Долгий путь на Бимини - Карина Шаинян

– Элли?! – Герберт растерянно поглядел на бледное мокрое лицо, слипшиеся ресницы, красную кайму вокруг ноздрей. – Давай-ка вставай…

Он подхватил ее подмышки и рывком поднял. Элли запуталась в собственных ногах и пошатнулась, едва он отпустил – пришлось снова подхватывать, не давать сползти обратно на ступеньки. Придерживая девушку за талию, Герберт полез в карман за ключом.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он, слепо нашаривая замочную скважину.

– Вот, – вместо ответа Элли протянула ему кусок цепочки с медным кольцом. Герберт несколько секунд смотрел, не узнавая, потом взглянул на дверь – рядом с косяком жалко болтался остаток из нескольких звеньев. – Оборвала тебе звонок, – хихикнула Элли. – Понимаешь, мне больше некуда было идти… Где ты был?

– На работе, – сухо ответил Герберт и потянул носом. – Да ты пьяна! – возмущенно воскликнул он. – Давай-ка я отвезу тебя домой, твой отец, наверное, с ума сходит!

– И ты туда же, – непонятно пробормотала Элли. – Может, ты меня все-таки впустишь? Я насквозь промокла…

Войдя в дом, Элли тут же юркнула в комнату. «Я твой свитер возьму?» – прокричала она. Ответа явно не требовалось, и Герберт лишь молча кивнул. Он расхаживал по кухне, тоскливо вздыхал, ерошил волосы. О предстоящем объяснении с Клаусом даже думать не хотелось.

Чайник забулькал и выплюнул струю пара; Герберт привернул газ, неуверенно потоптался на пороге кухни. Было слышно, как Элли шуршит одеждой. Наконец она вошла, на ходу подворачивая рукава и ежась; пробормотала: «Колючий». Свитер Герберта доходил ей почти до колен, подбородок тонул в широком воротнике. По-прежнему заплаканная, она выглядела теперь совершенно трезвой и очень несчастной. Герберту стало неловко за свое раздражение.

Элли наотрез отказалась ехать домой; рассказывать, что случилось, она тоже не захотела. Только смотрела исподлобья, всхлипывала и порывалась уйти, как только слышала о том, что, мол, неплохо хотя бы предупредить Клауса. В конце концов Герберт сдался. Он вздохнул, снова представив разъяренного аптекаря, в последний раз покосился на телефон и махнул рукой. Разлил чай. Зажег несколько свечей в одинаковых стеклянных подсвечниках, расставил линейкой на столе.

– Зачем это? – сердито спросила Элли, ткнув пальцем в аккуратный строй.

– Ты же любишь, принцесса, – удивленно ответил Герберт и чуть подвинул одну свечу, выбившуюся из ряда.

– Не смей, – протянула Элли, и Герберт вздрогнул, услышав низкий, протяжный голос, так не похожий на привычный щебет. – Не смей называть меня принцессой! Иначе я уйду.

– Опять начинается… В таком виде? – Герберт ткнул пальцем в торчащие из-под свитера голые коленки.

– Одеться недолго…

– Да что с тобой сегодня… – Герберт неуклюже приобнял ее, осторожно нащупывая сквозь грубую шерсть хрупкие ребра.

Элли едва заметно шевельнулась, уходя из-под руки.

– Я его ненавижу, – пробормотала она неуверенно, будто пытаясь убедить саму себя.

– Кого? Кого? – Герберт заглянул в ее искаженное лицо, отвел глаза. – Пожалуйста, не думай сейчас…

– Так, одного человека… – Элли уперлась руками в плечи, отстраняясь. – Пусти.

Она снова села, отхлебнула чаю, поежилась. Воспоминания о докторе окатывали ледяным стыдом и яростью. Казалось, что запах Карререса окутывает ее видимой пеленой, багровым горячим облаком вроде ореола вокруг свечного пламени. Элли не понимала, почему Герберт не замечает этого, и хотела, чтобы заметил и понял наконец, и страшилась, что заметит.

Герберт мрачно звенел ложечкой, порывался заговорить, но все не решался. Улыбнуться ему, думала Элли, сказать, что поссорилась с отцом – и можно будет остаться. Делать бутерброды по утрам, ждать с работы… А по выходным ходить в кино или навещать отца. Или ездить на пикники – только не на Пороховой холм, вокруг Клоксвилля много других подходящих мест. Забыть все, как страшный сон; да и забывать-то нечего, разыгравшееся воображение быстро угомонится рядом с надежным и твердо стоящим на земле Гербертом. Он перестанет называть ее принцессой, чтобы не расстраивать. Он не будет толкать в рокочущую темноту и пугать черными парусами… Герберт взял ее за руку, решительно набрал в грудь воздуха, и Элли захотелось завыть от тоски.

Тяжелый стук в дверь заставил их подпрыгнуть.

– Кого еще черти принесли… – простонал Герберт и вдруг облегченно заулыбался. – Иду-иду, господин Нуссер! – крикнул он и бросился открывать. Элли попыталась удержать его за рукав – он высвободился, мимоходом чмокнул ее в лоб и, не скрывая радости, живо распахнул дверь.

Элли опрометью бросилась на кухню и задергала створку окна. Защелка никак не поддавалась; вскочив на подоконник, Элли потянулась к приоткрытой форточке и вдруг сообразила, что будь это Клаус, он давно уже ворвался бы в дом. Она прислушалась к неразборчивым голосам в прихожей. «Не могу один, извини…» – бубнил ночной гость. «Да вы что, сговорились сегодня?» – жалобный вскрик Герберта. «Извини, что так поздно… не помешаю… просто посижу, ты ложись… холодно очень, боюсь…». Голос был прерывистый, невнятный. Похоже, кто-то из приятелей надрался, усмехнулась Элли и медленно спустилась на пол.

– Да заходи уже, – сказал Герберт, входя на кухню. – Мы тут… Элли?

Элли кивнула так осторожно, словно боялась, что от малейшего движения задавленный, скомканный крик расправится, как пружина, и, разрывая легкие, вырвется из горла. Удары крови в ушах звучали гулко, как огромный барабан. «Ну же… у тебя получится!» – с яростным напряжением сказал в голове Карререс, и сильно запахло порохом. Гай улыбнулся половиной лица, подмигнул, и Элли с шумом втянула в себя воздух.

– Что это с вами? – растерянно спросил Герберт, переводя взгляд с синюшно-бледного, нелепо скособочившегося Гая на бескровное от ужаса лицо Элли. Гай покачал головой – ничего, все в порядке, – и вдруг, немыслимо изогнувшись, передернулся всем телом.

– Знобит, – пояснил он, и Герберт изо всех сил вцепился в соломинку здравого смысла.

– Да ты простыл, наверное. Тебе нужно согреться, – сипло пробормотал он, едва шевеля губами, и потянулся к чайнику.

– Согреться? – Гай неловко потоптался на месте, будто не понимая, что нужно делать. Вдруг его глаза закатились, по телу снова прошла крупная дрожь. Он судорожно забрал в кулак свитер, комкая заскорузлую, изорванную ткань. – Согреться!

Все еще стягивая дыру на груди, он схватил одну из забытых свечей. Не веря своим глазам, Герберт и Элли смотрели, как Гай хлебает из стакана-подсвечника расплавленный воск, не обращая внимания на суматошно бьющееся у самых ресниц пламя. Сделав последний глоток, Гай облизнул покрывшиеся парафиновой коростой губы. Провел ладонью по лицу, погасив тлеющую бровь, озадаченно взглянул на испачканную пеплом ладонь, снова провел по глазам, стряхивая подпаленные волоски.