Вслед за путеводною звездой (сборник) - Коллектив авторов

Любезный наканунный приём провинциальных настоек ещё и к вечеру давал о себе знать кратковременными желаниями прояснить то ризо-, то местоположение отдельных исторических персонажей. Нелепы, но смешны были шутки: отчего на входе во храм молодая, но точно не матушка, хоть и в платке, торгует коктейльными трубочками и флаерами «за здравие» и «за упокой». И, тем не менее, перекрестившись, как верующие, но, точно не зная во ЧТО, угомонив похмельное богохульство, в грешном трепете, (сошедшем внезапно), пристально и подробно мы обошли весь храм с немалыми остановками для чтения музейных экспликаций и созерцанием священной иконоживописи, что точно и всегда проходит мимо острого взгляда истых верующих.

Взгляд, как всегда, потянуло, куда нельзя. Даже охранный дедушка с умным видом стоял в полевой форме, скорее собственного обретения, но «ура!» новой и, затянутая строительной лентой колыбель, невесть кого, упокоенного во мрамор с потёртой до нечитабельности насечкой щербато-золочёного шрифта́, привлекла наш незакусивший скоромными и шустрыми предпапертными пирожками взгляд.

И так и сяк пытался я разглядеть, подлезть и прознать, которому же праху удостоено это троицыно место. Белоусый дедушка осёк попытку вторжения в неизвестность! На вопрос «Что охраняет?» внятно ответить не смог, но серьёзен был крайне.

– Князь там, что ли из Новгорода какой-то… Я-то тут работаю просто…

Яйца почесал и занавеску задёрнул, за которой одному ему только видимые были сокровища – грязный чайник, электроплитка с пригаром, спорт-шаровары с НЕО-тстиранной двойной сплошной, и в чайной оскомине выщербленная кружка.

Спасением от незнания «княжеской Истины» явилась женщина в тонком духовом платке, вздёрнутом электричеством от начёса над завитыми волосами сантиметров на пять-восемь от предполагаемой головы. Вероятно, она неоднократно, но по знакомству с седоусым закамуфлированным старцем, в нелегитимный период ремонта свята места, проникала за ленточное ограждение и в строительные леса, как и только что на глазах наших. Целовала трещины мрамора на гробнице, рьяно крестила верхнюю треть собственного тела и со значением удалялась, намагничивая полковничий, хоть и в отставке взгляд.

– Матушка! (а матушка была и лет наших моложе, и чернозём сознания отложил на неё отпечаток расстояния в возрасте между нами непреодолимый, вероятно, даже ввиду околостоличной жизни), скажите, а чьи это мощи?! – «не будь дурой», спросила моя жена.

И были мы, как из огромного чана с кипящим отваром шиповника животворящего окачены и взглядом, и отношением, и словом!

– Да, вы ЧТО-о-о!? Как чьи-и-и?! Это же мощи Господа нашего, Иисуса Христа!!! – и резко покинула храм.

Орошение православной брезгливостью своего ближнего не замедлило себя ожидать!

Обиженный, огорошенный и пристыженный, на выходе из собора я всё же решил заглянуть в лист Турист Информэйшн:

«В 1609 году, во время сильного пожара, в соборе все сгорело, кроме гробницы святого князя Довмонта и мощей святого князя Всеволода». Всеволодовы же мощи это! И были, и есть, и будут! Но разве догонишь её, барышню эту, чтобы ей про Христа разъяснять?!

– Романов, привет! К тебе когда-нибудь батюшка исповедоваться в кабинет приходил?

– А чего ты ко всем всегда по имени или отчеству, а ко мне по фамилии?

– В знак уважения, естессьно. У меня отца сослуживцы по фамилии называли в знак родового причастия к моей уже теперь фамилии. А тебя же, как ни назови, всё одинаково – Роман Романович, ну и так далее по званию!

– Ну и что? Причастил его?!

– Причастил потом уже бумагой и ручкой! К сакраментальной части нашего висяка коллекция. Глянешь?!

– Давай, устно сначала докладывай! Второе Высшее!

– А что докладывать?! Фантасмагория. Так что ли называется?! Кабинет попросил закрыть, встал на колени к стулу. Я сижу – он грехи свои докладывает шёпотом. Говорит, удавиться хотел. Батюшка – бывший майор МВД. Скрыл давно подробности дела какого-то. Мучается по сей день. В священники подался. Но, как говорится, не отпускает его. И новым знанием решил залатать крыши прошлого. Кино, Вашбродь, прям-таки!

– Ты, может, мне в стихах по электронной почте отпишешься, Мичурин?! Кто, откуда и куда шёл, где остановился и что сделал?

– Короче, режиссёра этого надо брать безбашенного. Он его квартиру освящать после убийства вызвал. Схужело от ладана – аллергия, говорят, у чертей этих бывает. Грохнулся в обморок. Очнулся и все обстоятельства ему слил. Тот на телефон записал. Файл прилагается. На этой квартирке ещё одна непонятка – деда мёртвого, ветерана, в ванной месяцев восемь назад нашли, но спустили на тормоза. Родственник. Вроде как сам залез. 90 лет. Несчастный случай. Похоже – естествоиспытатель какой-то – правду кадра что ли, типа, ищет, но не найдёт никак.

– А как же тайна исповеди?!

– Ну, вот так как-то. Бывших ментов не бывает, видно…

То ли сам я, то ли Имярек, то ли вместе мы с ним едем куда-то… Вероятно, от чего-то бежим, спасаясь в чужой и опять-таки нереальности. Нос, от лица убежавший, бродит по наволочке на подушке, детально исследуя её биографию. Что за бальзамная «не на душу» смесь всевозможных духов, за которой прячутся и обманывают всякого железнодорожного «М», равнодушные к плацкартным запахам тел и их производных, неконтактные для разговоров «Ж» в защитном облаке парфюмерной неправды?! Чудовище средневековой ошибки Европы, драконьими крыльями перекрывающее всё женское и прекрасное! Оно улетучивается внезапными пчёлами, унося с собой, почти навсегда, всё естество, оставаясь мелким поддельным вожделением в волокнах серого и сирого белья, для снов новых непорочных мечтателей, испаряясь неспешно годами в прачечных РЖД. Но, если тряхнуть посеребрённой головой и затянуться «Космосом» на платформе «Апрелевка» под «Ригли Сперминт» в 80-ых, то миру простить можно решительно всё, кроме надувного медведя с пятью кольцами на ремне, сгнившем в конце 90-х на Лужнецких задворках! Бог сна на воздушных шарах целебно подцепляет мой опустошённый мозг тонкими нитями в невесомо-сизые облака грядущего дня.

Ты просыпаешься с радостью от собственного долгого «духовного» пука, окатив всё вокруг, как во младенчестве маму, спокойной температурной струёй здоровья без запаха. В счастии, что ты жив, проверяешь это повторным подтверждением, хотя накануне не мог заснуть уже в возрасте страха, что сердце твое остановится в бессмысленном пьянстве с директором Николо-Хованки в девятом вагоне-ресторане, который одет по всем правилам покойника в приличное черно-белое от начала и до конца маршрута «Нижний – Москва» одеяние и съёмом ботинок во сне пренебрегшего. Хорошо, что вокруг не было никого, с кем можно было бы разделить эту нелепость! Привокзально-аккуратный утренний скрип противных егорьвских тормозов под пугачёвскую «в Петербурге сегодня дожди…» и двукратная директорская кладбищенская пощёчина за то, что склонил ответственное лицо к нелепому пьянству, когда ему сегодня хоронить полроты в красной парчи деревянных костюмах с почётным караулом и салютом винтовок. Но надо ли было так интересоваться у меня вопросами кинопроизводства?! К тому же лично я не потратил в эту ночь ни копейки, кроме как на бельё, которое не расстелил? Но что же я мог делать в Нижнем???!!!

Это и есть кошмар твоего одиночества! Ты освобождаешься от собственного смрада, думая, что ты наедине с собой, и стыдливо терпишь его со своими бесплотными попутчиками. Потом широко раскидываешь невозможные утренние шторы вагона, чтобы вдохнуть железнодорожный дёготь подъезжающего к тебе города, который слаще, чем сознание непричастности к давно уже упущенной тобой жизни. Привет, Вам, Мск! И, О! – этот вечный, внутривокзальный утробный утренний запах зубной пасты и мужского, но чуждого твоему носу, облегчения из сортира! А Ты вот – в Пути. Нет-нет!!! Ты же вот же! Уже и приехал!!!

– Алло, это Храм!? Здравствуйте! Мне нужно квартиру освятить. Могу я поговорить с батюшкой?

– Отец Александр по делам отъехал. Когда Вы хотели бы?!

– А сколько стоить будет?!

– Стоить будет, как батюшка скажет…

Хочешь-не-хочешь-веришь-не-веришь, а освящать надо, потому что даже страшно войти в эту квартиру после того, что было, особенно в статусе этой неразрешимой энигмы.

За спиной у меня прокуратура и самые неясные, но индивидуальные на этом чёрно-белом свете отпечатки моих ладоней и пальцев. Ещё триста грамм коричнево-маслянистой плоти честного «Барон'о'Тар» вытащили бы меня из беспамятства, но где ж наскрести на него, хотя бы 0,5 копья!?

Отец Александр, кстати, человек духовноубедительный, хоть и бывший майор МВД, но кадило ему никак не к лицу, ни к уму и ни к сердцу. Непрогоревший ладан священнослужитель этот отправил в иссохшую землю цветочного горшка по истечении процедуры освящения и наклеивания крестоносных позолоченных стикеров над дверными проёмами… Хорошо, что мать с братом зачем-то заехали цветы в квартире полить по старой и неистлевшей любви к безвременно ушедшему деду жены – добровольцу «обороны Москвы». Успели погасить занавески, но пространство этого года было дополнено новым дымом, уже не шатурских, а московских горшечных микроторфяников в пролётах жилого многоэтажного моноблочно-кирпичного дома.