Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

Николай Павлович. И мы должны присягнуть новому государю, Александру Николаевичу, – объяснил Тотлебен.

Он зашуршал листком и продолжил читать в полнейшей тишине:

– Поблагодарите от меня всех доблестных защитников Севастополя за блистательные подвиги, коими они украсили наши военные летописи. Перешедший в жизнь вечную царственный вождь православного воинства, благословляет свыше их стойкость и беспримерную неустрашимость.

Тотлебен отложил листок, взял со стола стопку с водкой:

– Помянём благодетеля нашего!

Появился полковник Попов, адъютант генерального штаба, только что прибывший из Петербурга. Его тут же окружили с расспросами.

– Что я вам могу сказать? – пожал он плечами. – Император умер так внезапно, что никто до сих пор не может понять, как это случилось. Ему всего пятьдесят восемь. Он был здоровее всех нас, господа. Спросите у тех, кто его знал хорошо: когда он в последний раз болел? Никто даже насморка у государя не припомнит. На моей памяти случай был: как-то зимой пришёл к нему с докладом. На улице мороз – усы колом стоят. У него в кабинете окна настежь. Стоит в одной рубахе. Рядом походная постель не убрана, вместо одеяла – шинелька. А тут вдруг простыл….. Странно всё это, господа…. И умер как-то скоропостижно. У графа Клейнмихеля был на свадьбе посаженным отцом. Говорят, там простудился. Его пробовал лейб-медик уложить в постель, лекарства принять – ни в какую. Николай Павлович терпеть не мог лечиться. Через пять дней уже в Михайловском манеже был на смотре, да в одном мундире. После жар у него начался. Уговорили лечь в постель. Через неделю ему стало лучше. Кашель прошёл. Жар спал. Даже намеревался на службу в Казанский собор съездить. Вдруг ночью у него случился приступ. Великого князя Александра срочно вызвали к отцу. Николай Павлович выгнал всех и остался наедине с сыном. Вскоре Александр вышел весь в слезах. Николай Павлович попросил, чтобы на него надели парадный мундир и позвали внука. Всем стало понятно, что царь умирает. Доктор Карелль и доктор Мандт пытались оттянуть последнюю минуту, но вырвать государя из рук смерти были не в силах.

– Что теперь нам ожидать? – тревожно спросил капитан Мельников у Тотлебена.

– Не знаю, – пожал плечами полковник. – Наша работа – воевать. Могу сказать одно: молодой император не глуп. Хорошо образован. Знает Россию. Он первый из самодержцев, кто побывал в Сибири. Благодаря его прошениям, многие участники декабрьского восстания были помилованы. А, вон, спросите у Кречена. Он как-то состоял в его свите.

– Я, всего лишь, один раз сопровождал Александра Николаевича на учениях в Красном селе, – возразил Павел, но его окружили и ждали, что он скажет. – Могу уверить вас, Александр Николаевич совсем другая натура, нежели покойный император: спокойный, вдумчивый, – вспомнил Павел. – Помню, он внимательно следил за манёврами, но по его лицу невозможно было понять – доволен он или нет. Говорил тихо, но голос его, как будто камень о камень бил. Помню, адъютант у него был молодой, разговорчивый, всё объяснял, как хороша немецкая философская школа, и чем она отличается от французской. Александр Николаевич терпеливо его слушал, а потом сказал: «Вам надо русскую философскую школу изучать». «И каков её основной принцип?» – спросил адъютант. «Простой, – ответил великий князь, – если не хочешь показаться дураком, то лучше молчи».

– Надеемся на скорейшее мирное разрешение этой никчёмной войны, – вздохнул Тотлебен. – Согласен с Креченым, новый царь не столь упрям, как почивший император, но и не столь хитёр, как его дядя Александр. Но всё же – надеемся на государя, дай Бог ему многая лета.

Новый главнокомандующий

После обычной утренней перестрелке, ближе к обеду канонада стала стихать. Стрелки отправились к казармам промывать штуцеры. Артиллеристы закрывали амбразуры верёвочными матами, меняли разбитые орудия. С бастиона убирали убитых и раненых. Павел поставил рабочих поправлять амбразуры, потом спустился к Язоновскому редуту, где находилась врытая в землю бочка с водой.

Пока он умывался, подъехала телега к перевязочному пункту. Возничий привёз свежий хлеб. Солдаты доставали из заначек медяки, обступили телегу.

– Попробуйте, барин, я сама испекла.

Павел обернулся и увидел маленькую Маняшу. Она протягивала ему кусок пирога.

– Спасибо. – Он полез в карман за монетами, но Маняша покачала головой: – Не надо. Я от чистого сердца.

Павел присел на бугор. Откусил пирог. Ещё тёплый, воздушный, с яблочной начинкой.

– Очень вкусно! – похвалил он.

Девочка застенчиво улыбнулась.

– Ты, как и тётка, тесто заклинаешь?

– Нет. Я просто прошу у Богородицы помочь мне. Я всегда её прошу помогать в любом деле.

Неожиданно ядро врезалось в кучу фашин. Разметало прутья. Поскакало дальше. Павел схватил девочку и закрыл собой.

– Ой! – пискнула она.

– Маняшка! Маша! – встревожился мужик у телеги.

– Я здесь! – помахала ему рукой девочка.

– Спустилась бы ты. Видишь, бомбы летают.

– Я сейчас!

– И как ты не боишься сюда ездить? – спросил Павел, отряхивая землю с шинели. Надкушенный пирог упал в песок. Он поднял его, принялся аккуратно очищать.

– Боюсь, – тихо призналась девочка. Глаза её округлились от страха. Щёки побледнели. – Каждый раз страшно сюда ехать.

– Так, почему дома не остаёшься?

– А как же тятя? Его нельзя одного отпускать. Но я помолюсь, попрошу ангелов оберегать меня, и уже не так страшно.

– Ангелов? – усмехнулся Павел.

– А вам, барин, не страшно?

Павел задумался. Ему иногда не то, что страшно, до жути страшно становилось. Сколько раз он потом, когда оказывался в городе, в безопасности, стыдил сам себя. Но ничего не мог поделать, когда вновь оказывался на бастионах, когда вокруг пели пули и рвались бомбы. Лишь только он поднимался к линии, так и хотелось порой повернуться и бежать подальше от грохота пушек, от гудения снарядов, от криков и стонов….

– А я привык, – ответил он, как можно беззаботнее. – Мне и не страшно.

– Нет, – покачала головой девочка. – К такому не привыкнешь.

– Маняшка! – крикнул мужик. – Айда!

В его телегу уже сложили раненых.

– Прощайте, – сказала девочка и побежала к отцу.

Телега поехала вниз к городу. Девочка сидела на краю, свесив ножки. Обернулась к Павлу и перекрестила его. Ему стало как-то спокойно на душе и за что-то стыдно….

Он с удовольствием доел пирог. Вкусный! Ничего, что песок скрипел на зубах.

– Поручик Кречен, ко мне!

Оклик вывел Павла из задумчивости. На Язоновский редут поднималась группа офицеров, среди которых он увидел полковника Тотлебена. Тут же подбежал к нему с докладом.

– Отставить! – остановил его полковник. И обратился к высокому генералу в круглых очках. – Один из лучших сапёров.

– Не сын ли генерала Кречена? – спросил тот, внимательно разглядывая Павла сквозь стёкла.

– Так точно! – ответил