Особый отдел и тринадцатый опыт - Юрий Брайдер

— Хороший пёсик, хороший… Сейчас я тебя кефирчиком угощу.

— А почему только кефирчиком? — не удержался Ваня. — Неужели всё мясо сами съели?

— Мясо он и так каждый день получает, — благодушно ответил пограничник. — Кефирчик полагается в знак поощрения за успешную работу. В этом поезде наркотики не каждый день попадаются…

— Ничего не понимаю, — сказала Людочка, наводя порядок в разгромленном купе. — Какие такие наркогаки? Откуда им взяться? Не похожи эти двое на наркоманов… Что-то здесь нечисто… Признавайся, это ты им сам подкинул?

— Признаюсь, — ответил Ваня, успевший заначить недопитую бутылку коньяка. — Но ведь они на нас первыми наехали.

— Мало ли какие конфликты случаются в поездах! Они, конечно, хамы изрядные, но зачем же так строго наказывать? За наркотики и срок недолго схлопотать.

— Да ничего им не будет, — отмахнулся Ваня. — Подержат до утра и отпустят. В следующий раз умнее будут.

— Ты уверен, что отпустят?

— Конечно. Это ведь не настоящий наркотик, а обыкновенная обманка. Я её у ребят из криминалистической лаборатории выпросил. И на вид, и на вкус, и на запах — натуральный героин. Но простейшая химическая экспертиза наличие наркотических веществ не подтвердит.

— Пока дело до экспертизы дойдёт, им все бока намнут. Знаю я, каковы порядки в наших казённых домах.

— Скажи спасибо, что нам самим бока не намяли, — ухмыльнулся Ваня. — Тем более что у тебя вдобавок и передок мог пострадать… Разве такой хоккей нам нужен?

— И всё же ты не прав. Я, конечно, не последовательница Толстого и Ганди, но не считаю, что на каждое проявление зла, тем более неосознанное, нужно отвечать другим, куда более изощрённым злом.

— Послушай сюда. — Ваня, подогретый коньячными парами, уже завёлся. — Дело даже не во зле. Оно неистребимо. Но почему в своей собственной стране я должен терпеть унижение от чужаков? Представь себе на минутку, что кто-то из наших, пусть даже Сашка Цимбаларь, приедет на Кавказ и начнёт приставать к тамошним женщинам, третировать мужиков и хамить в общественных местах. Позволят ему такое?

— Ну ты сравнил! Там страны крохотные. Всё на виду. Все друг друга знают. Кругом одни родственники. А у нас, считай, проходной двор. Вселенский перекресток. Сосед соседа в упор не видит. Всем на всё наплевать. Говоря наукообразным языком, русский народ, достигший стадии суперэтноса, перестал идентифицировать себя как кровнородственное сообщество.

— Это не довод! Если приехал сюда из какого-нибудь горного аула, изволь быть ниже травы тише воды. Уважай наши порядки, если уважаешь наши деньги. А не нравится, вали домой, паси баранов… Две абсолютно разные цивилизации никогда не уживутся вместе. Кому-то одному обязательно придётся уступить. Пожертвовать своими традициями, верованиями, быть может, даже языком. А противостояние обязательно закончится кровью, большой кровью… Возьмем, к примеру, Штаты. Белые американцы прокляли тот день, когда их отцы надумали воспользоваться услугами чернокожих рабов. Как бы потомки этих самых рабов не взяли к ногтю бывших хозяев! Хорошо ещё, если выходцы из Латинской Америки, которых в Штатах уже больше четверти населения, станут на сторону янки. Этнический конфликт, моя дорогая, это тебе не фунт изюма. В ближайшие полвека американцев ждут крупные неприятности. Следующие на очереди — мы. В одной Москве проживает миллион мусульман. А знаешь, какая у них рождаемость?

— Что с тобой, Ваня? — Людочка подозрительно уставилась на него. — Ты случайно не выпил?

— А ты меня поила? — Ваня постарался уйти от прямого ответа. — У меня, может, душа горит! Ты только представь себе чикагское или нью-йоркское городское дно, где своего часа дожидаются миллионы подонков, которые ни разу в жизни палец о палец не ударили, а только курили травку, грабили белых старушек да горланили песни.

— Ты тоже особо не горлань, — попросила Людочка. — Не забывай, что нам еще предстоит встреча с пограничниками братской Украины. Не дай бог, если ты попрёшь на них рогом, требуя возвращения Крыма… Лучше поспи.

— У тебя под бочком посплю без вопросов… — Это было последнее, что успел сказать Ваня, перед тем как задать храпака.

На украинской стороне никаких проблем не возникло, только хохол-пограничник, проверявший Людочкин паспорт, не без удивления заметил:

— Ну и храпущая у вас доченька. Совсем как пьяный сапожник.

— Приболела немножко, — искательно улыбаясь, пояснила Людочка. — Конфет с коньячной начинкой объелась.

— Бывает, — хмурясь неизвестно чему, сказал пограничник. — Особенно если конфеты шоколадные, а коньяк армянский… Счастливого пути!

До Харькова оставалось всего ничего, но Людочка решила тоже поспать, благо свободных полок в купе хватало. Но предварительно она отыскала недопитую бутылку, спрятанную Ваней в укромном месте, и заменила коньяк на крепкий кофе, кстати сказать, входивший в стоимость билета.

Проснулась Людочка уже при солнечном свете, когда за окном замелькали первые промышленные пригороды. Поднять на ноги Ваню труда не составило — это было даже проще, чем разбудить кошку.

Во время завтрака Людочка с немым укором косилась на его помятую рожицу, но от словесных упрёков воздержалась: не пойман — не вор.

Когда состав стал сбавлять ход, постукивая колесами на бесчисленных станционных стрелках, Людочка поспешила к проводнице, чтобы под благовидным предлогом забрать свой билет, купленный до Симферополя (это было частью плана, разработанного тёртым калачом Кондаковым).

Вернувшись в купе, она застала Ваню в самом дурном расположении духа. В стакане, на который тот с отвращением поглядывал, плескался холодный кофе, а по полу каталась пустая бутылка.

— Ты хоть раз в жизни испытывала крушение мечты? — произнёс Ваня с невыразимой тоской.

— Только в детстве, когда мне не купили говорящую куклу, — едва сдерживая улыбку, ответила Людочка.

— А со мной это случилось минуту назад. Всю ночь я провёл в сладких грёзах, а утром потерпел жестокое разочарование. Единственное, что мне остаётся, это до конца испить свою горькую чашу. — Он с брезгливой гримасой отхлебнул из стакана. — Неужели это расплата за мою невинную шутку? Попутчикам я подсунул фальшивый героин, а они одарили меня фальшивым коньяком. О времена, о нравы!

— А ведь я предупреждала тебя, что зло не конструктивно и к посторонним людям, пусть даже и не симпатичным тебе, следует относиться терпимо.

— Когда ты меня предупреждала? — удивился Ваня.

— Вчера ночью, когда ты вовсю костерил чужаков, не желающих принимать образ жизни, которого придерживается титульная нация. Особенно досталось нашим мусульманам и американским неграм.

— Быть такого не может! — возмутился Ваня. — Негры — лучшие на свете парни. А мусульманство — самая прогрессивная и динамично развивающаяся религия. За ней будущее! И вообще, я болельщик грозненского «Терека».

— Ладно, не кипятись. Сходить пора.

Харьковский вокзал был способен произвести впечатление на кого угодно, даже на искушённых москвичей: грандиозные размеры, величественная архитектура, мраморные полы, исправно действующие башенные часы. И хоть одна половина здания находилась на ремонте (говорят, чуть ли не со времён провозглашения независимости), другая исправно функционировала, предоставляя бывшим и будущим пассажирам весь спектр услуг, предусмотренных железнодорожным уставом. Пояснительные надписи на чистой украинской мове поддавались чтению, пусть и с некоторым усилием.

Людочка отослала в адрес Кондакова телеграмму с условным текстом и, держа Ваню за руку, вышла на привокзальную площадь. К ней примыкал сквер, в дальнем конце которого били фонтаны, всё время менявшие высоту и направление струй. Возможно, в завуалированной форме они олицетворяли собой внешнюю политику молодого государства.

Вокруг сквера на лошадях катались дети. Каждая цветочная клумба напоминала собой праздничный торт, и строгие охранники не позволяли прохожим похищать с них астры, бархатцы и анютины глазки. Наглые раскормленные голуби садились едва ли не на голову.

Везде говорили, пели, ругались, просили милостыню и рекламировали свой товар исключительно по-русски. О том, что это не какой-нибудь Тамбов или Белгород, напоминали лишь цены, выставленные не в рублях, а в гривнах, да желто-голубой флаг, полоскавшийся на здании железнодорожного управления.

Скользнув взглядом по рекламным щитам, украшавшим окрестные здания, Ваня сказал:

— Создаётся впечатление, что все харьковчане пьют пиво «Оболонь», едят колбасы Лубенского мясокомбината и хранят деньги в коммерческом банке «Базис».

— А ты хочешь, чтобы они пили настой опия, ели человечину и хранили деньги в чулке? — осведомилась Людочка. — Наличие рекламы, тем более национальной, свидетельствует о хорошо развитой экономике. Недавно я побывала в одной сопредельной стране, так там вместо рекламы висели только лозунги: «Мы любим нашего президента!»