Сёгун - Джеймс Клавелл

Приближался рассвет. Теперь Блэкторн видел кусочек неба. Оно было облачным, набухшим от дождевой влаги, теплый ветерок с привкусом соли колебал полог, за которым слабо жужжали москиты. Он был рад, что отгорожен от них, от тревог, хотя бы на время. «Радуйся миру и покою, пока можно», – сказал он себе.

Кику спала возле него, свернувшись, как котенок. Во сне она казалась еще более красивой. Он осторожно повернулся под стеганым одеялом на татами.

«Так намного лучше, чем на кровати. Лучше, чем на любой койке. Боже мой, намного лучше! Но скоро я снова взойду на борт. Впереди нападение на черный корабль. Думаю, Торанага согласился, хотя и не сказал впрямую. Разве он не дал согласия на свой, японский манер? „Все дела в Японии всегда будут вестись японскими методами“. Да, это так.

Я хотел знать больше. Разве он не приказал Марико переводить все и посвящать меня в хитросплетения местной политики?

Мне требовались деньги, чтобы нанять новую команду. Разве он не дал мне две тысячи коку?

Я просил двести-триста пиратов. Разве он не дал мне двести самураев, полномочия и звание? Подчинятся ли мне самураи? Конечно. Он сделал меня самураем и хатамото. Так что они будут повиноваться мне до самой смерти. Они поплывут со мной на „Эразме“, как абордажная команда, и я поведу их на приступ.

Как же мне повезло! Невероятно. У меня есть все, что я хочу. Кроме Марико. И даже она. Мне принадлежат ее душа и любовь. Я обладал ее телом прошлой ночью, волшебной ночью, которой никогда не было. Мы любили без физической близости. Это совсем другое.

Между мной и Кику не любовь, просто расцветающее желание. Для меня это было прекрасно. Надеюсь, для нее тоже. Я всеми силами старался быть японцем и выполнить свой долг, угодить ей, как она угодила мне».

Он вспомнил, как неуклюже надевал кольцо наслаждений. Им овладело смущение, заставившее его отвернуться, и страх, что силы иссякнут, но зря. Когда наконец кольцо встало на свое место, они опять занялись любовью. Ее тело дрожало и изгибалось, и эти содрогания вознесли его на такую высоту, о которой он даже не подозревал.

Потом, когда дыхание выровнялось, он разразился хохотом, а она прошептала: «Почему ты смеешься?» Он ответил: «Не знаю, просто ты сделала меня счастливым».

«Я никогда не смеялся в подобные минуты, никогда раньше. Я не любил Кику-сан – я ее ласкал. Я люблю Марико-сан всей душой, и мне очень нравится Фудзико-сан.

А стал бы ты заниматься любовью с Фудзико?

Нет. По крайней мере, думаю, что не мог бы.

Разве это не твой долг? Вместе с привилегиями самурая и уверенностью, что все должны обходиться с тобой как с самураем, ты принял на себя ответственность и обязанности, не так ли? Это справедливо. И почетно. Твой долг – дать Фудзико сына.

А Фелисити? Что сказала бы она?

А когда ты уплывешь, что будет с Фудзико и Марико? Ты действительно вернешься сюда, несмотря на рыцарский титул и большие почести, которых наверняка удостоишься, если доставишь на родину груз сокровищ? Решишься ли ты вновь преодолеть враждебные глубины и леденящий ужас Магелланова пролива, пройти сквозь штормы, цингу, корабельные бунты, плыть шестьсот девяносто восемь дней, чтобы во второй раз пристать к этому берегу? Выдержишь ли снова подобные испытания? Решай!»

Потом он вспомнил, что сказала ему Марико: «Будьте японцем, Андзин-сан, вы должны, чтобы выжить. Делайте то же, что делаем мы, подчиняйтесь гармонии кармы, не стыдясь этого. Примиритесь с силами, которые вне вашей власти. Раскладывайте все по своим местам и уступите ва, гармонии жизни. Не сопротивляйтесь, Андзин-сан, карма есть карма».

«Да, я решу, когда придет время.

Сначала я должен собрать команду. Потом захватить черный корабль. Затем пройти полсвета, чтобы попасть в Англию. После я куплю и снаряжу военные корабли. И тогда уж буду решать. Карма есть карма».

Кику заворочалась, плотнее закуталась в одеяла, придвинувшись к нему поближе. Он почувствовал тепло ее тела через шелк двух кимоно и возбудился.

– Андзин-сан, – пробормотала она, еще не проснувшись. – Хай?

Он не стал будить ее. Он довольствовался тем, что баюкал Кику и отдыхал, восхищенный блаженством, которое дало ему обладание ее телом. Но перед тем как заснуть, он благословил Марико за то, чему она научила его.

– Да, Оми-сама, конечно, – кудахтала Гёко. – Я схожу за Андзин-саном сейчас же. Ако, пошли со мной! – Гёко отправила Ако за чаем, а сама заторопилась в сад, соображая, какие такие важные новости доставил прискакавший ночью гонец.

«И почему Оми сегодня такой странный? – спросила она себя. – Такой надменный, грубый? И с чего явился сам из-за такого пустяка? Почему не прислал кого-нибудь из самураев? Э-э, кто знает? Оми – мужчина. Кто их разберет, особенно самураев? Нет, что-то не так. Не принес ли гонец объявление войны? Думаю, да. Что ж, война так война, она никогда еще не вредила нашему делу. Даймё и самураи все так же будут нуждаться в наших услугах, даже больше, и на войне деньги значат для них меньше, чем когда-либо. Все хорошо».

Она улыбнулась про себя. «Вспомни военные дни сорокалетней давности, когда тебе было семнадцать, и Мисиму. Сколько было смеху, любовных забав, славных ночей, перетекающих в дни. Вспомни, как ублажала Лысого Старикана, отца Ябу, приятного пожилого господина, который любил варить преступников, как и его сын. Вспомни, как тебе пришлось постараться, чтобы угодить ему, – в отличие от его сына! – Гёко хихикнула. – Мы миловались три дня и три ночи, потом он на год стал моим покровителем. Хорошие времена – отличный мужчина. О, как мы наслаждались!

Война или мир – не важно! Сиката га най? Достаточно вложено в дело у ростовщиков, торговцев рисом, немного там, немного здесь. Есть винокурня в Одаваре, чайный домик в Мисиме процветает, а сегодня господин Торанага хотел купить контракт Кику!

Да, наступают занятные времена, и какой захватывающей выдалась прошлая ночь. Кику была прекрасна, вспышка Андзин-сана огорчительна. Но Кику выправила положение, ни одна куртизанка в этой стране не сумела бы лучше. И после, когда госпожа Тода ушла, искусство Кику все скрасило, и ночь прошла в блаженстве.

Ах, мужчины и женщины! Как они предсказуемы. Особенно мужчины.

Вечные дети. Тщеславные, трудные, ужасные, нетерпеливые, слабые, противные, очень редко изумительные, но все рождены с одной все искупающей особенностью, которую мы называем „нефритовым стержнем“, „черепашьей головкой“, „вершиной ян“, „кипящим стеблем“, „поршнем“ или просто „куском мяса“.

Как оскорбительно! И все-таки как правильно!»

Гёко хихикнула и в который уже раз спросила себя: «Во имя всех богов, живых, мертвых и тех, которые еще только должны родиться, что бы мы делали в этом мире без „куска мяса“?»

Она ускорила шаг, стук подошв разносился далеко, предупреждая о ее приходе. Она взошла по отполированным кедровым ступеням, очень осторожно постучала.

– Андзин-сан, Андзин-сан, извините, но господин Торанага послал за вами. Вам приказано тотчас вернуться в крепость.

– Что? Что вы говорите?

Она произнесла то же самое более простыми словами.

– А! Понятно! Хорошо, я буду там очень скоро, – услышала она. «До чего же смешной выговор!»

– Извините, пожалуйста. Кику-сан?

– Да, мама-сан? – Через мгновение сёдзи отодвинулись, и выглянула Кику, улыбающаяся, в облегающем кимоно, с растрепанными волосами. – Доброе утро, мама-сан, надеюсь, вы видели хорошие сны?

– Да-да, благодарю тебя. Кику-сан, не желаешь ли ты свежего зеленого чая?

– Ох!

Улыбка исчезла с лица Кику. Это была условная фраза, уместная в любой обстановке, которой Гёко извещала подопечную, что пришел ее самый важный гость, Оми-сан. Услышав ее, Кику могла поскорее закончить рассказ, песню или танец, чтобы принять Оми-сана, если ей того хотелось. Кику мало кого допускала до тела, хотя скрашивала досуг многих самураев, если они платили. Только очень и очень немногие могли позволить себе все ее услуги.

– Ну так что? – не отставала Гёко.

– Ничего, мама-сан. Андзин-сан, – весело позвала Кику, – простите, а вы не желаете чаю?

– Да, пожалуй.

– Сейчас принесут, – сказала Гёко. – Ако! Поторопись, деточка.

– Да, хозяйка. – Ако принесла чайник и две чашки на подносе, налила.

Гёко удалилась, снова извинившись за беспокойство.

Кику сама подала чашку Блэкторну. Тот жадно выпил чай, затем она помогла ему одеться. Ако достала свежее кимоно и для нее. Кику была очень внимательна к Блэкторну, но вся поглощена мыслью о том, что скоро ей придется проводить Андзин-сана за ворота и раскланяться с ним, когда он будет уходить. Этого требовали хорошие манеры. Более того, это была ее привилегия и обязанность. Только куртизанкам первого класса разрешалось выходить за порог, чтобы воспользоваться почетным правом. Госпожам рангом пониже надлежало оставаться во дворе. Казалось немыслимым, что она не завершит ночь как полагается – гость мог оскорбиться, и все-таки…