Сёгун - Джеймс Клавелл

Первый раз в жизни Кику не хотела кланяться гостю, провожая его на глазах у другого гостя.

«Я не могу, только не Андзин-сан и не перед Оми-саном. Почему? – спросила она себя. – Потому что Андзин-сан – чужеземец и ты стыдишься обнаружить перед всем миром, что тобой обладал варвар? Нет. Все в Андзиро уже знают, и один мужчина похож на другого, большей частью. Этот – самурай, хатамото, начальник над флотом господина Торанаги! Нет, дело не в этом.

Тогда в чем?

Наверное, ночью я устыдилась того, что сотворил над ним Оми-сан. Нам всем было стыдно. Оми-сан не должен был так поступать. Андзин-сан заклеймен, и мои пальцы, казалось, чувствовали клеймо сквозь шелк его кимоно. Я сгорала от стыда за него, хорошего человека, с которым нельзя было делать подобного.

И я тоже замарана?

Нет, конечно нет. Просто мне совестно перед ним. И стыдно показать это Оми-сану».

Потом ей вспомнились наставления мама-сан: «Дитя, дитя, оставь мужчинам их мужские дела. Смех – наше лекарство от них, от мира, от богов и даже от старости».

– Кику-сан?

– Да, Андзин-сан?

– Я ухожу.

– Да. Давайте выйдем вместе, – пролепетала она.

Он нежно заключил ее лицо в свои грубые ладони и поцеловал:

– Спасибо тебе. Не хватает слов для благодарности.

– Это мне следует благодарить вас. Пожалуйста, разрешите мне сделать это, Андзин-сан. Давайте сейчас выйдем вместе.

Она позволила Ако в последний раз прикоснуться к своим волосам, оставив их распущенными, повязала пояс на свежем кимоно и вышла вместе с ним.

Кику шагала рядом с ним, что было ее правом, в отличие от жены или наложницы, дочери или служанки, которым предписывалось держаться позади, поотстав на несколько шагов. Он сразу положил руку ей на плечо, и это Кику не понравилось, поскольку они уже покинули уединенный покой. Потом ее обожгло ужасное предчувствие: он поцелует ее при всех у ворот – таков обычай чужеземцев, как говорила Марико. «О Будда, пусть этого не случится!» – молила она, едва живая от испуга.

Его мечи лежали в парадной гостиной. По обычаю, все гости оставляли оружие под охраной, за пределами комнаты удовольствий, чтобы избежать кровавых стычек и чтобы какая-нибудь госпожа не попыталась покончить с собой. Не все представительницы «мира ив» были счастливы или удачливы.

Блэкторн заткнул мечи за пояс. Кику с поклоном указала ему путь на веранду, где он надел свои сандалии. Гёко и другие собрались поклониться почетному гостю. За воротами у моря лежала деревенская площадь, по которой слонялось множество самураев, среди них – Бунтаро. Кику не видела Оми, но не сомневалась, что он где-то рядом, наблюдает за ними.

Андзин-сан казался очень высоким рядом с ней, такой маленькой. Они одновременно увидели Оми, когда пересекали двор. Он стоял около ворот.

Блэкторн остановился:

– Доброе утро, Оми-сан, – сказал он дружески, не зная, что Оми и Кику больше чем друзья.

«Откуда ему знать? – подумала она. – Никто не говорил ему. Почему ему должны были сказать? И какое это имеет значение?»

– Доброе утро, Андзин-сан. – Голос Оми тоже звучал дружелюбно, но от Кику не укрылось, что его поклон был холоден – простая дань вежливости. Взгляд угольно-черных глаз перешел на нее, и она поклонилась, просияв своей безукоризненной улыбкой:

– Доброе утро, Оми-сан. Вы оказали честь нашему дому.

– Благодарю вас, Кику-сан.

Она чувствовала его изучающий взгляд, но притворилась, будто ничего не замечает, и скромно опустила глаза. С веранды за ними наблюдали Гёко, служанки и не занятые с гостями госпожи.

– Я иду в крепость, Оми-сан, – сообщил Блэкторн. – Все в порядке?

– Да, господин Торанага послал за вами.

– Надеюсь, мы скоро увидимся.

– Взаимно.

Кику подняла глаза. Оми все еще сверлил ее взглядом. Она подарила ему самую лучезарную свою улыбку и покосилась на Андзин-сана. Чужеземец внимательно следил за Оми, потом, почувствовав ее взгляд, повернулся к ней с улыбкой, несколько напряженной:

– Извините, Кику-сан, Оми-сан, я должен идти.

Андзин-сан поклонился Оми. Тот ответил поклоном. Чужеземец прошел в ворота. Едва дыша, Кику последовала за ним. Движение на площади прекратилось. В полной тишине она увидела, как Андзин-сан поворачивается, и на одно ужасное мгновение вообразила, будто он собирается обнять ее. Но, к огромному облегчению Кику, Андзин-сан не сделал этого, а только остановился, ожидая, как и подобало цивилизованному человеку.

Она поклонилась ему со всей нежностью, на какую была способна. Глаза Оми впились в нее.

– Благодарю вас, Андзин-сан, – произнесла она и улыбнулась ему одному. По площади пронесся вздох. – Благодарю вас. – Потом она добавила, как было принято: – Пожалуйста, навестите нас снова. Я буду считать дни до нашей следующей встречи.

Он поклонился с подобающей небрежностью и зашагал прочь, всем своим видом выказывая высокомерие, приличествующее самураю его ранга. И в благодарность за то, что он обошелся с ней уважительно, а также из желания отплатить Оми за холодный поклон она не вернулась немедля в дом, но осталась стоять у ворот и проводила Андзин-сана долгим взглядом, оказывая ему еще большее уважение. Она стояла так, пока чужеземец не достиг дальнего угла, и видела, как он оглянулся и махнул ей рукой. Кику поклонилась очень низко, польщенная всеобщим вниманием, но притворяющаяся, что не замечает посторонних глаз. И только когда он действительно скрылся, она вернулась в дом. Гордая и очень элегантная. И пока не закрылись ворота, все мужчины следили за ней, любуясь ее красотой и завидуя Андзин-сану, который должен много значить для нее, если она так его провожает.

– Вы такая хорошенькая, – произнес Оми-сан.

– Хотела бы я, чтобы это было правдой, Оми-сан, – откликнулась она с улыбкой, менее лучистой, чем та, которой удостоился Андзин-сан. – Хотите чая, Оми-сама? Или позавтракать?

– С вами – да.

Гёко тут же спохватилась и завела елейным голоском:

– Пожалуйста, извините меня за плохие манеры, Оми-сама. Не откушаете ли с нами? Или вы уже завтракали?

– Нет, пока нет, но я не голоден. – Оми взглянул на Кику в упор: – Вы уже ели?

Гёко решительно прервала его:

– Позвольте принести вам что-нибудь не слишком недостойное вас, Оми-сама. Кику-сан, когда переоденешься, присоединяйся к нам, да?

– Конечно, прошу меня извинить, Оми-сама, за появление в таком виде. Извините. – Девушка упорхнула, изображая счастье, которого не чувствовала. Ако последовала за ней.

Оми сказал коротко:

– Сегодняшний вечер за мной, ужин и развлечения.

– Конечно, Оми-сама, – склонилась перед ним Гёко, хотя и знала, что Кику будет занята. – Вы окажете нам большую честь. Кику-сан счастлива, что вы удостаиваете ее милости.

– Три тысячи коку? – Торанага был возмущен.

– Да, господин, – подтвердила Марико. Они сидели на уединенной веранде в крепости. Дождь уже начался, но дневная жара еще не спала. Марико чувствовала себя вялой, разбитой и мечтала, чтобы скорее пришла осенняя прохлада. – Извините, я не смогла выторговать лучшей цены у этой женщины. Я говорила с ней почти до вечера. Извините, господин, но вы приказали мне заключить сделку прошлой ночью.

– Но три тысячи коку, Марико-сан! Это грабеж!

На самом деле Торанага был только рад поводу немного отвлечься от новых забот. Христианский священник Цукку-сан путешествует с Дзатаки, новоиспеченным регентом, что рождает беспокойство. Он продумал все маршруты наступления и отхода, каждый путь к бегству, который только можно было вообразить, и пришел к неутешительному выводу: если Исидо будет наступать быстро, он, Торанага, погиб.

«Я должен выиграть время. Но как?

На месте Исидо я бы выступил сразу, не дожидаясь конца дождей.

Я ставлю людей в определенное положение, как поступили мы с тайко, чтобы разгромить Бэппу. Этот план всегда срабатывает – ведь он так прост! Исидо не настолько глуп, чтобы не заметить очевидного: защитить Канто можно, только овладев Осакой и всеми землями между Эдо и Осакой. Пока Осака в руках врагов, Канто в опасности. Тайко понимал это. С чего бы еще он отдал мне Восемь Провинций? Без Киямы, Оноси и чужеземных священников…»

Торанага заставил себя отрешиться от завтрашнего дня и целиком сосредоточиться на чудовищной сумме:

– Три тысячи коку! Это выходит за всякие рамки!

– Я согласна, господин. Вы абсолютно правы. Это целиком моя вина. Я думала, что и пяти сотен будет слишком, но эта женщина, Гёко, не снизила цену. Хотя и пошла на одну уступку.

– Какую?

– Гёко молила о чести снизить цену до двух тысяч пятисот коку, если вы окажете ей милость, согласившись повидаться с ней наедине и уделить ей один стик своего драгоценного времени.

– Мама-сан скостит пятьсот коку, только чтобы поговорить со мной?

– Да, господин.

– Почему? – насторожился он.

– Она объяснила мне причину, господин, но покорнейше просила, чтобы ей было дозволено рассказать вам все самой. Я считаю, что ее предложение заинтересует вас, господин. И пять сотен коку… было бы выгадано. Ужасно, что я не смогла добиться лучшего соглашения, пусть даже Кику-сан – куртизанка первого класса и заслуживает этого звания. Я знаю, что подвела вас.