Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи

— Ни одного приличного соседа, — печально сказал я. — Ни одного искушенного наблюдателя.

Я почувствовал острую боль в плече. Я ошибся. Наблюдатель был здесь и наверняка оказался бы чрезвычайно полезным, если бы только умел разговаривать. Я остановился, прислонившись к столбу калитки у дома номер двадцать, а на нем сидел рыжий котище, с которым я уже встречался. Я отцепил от плеча игривую лапу и перекинулся с ним парой слов.

— Если бы кошки могли говорить, — предложил я ему тему для беседы.

Рыжий кот раскрыл пасть и громко и мелодично мяукнул.

— Я знаю, что ты умеешь, умеешь не хуже меня, — сказал я. — Но вот говоришь ты только по-своему. Тогда ведь тоже сидел здесь? Видел, кто входил, кто выходил из этого дома. Ты-то знаешь, что там случилось. Готов спорить, что все ты знаешь.

Кот едва ли обратил внимание на мои слова. Он повернулся ко мне спиной и махнул хвостом.

— Прошу прощения, ваше величество, — сказал я.

Кот холодно взглянул на меня через плечо и принялся с усердием умываться. «Соседи!» — горько подумал я. Вне всякого сомнения, на Полумесяце соседи общались довольно тесно. И всего-то мне было нужно — мне и Хардкаслу — найти какую-нибудь милую старую сплетницу, которая сует со скуки нос не в свои дела и приглядывает за всеми. В постоянной надежде наткнуться на небольшой скандальчик. Беда в том, что в наши дни такие сплетницы, кажется, вымерли. Теперь они собираются где-нибудь в гостях, расположившись там с полным комфортом, или пролеживают в больницах кровати, такие необходимые настоящим больным. Это раньше старый, сирый да убогий жил себе дома и радовался, когда его навещали дети или какой-нибудь полоумный родственник. Теперь таких нет. Невосполнимая утрата для следствия.

Я посмотрел через улицу. И что бы здесь не жить кому-нибудь? И что бы не выстроить ряд аккуратных домишек, вместо этого громадного и бездушного бетонного здания? Больше всего оно смахивает на человеческий улей, куда его обитатели — рабочие пчелы — возвращаются по вечерам, чтобы только умыться и сразу же снова уйти поболтать где-нибудь с друзьями. И в соседстве с этой бездушной громадиной увядшая светскость викторианского Полумесяца показалась мне почти трогательной.

Неожиданно где-то на средних этажах сверкнул солнечный зайчик. Я насторожился. И принялся разглядывать окна. Да, вот опять. Окно открыто, кто-то там наблюдает за улицей. К лицу что-то прижато, так что не рассмотреть. Снова блеснуло. Я опустил руку в карман. В моих карманах полно всякой всячины, и всегда можно найти что-нибудь полезное. Вы не поверите, как при случае может пригодиться какая-нибудь ерунда. Обрывок лейкопластыря. Несколько довольно невинных с виду инструментов, которыми можно открыть самый сложный замок, серый порошок в жестянке из-под чего-то, небольшой распылитель для этого порошка и еще две-три железки, про которые мало кто догадается, для чего они предназначены. Кроме всего этого, я носил в кармане полевой бинокль. С небольшим, но приличным увеличением. Его-то я и достал и поднес к глазам.

Из окна выглядывала девочка. Я разглядел длинную косичку, свесившуюся через плечо. Она держала в руках театральный бинокль и изучала мою скромную персону с лестным для меня вниманием. И хотя больше ей изучать было некого, мне это могло лишь показаться. В этот момент на Полумесяце показался еще один нарушитель полуденной тишины.

На улице показался очень старый «роллс-ройс», за рулем которого восседал очень старый шофер. На лице его было написано чувство и собственного достоинства, и некоторого отвращения к жизни. Никакая процессия не сумела бы проехать с большей торжественностью. Я заметил, как моя маленькая наблюдательница перевела свой бинокль на него. Я стоял и думал.

Я всегда считал, что, если подождать, обязательно должно повезти. Подвернется что-нибудь этакое, что и в голову не приходило, на что и рассчитывать не мог, но так всегда бывает. Может быть, мне уже повезло? Я опять поднял глаза на большое квадратное здание, заметив место, где находится нужное мне окно, просчитав весь ряд, от угла до угла и сверху донизу. Четвертый этаж. Потом я пошел по улице и дошел до входных дверей. Дом огибала широкая подъездная дорога, по углам красовались газоны с опрятными цветочными клумбами.

По-моему, никогда не вредно подготовиться, как полагается, поэтому я сошел с дороги, подошел к стене, задрал голову вверх, будто что-то меня там удивило, наклонился к траве, словно что-то искал, потом выпрямился, переложив «это» из руки в карман. Потом я обошел здание и открыл входную дверь.

Положено считать, что привратник находится на своем посту почти целый день, но в священный обеденный час в вестибюле никого не было. Я увидел кнопку звонка, над которой висела табличка «привратник», но не позвонил. Я вошел в автоматический лифт и нажал кнопку четвертого этажа. Теперь нужно только не ошибиться.

Со стороны кажется очень просто найти нужную дверь, но на самом деле это не так-то легко. Правда, в свое время я достаточно практиковался в подобных вещах и почти наверняка знал, что не ошибся. Номер квартиры, к счастью или несчастью, был семьдесят семь. Я подумал: «Семерки — к добру. Вперед», — нажал кнопку звонка и стал ждать, что будет дальше.

Глава 25

Рассказывает Колин Овн

Ждать мне пришлось недолго, потом дверь открылась.

На меня молча смотрела светловолосая крупная девица, одетая в яркое пестрое платье, похоже, шведка. На ее наспех вытертых руках и на кончике носа остались следы муки, так что я без труда сообразил, чем она занималась.

— Простите, — сказал я, — тут у вас живет девочка. Она кое-что уронила из окна.

Девица ободряюще мне улыбнулась. В английском она была не слишком сильна.

— Простите… как вы сказали?

— Здесь живет девочка, маленькая девочка.

— Да-да, — она кивнула.

— Уронила… из окна.

Я показал ей жестом.

— Я поднял и принес.

Я протянул руку. На ладони лежал складной серебряный ножик для фруктов. Ножик она не признала.

— Не думаю… я не видела…

— Вы готовите, — сказал я с участием.

— Да-да, готовлю. Да-да. — Она отчаянно закивала головой.

— Не хочу вас отрывать, — сказал я. — Вы не позволите мне отдать его девочке?

— Простите?

До нее наконец дошло, чего я хочу. Она пересекла прихожую и открыла дверь. За ней оказалась довольно милая гостиная. У окна стояла кушетка, а на ней, с ногой в гипсе, сидела девочка лет девяти-десяти.

— Этот джентльмен говорял, что ты… ты уроняла… К счастью, в этот момент с кухни сильно потянуло горелым. Моя провожатая отчаянно воскликнула:

— Прошу прощения, прошу