Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро - Агата Кристи

— Ты сказала, что забыла перчатки, и вернулась. В тот день перчаток на тебе не было. Стоял теплый сентябрьский день. Я вообще не заметил, чтобы ты носила перчатки. Так что ты вернулась, чтобы взять часы. Расскажи правду, Шейла. Ты ведь солгала?

Минуту-другую Шейла сидела молча и лишь крошила в пальцах лепешку.

— Хорошо, — сказала она почти шепотом. — Хорошо. Я взяла их. Я взяла часы, сунула в сумку и вышла.

— Зачем?

— Затем, что на них написано «Розмари». Это мое имя.

— Тебя зовут Розмари? А Шейла?

— У меня два имени. Розмари Шейла.

— И только-то? Только из-за того, что на них написано твое имя?

Она услышала в моем голосе недоверие, но уперлась.

— Я же сказала — я испугалась.

Я посмотрел на нее. Она — моя девушка, она мне нужна, и я хочу, чтобы она стала моей навсегда. Но я не питал иллюзий на ее счет. Шейла лгала и, возможно, всю жизнь будет лгать. Это тоже способ защиты — быстро и бойко все отрицать. Оружие ребенка. Возможно, она так и не оставит его. Но если мне нужна Шейла, я должен принять ее такой, какая она есть. Пусть только будет рядом, а с остальным — разберемся. У всех свои недостатки. У меня другие, но они все же есть.

Я принял решение и пошел в атаку. Другого способа я не видел.

— Это были твои часы? — сказал я. — Они принадлежали тебе?

Она задохнулась.

— Откуда ты знаешь?

— Ну-ка, ну-ка, рассказывай.

Она заспешила, не успевая толком подобрать нужное слово. Из этой невнятицы я уяснил, что часы с надписью «Розмари» принадлежали ей почти всю жизнь. До шести лет ее называли Розмари, но она ненавидела это имя и настояла на том, чтобы ее стали звать Шейлой. Недавно часы забарахлили. Она взяла их с собой, хотела после работы занести к часовщику в мастерскую неподалеку от бюро «Кавендиш». Но где-то она их оставила — может быть, в автобусе, может, в молочном баре, куда забегала перекусить.

— Это случилось задолго до убийства? Примерно за неделю, сказала Шейла. Она не очень огорчилась. Часы старые, всегда отставали, и пора уже было купить другие. Потом она сказала:

— Сначала я их не заметила. Когда вошла. А потом… потом я увидела труп. Я двинуться не могла. Я коснулась его, выпрямилась и обомлела — прямо передо мной, на столике у камина, стояли мои — мои! — часы. На руках кровь, а тут вошла она, и я совсем потеряла голову, потому что она шла прямо на него. И я… я сбежала. Ни о чем другом тогда я не думала.

— А потом?

— Потом начала. Она сказала, что не звонила в контору, тогда — кто? Кто вызвал меня и поставил на камине мои часы? Я сказала, что забыла перчатки, и… и сунула их в сумку. Конечно, очень глупо.

— Вряд ли можно придумать что-то глупее, — сказал я. — У тебя отсутствует здравый смысл.

— Но кому-то нужно было втянуть в это дело именно меня. И открытка! Ее отправил тот, кто знает, что часы взяла я. А картинка со «Старым Бейли»! Если мой отец преступник…

— Что ты знаешь о нем и о матери?

— Они погибли от несчастного случая, когда мне не исполнилось еще и года. Так говорит моя тетя, всегда говорила. Но она никогда не рассказывает о них. Раз или два я пыталась ее расспрашивать, но она всякий раз отвечает по-разному. Так что я давно уже решила, что тут что-то не так.

— Дальше.

— И вполне возможно, что отец мой — преступник, даже убийца. Или мать. Ведь никто же не станет говорить, что твои родители умерли, и при этом никогда не рассказывать о них, если на то нет веской причины — причины, которую считают слишком ужасной, чтобы сказать ребенку.

— Значит, ты до всего дошла своим умом. Все может оказаться гораздо проще. Вдруг ты незаконнорожденная дочь?

— Я и об этом думала. Иногда это пытаются скрыть от детей. Очень глупо. Намного лучше сказать правду. В наши дни это мало что значит. Мучительней не знать ничего. И гадать, что за этим кроется. Почему меня назвали Розмари? Такого имени в нашей семье ни у кого не было. Оно ведь означает «напоминание», не так ли?

— Напоминать можно и о чем-то хорошем, — заметил я.

— Можно… Но я чувствую, что это не так. Во всяком случае, в тот день, после допроса инспектора, я начала рассуждать. Кому-то понадобилось, чтобы я пришла на Полумесяц. В дом, где лежал труп неизвестного человека. А может быть, это именно он хотел со мной встретиться?

Может быть, он был моим отцом и хотел, чтобы я ему помогла? А потом пришел кто-то еще и убил его. Но возможно, что этот кто-то с самого начала решил выставить меня убийцей. Я запуталась, я испугалась. Здесь все будто нарочно указывает на меня. Вызывают-меня, прихожу обнаруживаю мертвеца и радом свои собственные часы с моим собственным именем. Я запаниковала и поступила, как ты говоришь, невероятно глупо. Я кивнул.

— Ты читаешь или печатаешь слишком много детективов и всяких загадочных историй, — укоризненно сказал я. — А как насчет Эдны? У тебя есть какие-нибудь соображения о том, что ей понадобилось? Зачем она приходила к тебе, если вы каждый день виделись в конторе?

— Понятия не имею. Не могла она думать, что я имею какое-то отношение к убийству. Не могла!

— Может быть, она что-то недослышала и подумала, будто ты…

— Да нечего было дослышивать, нечего, говорят же тебе!

Я ничего не понимал. Не мог понять. Даже теперь я не был уверен, что Шейла сказала правду.

— У тебя есть враги? Отвергнутый поклонник, ревнивая подруга или просто какой-то неуравновешенный тип, у которого на тебя зуб?

Мои слова прозвучали крайне неубедительно.

— Конечно, нет.

Но все-таки враг нашелся. Не до конца поверил я ей и в истории с часами. Невероятно. Четыре тринадцать. Что все это значит? Зачем посылать открытку, если сам адресат понятия не имеет о том, что она значит?

Я вздохнул, расплатился и встал.

— Не волнуйся, — сказал я (самые бессмысленные слова в английском, да и в любом другом языке). — Я открываю контору «Личные услуги Колина Овна». Все образуется, мы поженимся и проживем долгую и счастливую жизнь. Кстати, — сказал я, не в состоянии остановиться, хотя и знал, что лучше закончить на романтической ноте. Но «личное любопытство Колина Овна» взяло верх, — а куда ты потом дела эти часы? Спрятала в