Другая свобода. Альтернативная история одной идеи - Светлана Юрьевна Бойм

903

Амальрик А. Записки диссидента. Ann Arbor: Ardis, 1982.

904

Эмоционализм — от фр. émotionalisme — в искусстве эпохи романтизма — эстетическая категория, подразумевающая, что основой творчества художника является не фиксация существующей действительности или передача канонических сюжетов, а прежде всего выражение собственных эмоций, чувств и личных переживаний. — Прим. пер.

905

Белая книга. Сборник документов по делу А. Синявского и Ю. Даниэля / Под ред. А. Гинзбурга. Frankfurt am Main: [n. p.], 1967. С. 167. Подробный анализ судебного процесса см.: Theimer Nepomnyashchy С. Abram Tertz and the Poetics of Crime. New Haven: Yale University Press, 1995; Murav H. Russia’s Legal Fictions. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1998. Ч. 6. Проницательный разбор взаимоотношений Синявского и Солженицына см.: Fanger D. Conflicting Imperatives in the Model of the Russian Writer: The Case of Siniavsky/Tertz // Literature and History / Ed. by G. S. Morson. Stanford: Stanford University Press, 1986. P. 111–124.

906

Рассматривается в издании Murav H. Russia’s Legal Fictions. P. 204; также см. в кн.: Theimer Nepomnyashchy С. Abram Tertz and the Poetics of Crime.

907

Еремин Д. Перевертыши // Цена метафоры. C. 21–23.

908

Еремин Д. Перевертыши // Цена метафоры. C. 23.

909

Книга Адольфа Гитлера «Моя Борьба» («Mein Kampf») в Российской Федерации включена в список экстремистской литературы. В марте 2010 года решением Кировского районного суда города Уфы книга была признана экстремистским материалом в РФ. Таким образом, она подпадает под действие Федерального закона от 25 июля 2002 года «О противодействии экстремистской деятельности» № 114-ФЗ. — Прим. пер.

910

Очевидно, отсылка к образам одесских персонажей Исаака Бабеля — героев плутовских литературных произведений. В 1920‐х годах в Советской России была популярна задорная и обсценная песня «Абрашка Терц, карманщик из Одессы». Вполне вероятно, что псевдоним Синявского также в ироничной манере отсылал читателя к образам одесских уличных героев. В интервью на радио «Свобода» в 2005 году Мария Розанова вспоминала о том, почему писатель Андрей Донатович Синявский в 50‐х годах прошлого века взял себе для публикации за рубежом литературную маску Абрам Терц: «Терц возник из нашей любви к блатной песне. Из песни „Абрашка Терц, карманщик всем известный“. Это песня 20‐х годов, одесская». Еще раньше, в репортаже о первом дне судилища над Синявским и Даниэлем «Тут царит закон» («Известия», 11 февраля 1966 года) журналист Юрий Феофанов писал: «Синявский скрывался под именем Абрама Терца… Фамилия Абрам Терц… не лишена интереса. В двадцатых годах ходила по Одессе блатная песенка, в которой персонажем был „Абрашка Терц, разбойник из Одессы“. Может быть, друзья-приятели не случайно подобрали себе псевдонимы, а может, это совпадение». Подробнее см.: Сидоров А. А. На Молдаванке музыка играет: Новые очерки о блатных и уличных песнях. М.: ПРОЗАиК, 2012. — Прим. пер.

911

Terza rima — ит. терцины, «третья рифма» — в поэзии твердая стихотворная форма, сформированная посредством написания терцетами с особой рифмовкой и завершенная отдельно стоящим стихом. В «Божественной комедии» Данте данная форма была выстроена в совершенстве и канонизирована. — Прим. пер.

912

В частности, использование стилизованного «нарратива сказа», в котором рассказчиком является другой персонаж, а не сам автор, являлось одним из приемов, блестяще применявшимся Николаем Гоголем.

913

Цена метафоры. C. 474. Я позволила себе поэтическую вольность и перевела слово «условность» как «literariness».

914

Ibid. P. 117; Theimer Nepomnyashchy С. Abram Tertz and the Poetics of Crime. P. 36. Синявский и сам едва ли рад тому, что допрос и процесс, кажется, имитируют его произведения. Переживший «смерть» автор, говоря словами Ролана Барта, становится пророком, напоминающим Кассандру, — повествователем, который предвидит и предопределяет условия своего собственного допроса, суда и изгнания.

915

Обвинение в «двурушничестве» было синонимом измены Родине и ее предательства. На первый взгляд, это предполагает определенную последовательную и моральную объединенную субъективность и прозрачность, как об этом говорится в кодексе молодого советского коммуниста. Однако на другом уровне — возмущение в официальных письмах против Синявского и Даниэля — было направлено на нечто иное: несанкционированное поведение, буквальное применение советской идеологии, такое как прямая критика культа сталинизма, — риторика, извечно пребывавшая в двусмысленном положении в структуре официозного дискурса.

916

В оригинальном англоязычном тексте: «consciousness» — «conscience». — Прим. пер.

917

Томас Венцлова (Tomas Venclova, 1937) — литовский поэт, эссеист, советский диссидент. Один из основателей Литовской Хельсинкской группы (1976). После 1977 года вынужденно проживал в эмиграции, был лишен советского гражданства. После того как Томас покинул СССР, он проживал и работал в США. Занимался переводами на литовский язык поэтического наследия мастеров Серебряного века. Лауреат ряда престижных международных премий в области литературы. В Вильнюсе действует музей семьи Венцлова. — Прим. пер.

918

Venclova T. The Game of the Soviet Censor // Forms of Hope. Riverdale on Hudson: Sheep Meadow Press, 1999. P. 186–191. Данная тема также рассматривается в работе: Boobbyer P., Conscience, Dissent and Reform in Soviet Russia. London: Sage, 2005. P. 161.

919

Boobbyer P. Conscience, Dissent and Reform in Soviet Russia. P. 150–168.

920

Речь, очевидно, идет об известной статье Романа Гуля (1896–1986), опубликованной в «Новом журнале», редактором которого он работал много лет. См.: Гуль Р. Прогулки хама с Пушкиным // Новый журнал. 1876. Сентябрь. Кн. 124. В своей рецензии Гуль действительно весьма резко высказывался о «хамском» характере советской культуры, делая в том числе акцент на ненормативной обсценной лексике. «Вот вы тут пишете о неприятии большевизма, о необходимости его свержения <…> все это нужно. Но вы не знаете, что проблема ведь не только в освобождении от большевиков как власти. Есть и другая, плотно сросшаяся с ним, проблема чрезвычайной важности. Это проблема сплошного охамления всей страны, связанная к тому же с диким, неописуемым всеобщим пьянством. <…> Вот скажите, например, могли ли, скажем, Анна Павлова, Петр Аркадьевич Столыпин или Павел Николаевич Милюков „крыть в быту матом“? Не могли? Нет? Я то же думаю. А у нас кроют все: и премьер-министр, и столп литературы Михаил Шолохов, и прима-балерина, и члены Союза Писателей, и академики, и московские шоферы, и блатные, и фабричные работницы, и домохозяйки. И этот мат вовсе не какая-нибудь „экзотика“, это язык советской жизни, язык быта, говорящий о градусе всеобщего