Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов

А там, глядишь, и истина сыщется…

Говорят, что в будние дни человек думает исключительно о будущем и только в отпуске – о настоящем. За всех поручиться не можем, но в случае с отпускницей Северовой дела обстояли именно так. Самое обидное, что по результатам не самых долгих раздумий собственное настоящее представилось Наташе не просто невыносимым – омерзительным. Сей пренеприятный факт сделался столь прозрачно-очевиден, что теперь она искренне недоумевала и даже негодовала: почему такого рода прозрение явилось только теперь? Так поздно?

Вчера, вернувшись из конторы после жутчайшего разноса, учиненного внезапно нагрянувшим генералитетом, Наташа как-то сразу и вдруг поняла, что смертельно устала за месяцы службы в «гоблинах». И сама эта служба ей опостылела, а один из ключевых в этой службе персонажей – так и вовсе осточертел! Самое ужасное, что осточертел, но вместе с тем одновременно оставался любим ею по-прежнему. «Нет, это просто невыносимо! Так не должно, так не может продолжаться! Почему я ежедневно должна прощать и сносить самое натуральное издевательство над собой? Почему позволяю унижать себя? Что и кто мне эти менты-„гоблины“? Сколько можно, как говорит тот же Холин, „мазать спинку повидлом“ и прикидываться доброй милицейской феей? Что, на одном только Мешке свет клином сошелся? Да я только мизинчиком поманю, как тут же целая очередь из самцов выстроится. Причем из красивых и богатых самцов».

Вот с таким черными мыслями Северова полночи прострадала да промучилась. А когда ближе к полудню проснулась в своей, не менее осточертевшей, чем служба, снимаемой клетушке на Ленинском, обнаружила, что мысли за ночь светлее не сделались. И, соответственно, мудренее ничуть не стало. Совершенно разбитая, на автопилоте Наташа приготовила себе немудреный завтрак, абсолютно без аппетита поела и, совершив над собой немалое усилие, засела за («Господи, да не прими труды праведные в отпуску выстраданном за извращение!»)… за работу.

«Всё! Хватит скулить и сопли на кулак наматывать! Теперь у меня хотя бы есть четкая и конкретная цель!»

Наташа загрузила компьютер, веером разложила по столу загодя притащенные из конторы листы распечаток, о существовании коих ее коллеги даже не догадывались, под своим служебным паролем вошла в информационную систему ГУВД, и – понеслось. С этого момента вопрос «Состоится ли по окончании отпуска ее возвращение в „гоблины“?» целиком и полностью зависел от того, каким в конечном итоге окажется результат поисков. И что с того, что даже по самым скромным прикидкам на эти поиски уйдет дней десять, не меньше? Зациклившись на стихийно принятом решении, Северова больше не могла думать ни о чем другом, а необходимость скрывать свои мысли от окружающих создавала в душе благодатную почву для сомнений. Инстинктивно Наташа чувствовала, что эта во многом авантюрная затея – лишь попытка откупиться от нависшего над ней зла, но всё равно с упорством фанатика продолжала цепляться за нее. Потому что так было и проще, и понятнее…

…Склонившись над клавиатурой и распрямляя спину только на выходы в кухню покурить, в общей сложности Северова провела за компом четыре с четвертью часа.

Могла и дольше, если бы не случился звонок в дверь.

– Хай, подруга! – На пороге, по-голливудски улыбаясь, стояла Ритка Илюшина – бывшая сменщица Северовой, с которой они когда-то делили кресло и зеркальный столик в салоне красоты на Чайковского.

– Привет, заходи, – обошлась без «голливуда» Наташа, потому как никаких гостей, даже более-менее близких подруг, душа сегодня не принимала в принципе.

– А чмоки-чмоки?

– Ты же знаешь – я не поклонница лесбийской любви.

– Ну и зря. В жизни надо всё попробовать! – беззаботно рассмеялась Ритка, скидывая туфли и проходя в комнату. – Ф-фу, как у тебя накурено! – Она по-свойски забралась с ногами на тахту.

– Кофе будешь?

– Если с ликером, буду.

Северова прошла на кухню и принялась возиться с кофемолкой.

– Натаха! А у тебя виза в Финку еще действующая?

– Кажется, да. Надо проверить.

– «Кажется»! Такие вещи надо знать. Проверь, и, если всё в порядке, завтра утром мы с Инкой за тобой заедем.

– Зачем?

– Втроем ломанемся в Иматру. На шопинг, – веселясь и предвкушая, Илюшина затянула на родной вологодский распев: – РОзвеять девичью тОску, нОставить рОжки мужАньку.

– Не, Ритка, на меня не рассчитывайте. Я не могу.

– Что значит не могу? Ты в отпуске или где?

– Во-первых, денег нет на шопинг.

– Вообще не вопрос. Мы с Инкой тебе одолжим.

– Спасибо, конечно, за заботу, но всё равно – не могу. Я… я халтуру на дом взяла, – выкрутилась Северова. – Видала, сколько у меня бумаг на столе? Теперь и сама не рада: зашиваюсь, а сроки поджимают.

– Ну ты, Натаха, ты у нас просто крейзи, в натуре! Отпуск, бабье лето, солнце! А она чахнет в своей конуре. Прям как Дюймовочка в норе у крота.

«Про „крота“, это ты сейчас в самую точку», – неприятно резануло – вспомнилось.

– За кротову нору соглашусь. А вот на Дюймовочку более никак не тяну: прикинь, за месяц поправилась сразу на два кило.

– Ужас! Слушай, а может, ты того, «тяжелая я»?

– Типун тебе на язык! – ругнулась Наташа, выходя из кухни с подносом в руках. – С такой жизнью затяжелеешь, как же! – не удержавшись, в сердцах добавила она, выгружая на журнальный столик необходимые составляющие кофейной церемонии.

– Так я о чем тебе и толкую! Забей ты на эту халтуру! Все равно всех денег не заработаешь. К тому же для зарабатывания существуют мужики. А наша, бабья, доля – эти денежки быстренько потратить. Отсюда вывод: надо начинать срочно искать спонсора. То бишь мужика с денежным мешком.

– Вот мне только нового Мешка не хватало! – на автопилоте вырвалось у Северовой. – Тут не знаешь, что бы такое со старым сотворить?

– Ты это о чем? – не поняла Ритка.

– Я говорю: где они, мужики-то?

– Северова, ты меня пугаешь! Да будь у меня такая внешность, я бы себе целую роту любовников завела! Прикинь, два десятка самцов, все как на подбор. Такие, знаешь, брутальные мачо…

– Шестьдесят.

– Что шестьдесят?

– Я говорю, что рота – это минимум шестьдесят человек.

– Н-да, мать, а мозги-то у тебя, похоже, окончательно «омилицеились», – неодобрительно покачав головой, поставила диагноз Илюшина. – Бросала бы уже свою ментуру и возвращалась обратно. У нас в салоне как раз две свободные вакансии намечаются – сразу две девки в декрет собрались. Вот! Опять же, заметь: в декрет!

– Хорошо, Ритка, я подумаю. – Голос Северовой прозвучал отрешенно и глухо. – Насчет бросить. Вот только, – она покосилась в сторону компьютера, – сначала одно важное дельце закончу. И сразу начну. Думать.

– И когда ты намереваешься кончить?

– Не знаю. Может быть, через пару недель.

– М-да, оргазм затягивается… Ладно, в конце концов, уже кое-что! Давай тогда, подруга, выпьем! – Илюшина с щедрой горочкой плеснула ликер в чашки. – За твое «подумать» и за возвращение блудной дочери Наталии! В чем лично я нисколько не сомневаюсь!

И подруги шутливо чокнулись чашками с кофе…

В начале десятого загрузившийся под ватерлинию Мешечко ввалился в конспиративную квартиру. Не обнаружив в оперской не только признаков личного состава, но даже и призрака ответственного дежурного Холина, он с грохотом протопал в «курилку» и рванул на себя дверь так, что оторвал державшуюся на одном шурупе ручку. Здесь перед его глазами открылась до тошноты знакомая, без единого намека на оригинальность картина: сидящие за столом друг напротив друга два друга – Холин и Вучетич. Между ними, выстроившись вдоль демаркационной линии, стояли початая бутылка водки, банка с солеными огурцами и дым коромыслом.

– …Вот я тогда Любке и говорю: такую мобилу перед серьезными людя́ми светить не стану, – с жаром вещал хмельной Григорий. – О! Андрюха! Ну наконец-то!

– НЕ ПОНЯЛ! Парни! Вы что, совсем оструели?!! Это че, типа розыгрыш такой?

– Ваш бродь, да ты чего? Как с цепи-то? – искренне удивился такому заходу Виталий.

– Нет, вы кого во мне увидали, а?!! Это что? Это оно, блядь, и есть?! Ваше не терпящее отлагательств срочное дело?!! Вам что, больше набухаться негде?!! Ведь только вчера на этом самом месте всех раком поставили, танцевать заставили! А сегодня по новой?!! Совсем страх потеряли?!! Разэтосамились?!!!

– Господин хороший! – взмолился Вучетич. – Андрюха! Не вели казнить – вели слово молвить!

Мешечко рывком подхватил стул, шарахнул им об пол и, тяжело опустившись, рявкнул:

– Слушаю!!!

– Переверни, будь ласка! – Виталий указал на два прямоугольника фотографий, лежащих на столешнице «мордой вниз» аккурат между двумя стаканами.