Чужие дети - Джоанна Троллоп

Поскольку Дейл вела машину от своей квартиры на окраине Бристоля, для нее поездка оказалась довольно выматывающей. Она купила квартиру вместе с Нейлом, поскольку он сказал, что шансы для развития карьеры лучше в Бристоле — в театре и в большой программе на радио и телевидении. И девушка согласилась — отчасти потому, что ей нравилось соглашаться с Нейлом. Кроме того, она пришла в восторг от мысли, что из-за друга у нее появился повод переехать из Бата, пусть хотя бы и на дюжину миль.

Но когда Нейл ушел, Дейл показалось, что с ним исчезло все очарование квартиры в Бристоле. Он забрал с собой очень мало вещей, но ему удалось лишить жилье прежней ауры. Дом, который раньше служил стимулом, дарил радость, уют и самодостаточность, за одну ночь превратился в место, где можно только переночевать.

Дейл подумала о брате. Она была признательна ему за терпение, за то, как Люк искренне искал способы, чтобы приободрить ее. Даже выбрав Эми, он всегда давал понять: подруга никогда не может рассматриваться как угроза или замена сестре и отношениям между Дейл и Лукасом. Даже когда Дейл ревновала («Я, — сказала она однажды Нейлу, смеясь над своей собственной способностью допускать такие мысли, — сама выдумала ревность»), то признавала: это — не результат действий или присутствия Эми. А такое случалось. Ведь Дейл была подвержена приступам ревности, подобно лунным фазам. Ревность, как иногда думала она про себя, возникала от страха. А страх преследовал ее всю жизнь: казалось, что каждый, кого она любила и в ком так нуждалась, в конце концов, оставит ее. Порой девушка задавалась вопросом, подтверждалось ли это на практике. Никто, за исключением Нейла, осознанно не оставил ее — едва ли можно обвинять в этом бедную маму, которая умерла из-за непредвиденных обстоятельств. Пусть втайне и хотелось ее обвинять, — но наверняка не реальная жизнь оказала влияние на мир эмоций Дейл. Она жила с убеждением, что у людей, которых оставили, есть чувство реальности и силы, но они совершенно не могут повлиять на происходящее.

Когда Джози ушла, у нее возникла небольшая паника. Дейл всегда хотела, чтобы та ушла, содействовала тому. Но, когда девушка увидела, какое опустошенность испытывает ее отец после ухода жены, она не почувствовала большого триумфа. Скорее, Дейл ощутила пугающе поспешное возвращение тех первых детских лет без матери. А потом ее вновь проснувшиеся страхи породили новые, — и теперь она беспочвенно сознавала тревогу: а вдруг отец оставит ее и Лукаса и уйдет вслед за Джози.

Нейл очень раздраженно вел себя с ней в то время. Теперь, оглядываясь назад, Дейл понимала — это было вероятным началом гибели их отношений. Он сказал, что невозможно жить с тем, кто умышленно, осознанно иррационален. «Но я действительно это чувствую!» — кричала Дейл…

Вода в ванной остыла. Дейл перестала размахивать руками и теперь шарила в полутьме в поиске мыла. Однажды Рут сказала ей в то мрачное время, когда ушел Нейл, что следует понять: любовь — не обладание людьми или владение ими просто потому, что нуждаешься в них. Наоборот, она дает любимым свободу, позволяя уйти. «Все совсем иначе. Неограниченное количество любви не может охватить всех, поэтому есть опасность, что кто-то еще может забрать твою долю. Некоторые люди любят только одного человека, другие могут любить сотни. Но это не значит, что в каждом случае присутствует одинаковое количество любви. Я должна снова влюбиться, не так ли? И я хочу этого. Но если я влюблюсь, то не стану любить своих детей меньше, как ты не перестанешь любить своего брата и отца».

Дейл встала в ванной и потянулась за полотенцем. Она обернула его вокруг тела под мышками наподобие саронга и вышла из воды. Потом девушка прошлепала босыми влажными ногами к телефону по щекочущему покрытию на полу в гостиной (паркет они в свое время заботливо выбирали вместе с Нейлом). Телефон стоял на низеньком столике — с обязательным автоответчиком и факсом.

Она сняла трубку и набрала номер отца. Раздался гудок, один, второй, третий, а потом пошло сообщение его автоответчика:

— Вы позвонили в архитектурное агентство Тома Карвера. На данный момент никого нет на месте…

Дейл повесила трубку и осталась стоять и смотреть на нее. Отца нет дома.

Она слегка стиснула зубы. С кем же это он мог быть?

Глава 5

— Ты не зайдешь? — приветливо спросил Мэтью у Руфуса.

Мальчик сидел спиной к дому на низкой ограде сада и размеренно барабанил по стене пятками.

Элейн только что привезла его. Она припарковала машину чуть поодаль от дома, и Руфус медленно вышел из машины, позволил матери крепко обнять себя, но потом молча отклонил предложение войти в дом. Вместо этого он высвободился из объятий Джози и теперь сидел на стене.

— Я бы оставила его в покое, — сказала Элейн. Она слегка повысила голос, чтобы внук мог слышать. — Он зайдет в дом, когда замерзнет.

Джози озабоченно посмотрела на улицу — неприметную, построенную в жилой зоне с парными домами на одну семью, стоящими друг против друга. Все здания относились к концу семидесятых, они были похожи одно на другое. Некоторые из садов выглядели аккуратными и ухоженными, другие — чрезвычайно плотно засаженными. Но большинство участков с разбросанными игрушками, бельевыми веревками, мусорными ведрами и машинами, стоящими на блоках в ожидании ремонта, красноречиво говорили о неопределенности, которая стала основой семейной жизни. Джози пока еще не знала никого на этой улице, да и самой улицы — безопасна ли она для восьмилетнего мальчика, который сидит здесь один, могут ли припаркованные машины, которые периодически подъезжали из центра Седжбери, снова отправиться в путь…

— Пойдем, — сказала она сыну слегка заискивающим тоном. — Пойдем. Мы привезли тебе гостинцы.

Он не взглянул на мать. Вместо этого мальчик посмотрел на дом через дорогу. Там колодец в саду был украшен пластмассовой кошкой, ползущей по крыше.

— Нет, спасибо, — ответил Руфус.

Спустя какое-то время Джози и Элейн вошли в дом. Руфус не обернулся, но он чувствовал, почти видел, что они стояли у окна в гостиной и наблюдали за ним. Мальчик решил встать и пройтись, но ему не хватило для этого бунтарского духа. Да и пугать маму не хотелось.

Руфус просто намеревался дать матери безошибочно понять, что, может быть, она и выбрала Баррат-роуд, 17 местом его проживания, но это — не его дом. Дом остался в другом месте. С ним связаны теплые воспоминания, он досконально знаком, ты знал его большую часть своей жизни. Поэтому дом становится твоим естественным местом пребывания. А вот на Барратт-роуд, 17 нет таких воспоминаний, — по крайней мере, не для Руфуса. Да и в любом отношении здесь незнакомое место для мальчика. Ему очень непривычно находиться тут, и он хотел причинить за это острую боль — матери, бабушке и… Мэтью.