Как повергнуть герцога (СИ) - Данмор Эви

— Надеюсь, вы встали так рано не из-за проблем с вашей комнатой? — спросил он.

— Комната превосходна, ваша светлость. Просто для меня сейчас совсем не ранний час.

Её ответ вызвал вспышку интереса в его глазах.

— Действительно, совсем не ранний.

В отличие от неё, его никто не заставлял вставать до рассвета. Наверняка, ему это просто нравилось.

Лакей, помогавший сесть Аннабель, склонился над её плечом.

— Предпочитаете чай или кофе, мисс?

— Чай, пожалуйста, — ответила она, зная, что благодарить прислугу нельзя, ведь в таких богатых домах это непринято. Лакей предложил набрать в её тарелку еды, и, поскольку было бы неловко встать едва сев, она согласилась. По правде говоря, ей не особо хотелось есть. Горничная, должно быть, зашнуровала корсет туже, чем привыкла Аннабель.

Монтгомери уже давно завершил свой завтрак. Рядом со стопкой газет стояла пустая чашка. Но почему тогда он велел Аннабель сесть рядом? Герцог был погружён в чтение. Теперь она знала, что он человек долга. Вежливость, вероятно, входила в его обязанности наряду со спасением от самого себя своевольных гостей на морозе. Ей придётся сделать пометку в анкете Монтгомери об этой вежливости. Правда, она быстро ему изменяла, если он принимал гостью за даму полусвета.

— Вы одна из активисток леди Тедбери, — проговорил он.

Что ж. Герцог не стеснялся в выражениях.

— Да, ваша светлость.

— Почему?

Он явно проявлял неподдельный интерес.

На спине начали собираться капельки пота.

Аннабель находилась лицом к лицу с их врагом и чувствовала себя не в форме. Спокойствие. Только спокойствие.

— Я — женщина, — ответила она. — Для меня вполне естественно верить в наши права.

Монтгомери на удивление по-галльски пожал одним плечом.

— Многие женщины не верят в такого рода права, — сказал он. — Вне зависимости от того, будут ли приняты поправки в закон о собственности 1870 года, для вас лично ничего не изменится.

Опять это высокомерие. Конечно, герцог догадался, что у неё нет никакой собственности, которую она могла потерять, выйдя замуж, а значит, и на право голоса ей рассчитывать не стоило. Его высокомерие раздражало больше всего, когда он был прав.

Она облизнула пересохшие губы.

— Я верю в этику Аристотеля, — сказала Аннабель, — он считал, что стремление к общему благу имеет большую ценность, чем стремление к благу индивидуума.

— Но во времена греческой демократии женщины не имели права голоса, — парировал герцог, на его губах заиграла тень улыбки. Можно было подумать, что он получал удовольствие от их разговора.

Блеск в его глазах добавил Аннабель безрассудства.

— Греки забыли включить права женщин в общее благо, — сказала она. — Распространённая ошибка. Судя по всему, о них частенько забывают.

Он кивнул.

— Тогда что вы скажете о том, что мужчины без собственности тоже не могут голосовать?

Монтгомери явно получал удовольствие. Как кот, играющий с мышью, прежде чем её съесть.

В висках начало пульсировать, от чего всю голову охватила нестерпимая боль. Но они находились с герцогом наедине, он её слушал. Она должна попытаться.

— Возможно, мужчинам тоже не хватает равноправия, ваша светлость. — Этого говорить не следовало.

Монтгомери покачал головой.

— Вы не только феминистка, но ещё и социалистка, — подытожил он. — Мисс Арчер, не нужно ли мне беспокоиться о моём штате прислуги, пока вы здесь? Вдруг завтра, вернувшись из Лондона, я обнаружу восстание персонала?

— Я бы не посмела, — пробормотала она. — Под домом, наверняка, находится темница.

Он окинул её ястребиным взглядом.

— Не сомневайтесь, — сказал герцог и добавил: — Вы хорошо себя чувствуете, мисс?

— Вполне.

Темница? Больше не было смысла отрицать, что Аннабель немного лихорадило.

Вернувшись, лакей поставил перед ней тарелку с копчёной рыбой, жареными почками и зеленоватым пюре. Как только её носа достиг горячий солоноватый аромат, Аннабель начало мутить.

— Принеси мисс Арчер очищенный апельсин, — щёлкнув пальцами, сказал Монтгомери, ни к кому конкретно не обращаясь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Аннабель уставилась на его изящную руку с длинными изящными пальцами, лежавшую на столе. Она могла принадлежать человеку, который играл на классическом инструменте. На мизинце красовалась герцогская печатка с тёмно-синим сапфиром, который поглощал свет, как крошечный океан.

Аннабель чувствовала на себе взгляд Монтгомери, чувствовала, что он заметил, как она его разглядывает.

— Это “Манчестер гардиан”, — быстро проговорила она, кивнув на газету, которую он отложил в сторону.

Монтгомери искоса на неё посмотрел.

— Я так понимаю, вы приняли меня за читателя "Таймс".

— Скорее "Морнинг пост". — Которая являлась ещё более чопорной, чем "Таймс". "Гардиан" читали суфражистки.

— Виновен по всем статьям, — сказал он и поднял номер “Гардиан”, под которым лежала "Таймс", а под ней — "Морнинг пост".

— Какой доскональный подход, ваша светлость.

— Не в этом дело. Когда хочешь понять, что происходит в стране в целом, то изучаешь взгляды всех сторон.

Аннабель вспомнила, что именно его королева поставила во главе предвыборной кампании партии тори. Чтобы привести её к победе, ему нужно хорошо знать, что творится в стране.

Она поняла ещё на Парламентской площади, когда они встретились взглядами, ощутив на подсознательном уровне: Монтгомери был очень умным человеком. Это знание тревожило не меньше, чем то, что под его шёлковым жилетом скрывалось мускулистое тело.

Она коснулась чашки, хрупкий фарфор задребезжал, и чай выплеснулся через край.

— Прошу прощения, — пробормотала Аннабель.

Монтгомери прищурился.

К ней мигом подскочил лакей и забрал чашку с залитым чаем блюдцем.

Аннабель попыталась выпрямиться, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха. Но это не помогло, на грудь словно давил валун.

— Приношу свои извинения, — прошептала она, — но мне нужно удалиться.

Герцог что-то сказал, но Аннабель не смогла разобрать слов. Её ноги отяжелели, она с трудом поднялась со стула и сделала пару шагов в попытке отойти от стола… Зрение затуманилось.

О, боже, нет!

Ножки стула заскрежетали по полу, и Аннабель провалилась в чёрную бездну.

Когда она очнулась, её тело гудело, будто в нём роились миллионы пчёл. Аннабель лежала на диване с приподнятыми ногами, а в нос ударил едкий запах нюхательной соли. Над ней нависали лица экономки, миссис Бичем, дворецкого и Монтгомери.

— Значит, вы чувствовали себя плохо, — с мрачным выражением лица констатировал герцог.

Она сердито на него посмотрела, он же сам практически вынудил её заболеть своим роковым пророчеством вчера на полях.

— Со мной всё в порядке, ваша светлость.

Он опустился на одно колено рядом с ней и окинул тяжёлым взглядом.

— Вы бы разбили голову об пол, если бы я вас не поймал.

Сначала девица на коне, теперь девица в обмороке, упавшая в его объятия. Аннабель охватило безумное желание рассмеяться, но вместо смеха она издала отвратительный сдавленный звук. Миссис Бичем озабоченно прикрыла рот рукой.

— Скоро прибудет мой врач, — сказал Монтгомери.

Доктор? Она попыталась сесть.

— Я не могу…

Он мягко, но настойчиво положил ей руку на плечо и не дал подняться с дивана.

— Она, наверное, бредит, — обратился дворецкий к миссис Бичем, словно Аннабель их не слышала.

— Вы не понимаете, — проговорила она. Ей претило слышать нотки отчаяния в своём голосе. Аннабель не болела с детства. Этого просто не могло произойти сейчас. У неё ведь всегда было столько дел. Сейчас ей нужно делать курсовую работу… а как же её ученики…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кого следует уведомить? — спросил Монтгомери.

Аннабель с трудом попыталась сформулировать ответ.

— Профессора Дженкинса, — проговорила она. — Не думаю, что закончу перевод вовремя.