К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Пункт 5 «Вводного закона» (проекта) был сформулирован следующим образом: «5. Впредь до установления условий, гарантирующих Советскую власть от контрреволюционных посягательств на нее, революционным трибуналам предоставляется право применения как высшей меры наказания расстрела по преступлениям, предусмотренным статьями 58, 59, 60, 61, 62, 63 Уголовного кодекса».

Ленин к этому пункту сделал следующее замечание: «Добавить и статьи 64 и 65 и 67 и 68 и 69.

Добавить право замены расстрела высылкой за границу по решению ВЦИКа (на срок или бессрочно).

Добавить: расстрел за неразрешенное возвращение из-за границы».

16 мая состоялась личная беседа Ленина с Курским. Речь шла, в частности, о проекте статьи, определяющей понятие «контрреволюционное действие». Ленин сам взялся набросать проект этого определения и на следующий день отправил Курскому еще одно письмо:

«Т. Курский! В дополнение к нашей беседе посылаю Вам набросок дополнительного параграфа Уголовного кодекса. Набросок черновой, который нуждается, конечно, во всяческой отделке и переделке. Основная мысль, надеюсь, ясна, несмотря на все недостатки черняка: открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы.

Суд должен не устранить террор, обещать это было бы самообманом или обманом, а обосновать и узаконить его принципиально, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого. С коммунистическим приветом. Ленин.

Вариант 1: Пропаганда или агитация или участие в организации или содействие организациям, действующим (пропаганда и агитация) в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к насильственному ее свержению путем ли интервенции или блокады, или шпионажа, или финансирования прессы и т. п. средствами, карается высшей мерой наказания, с заменой в случае смягчающих вину обстоятельств лишением свободы или высылкой за границу.

Вариант 2:

а) Пропаганда или агитация, объективно содействующие той части международной буржуазии, которая и т. д. до конца.

б) Такому же наказанию подвергаются виновные в участии в организациях или в содействии организациям или лицам, ведущим деятельность, имеющую вышеуказанный характер (деятельность коих имеет вышеуказанный характер).

Вариант 2 б: содействующие или способные содействовать» [618] .

Указания Ленина о том, что вопрос о терроре нужно формулировать в Уголовном кодексе «как можно шире», а также его варианты «2а» и «26» являлись безусловно ошибочными, открывающими лазейку для множества злоупотреблений. Вероятно, эти предложения подверглись критике в ЦК и Наркомюсте, так как в основу статьи 57 УК лег только «Вариант 1», в котором нет слов «объективно содействующие» или «способные содействовать». Тем не менее письмо Ленина Курскому, опубликованное по инициативе последнего в 1924 году, не могло способствовать улучшению деятельности советской юстиции.

Все знают слова К. Маркса о том, что революции – это «локомотивы истории» [619] . Очень часто приводятся слова Ленина, сказанные им задолго до Октябрьской революции, о том, что революции – «это праздник угнетенных и эксплуатируемых» [620] . Гораздо реже вспоминают слова Ф. Энгельса о том, что «во всякой революции делается много глупостей» [621] . Конечно, революции могут быть различными по своим результатам и характеру, но после опыта XX века трудно слагать гимн в честь насильственных революций. Они бывают необходимы, когда отжившие реакционные институты и общественные слои не желают идти ни на какие уступки, и это приводит к политическому взрыву и насилию. Однако вооруженную борьбу классов трудно регулировать, и еще труднее предвидеть ее результат, ибо желания и цели революционеров достигаются только после жестокой борьбы, конечные результаты которой оказываются мало похожими на первоначальные замыслы. Крупнейший русский публицист Д. И. Писарев писал не без оснований еще более ста лет назад: «В жизни народов революции занимают то место, которое занимает в жизни отдельного человека вынужденное убийство. Если вам придется защищать вашу жизнь, вашу честь, жизнь или честь вашей матери, жены или сестры, то может случиться, что вы убьете нападающего на вас негодяя. То же самое можно сказать и о насильственных переворотах, которые, кроме того, можно сравнить с оборонительными войнами. Каждый переворот и каждая война сами по себе всегда наносят народу вред как материальный, так и нравственный. Но если война или переворот вызваны настоятельной необходимостью, то вред, наносимый ими, ничтожен в сравнении с тем вредом, от которого они спасают» [622] .

Со словами Писарева можно согласиться, но с оговоркой: вред от разбираемых им действий бывает неизбежен, но вовсе не ничтожен.

Старая коммунистка и журналист, активная участница всех событий в нашей стране в 20 – 70-е годы Р. Б. Лерт сказала автору этой книги: «Революция была необходима в такой стране, как Россия, и эта революция не могла обойтись без насилия. Нельзя было победить в Гражданской войне без массового террора, без насилия над офицерами, над кулаками... Разгорелась действительно смертельная борьба, и если бы коммунисты не победили, их всех бы вырезали белые. Но мы как революционная партия допустили ошибку, когда представляли революционное насилие не как печальную неизбежность, а как подвиг. Массовое насилие, террор, даже и "красный", все равно остаются злом. Пусть это зло временно необходимо, но это все-таки зло, а между тем его скоро стали представлять как добро. Мы стали думать и говорить, что все, что полезно и необходимо для революции, – это добро, это нравственно. Но это неверно. Революция несла в себе не только добро, но и зло. Избежать насилия в революции было невозможно, но нужно было понимать, что речь идет о временном допущении зла в нашу жизнь и нашу практику. Романтизировав насилие, мы продлили ему жизнь, мы сохранили его даже тогда, когда оно стало уже совершенно излишним, стало абсолютным злом... Непротивление злу насилием – не наша философия, она во многих случаях может лишь помочь торжеству зла. Но применяя и весьма крутые средства, мы не должны были менять моральную оценку этим актам насилия» [623] .

Если злоупотребления насилием были уже достаточно частыми при жизни Ленина, то они становились нормой по мере того, как Сталин укреплялся в руководстве партии. Еще задолго до репрессий 1936 – 1938 гг. Сталин приучил большинство советских и партийных работников не стесняться в выборе средств в борьбе с теми, кого он объявил врагами революции. Разве думали о средствах при выселении на Север многодетных семей богатых крестьян? Разве не избивали во время коллективизации кулаков и «подкулачников»? Разве не говорил Макар Нагульнов из «Поднятой целины», что «станови перед ним десятки стариков, детишек, баб», и если скажут ему, что это нужно для революции, то он «их всех из пулемета порешит»?

Конечно, Сталин был далеко не единственным проводником иезуитских методов в руководстве партией и революцией: у него было немало единомышленников и среди руководителей, и среди рядовых участников борьбы. Это облегчило внедрение в практику государственных и особенно карательных органов тезиса о возможности «в интересах революции» применения любых средств. Это облегчило Сталину осуществление его целей. Ибо достаточно было ему объявить всех неугодных людей «врагами народа», как эти люди оказывались вне закона и любое насилие над ними становилось оправданным и допустимым.

Не все партийные и советские работники с легким сердцем приняли в 1929 – 1933 гг. сталинские методы коллективизации. Некоторые из активистов, направленных в эти годы в деревню, возвращались домой больными от пережитого. Нелегко было многим руководителям санкционировать в 1937 – 1938 гг. аресты своих же товарищей по партии. Немало было работников НКВД, которые с тяжелыми сомнениями и переживаниями выполняли приказы о применении пыток по отношению к заключенным. Но этим людям говорили, что так нужно для революции, и привычная логика успокаивала совесть, туманила сознание, облегчая грехопадение честных ранее революционеров, превращавшихся со временем в послушное орудие сталинского произвола, а позднее чаще всего и в его жертву.

Типична в этом отношении судьба такого когда-то субъективно честного революционера, как Н. В. Крыленко. Именно нарком юстиции СССР Крыленко выступал в начале 30-х, да и в конце 20-х годов особенно рьяным защитником внесудебных репрессий. Он писал в 1930 году: «Для буржуазной Европы и для широких кругов либеральствующей интеллигенции может показаться чудовищным, что Советская власть не всегда расправляется с вредителями в порядке судебного процесса. Но всякий сознательный рабочий и крестьянин согласится с тем, что Советская власть поступает правильно».