О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

Володя хмыкнул. Он не хотел называть его так, но использовать эвфемизмы было бы глупо, некрасиво и нечестно.

— Да. Я люблю тебя, несмотря на то, что ты алкоголик, одержимый музыкой, и… Как ты там ещё себя называешь?

— Истеричка, — подсказал Юра.

— Истеричка, — Володя кивнул, хоть Юра этого не увидел.

— Но я хотя бы обаятельный?

— Обожательный, — улыбнулся Володя.

В ответ послышался тихий, неуверенный смех.

— Знаешь, Володь… самое смешное, что Игорь был прав. А я так наехал на него, что даже неловко.

— Ну-ну. Скажи ещё, что Йонас в принципе нормальный мужик. — Володя покачал головой.

— Да какая разница, нормальный Йонас или нет. Если мне нужен ты. Володь, я хочу увидеть тебя. Позвони в скайпе.

— Не могу, Юрочка, я у матери. Давай позвоню тебе, когда вернусь домой? — нежно произнёс Володя. — Знаешь, ты забыл у меня свой шарф. Герда нашла его и принесла мне. Может, тебе тоже завести собаку?

Юра не ответил, Володе даже показалось, что тот отложил телефон и куда-то отошёл. Но в трубке послышался тихий вздох — стало ясно, что Юра всё ещё здесь.

— Ты говорил с Ангелой?

— Да, вчера..

— Насчёт меня или?..

— Тебя, да. Знаю, ты сейчас спросишь, готов ли я поговорить с ней о себе… Ты уверен, что вчера я снова попытался влезть в твоё личное и начать контролировать тебя. Я понимаю твои аргументы головой, но внутренне не могу принять. Я уверен: ты понял меня неправильно и контроль тебе только кажется. Но! — услышав, что Юра пытается его перебить, воскликнул Володя. — Я позвоню ей завтра же и запишусь на приём. Если ошибаешься ты, то Ангела заступится за меня. А раз ты считаешь её мнение авторитетным, то оно тебя успокоит. Но если ошибаюсь я… значит, мне надо лечиться… ещё и от этого. Если такова цена твоему счастью — я попробую. Правда, не думаю, что эти разговоры как-то помогут.

— Но если от одной встречи не будет толку, ты же попробуешь ещё раз?

Володя закатил глаза.

— Сколько встреч я должен провести?

— Хотя бы три.

— Ладно. Но при одном условии.

— Опять условия, — недовольно протянул Юра.

— Условия всё те же. Если ты не сможешь воздержаться от алкоголя, то обратишься за помощью. И не смей даже заикаться о моей мании контроля, когда дело касается алкоголя!

— Ладно, — недовольно буркнул Юра.

— А пока ждёшь меня, пойди прими ванну, полежи, погрейся, — посоветовал Володя и сообразил, как можно приободрить Юру. — Повспоминай, чем мы с тобой занимались в этой самой ванной за день до моего отъезда из Германии.

Юра вежливо прокашлялся, Володя через силу улыбнулся. Они немного помолчали. Юра куда-то потопал — в трубке послышались шаги. Затем зашумела вода — видимо, он прислушался к совету и стал наполнять ванну.

— Только не включай слишком горячую воду, ладно? И телефон держи рядом, на случай, если станет плохо.

— Володя, всё со мной будет хорошо, — сказал Юра, и у Володи окончательно отлегло от сердца — его голос действительно больше не звучал таким мёртвым, как в начале разговора. Тем более Юра добавил почти весело: — Не включай параноика!

— Ну уж нет, быть параноиком, особенно если дело касается твоего здоровья, — это моя работа, — заметил Володя. — Тем более когда тебя нет рядом. Я постоянно думаю о тебе. Юр, если тебе станет грустно, вспомни, что именно в этот момент в моих мыслях нет никого, кроме тебя.

— Приезжай ко мне, — вздохнул Юра. — Я так соскучился. Приезжай скорее.

Попрощавшись, Володя просидел в машине ещё несколько минут, тупо глядя перед собой и улыбаясь. Затем собрался с мыслями, стараясь избавиться от остатков пережитого стресса, и пошёл домой к матери.

— Пойдём допивать чай, — сказала та и, не дожидаясь ответа, направилась в кухню.

Явственное предчувствие неладного овладело Володей. Не могла же она услышать первую половину их беседы с Юрой? Позвонив ему из дома, Володя говорил недолго и, кажется, негромко. Не могла же мать подслушивать?

«Нет, услышь она, то одной бледностью здесь бы не обошлось», — решил он и пошёл вслед за матерью.

Но в голове уже вспыхнуло воспоминание о том дне, когда он признался родителям. Память милосердно уничтожила много плохих моментов, но тот день Володя, казалось, запомнил навсегда. Тогда они всей семьёй ещё жили в старой московской квартире. Володя помнил картинку: круглый стол, обрамлённый сиянием свисающей с потолка лампы, в круге света — три чашки, вазочка с вареньем, хлеб и дрожащие руки Володи. Они с родителями ужинали, отец был, как всегда, весел, мама — тиха. А Володя, подавленный, весь вечер не мог поднять устремлённого вниз взгляда. Они это заметили, мать спросила, в чём дело, и он, с трудом собравшись, произнёс дрожащим голосом:

— У меня проблемы с психикой, серьёзные, давно.

Признание комом застряло в горле — горькое, колючее, гадкое. Он не мог исторгнуть его из себя, выплюнуть. Отец помог, спросил:

— Почему ты так решил? В чём именно проблема?

— Я не могу полюбить женщину.

— Ты педераст?

Нужно было всего-то произнести «Да», но ещё никогда Володя не давился этим словом так, что от удушья жгло глаза.

— Вова, ты педераст? — повторил отец.

Володя всхлипнул, кивнул, но не осмелился поднять голову. Стыдно. Так стыдно, что мог только смотреть вниз, на белую скатерть, на которую падали и расплывались уродливыми пятнами крупные капли — слёзы.

Мать жалобно заплакала, слишком по-детски хныкая. Отец молчал.

— Помоги мне, — давясь словами, произнёс Володя, — найди врача.

— Кто ещё знает об этом? — холодно, будто бы равнодушно, спросил отец.

Володя знал, что это притворство, всего-то защитная реакция отца, пройдёт минута-другая — и он взорвётся.

— Никто, — тихо ответил он.

— У тебя с кем-то это уже было?

— Ни с кем.

— Ясно, — сказал отец и вышел из кухни.

Они остались вдвоём с матерью, она взяла его за