, насколько виноват был Дуг. Но в конце концов, это неважно, правда. В конце концов, каждый должен платить за то, что сказал и сделал сам. Джим Гройнтон, конечно, снова ужинал с ними, а потом остался выпить, потому что у Дуга это был последний вечер, и он хотел попрощаться с ним и потому, сказал он, что ему и вправду не хочется расставаться со стариной Дугом. Днем они все вместе были на катамаране. В конце концов, они пересидели всех и остались за столом вчетвером.