Похищенная викингом - Кейтлин Крюс

Она поспешила опустить глаза и, к собственному удивлению, обнаружила, что ее переполняют эмоции. У нее не было никакой привязанности к лошади, однако та сделала для нее гораздо больше стражников, сопровождавших ее от Тамворда. Она смотрела вслед неспешно удаляющейся лошади, думая, что не должна так остро реагировать на потерю и вообще считать это потерей.

— Надеюсь, ты не забудешь моей милости, — произнес, склонившись к ее уху, Торбранд. — И об услуге, на которую я имею право рассчитывать.

От жара его дыхания девушку бросило в дрожь. Кобыла скрылась за пригорком, и ей ничего не оставалось, как принять свою судьбу.

— Я ведь дала тебе слово.

Норманны в едином порыве пришпорили скакунов, и деревья вдоль дороги превратились в сплошную темную стену.

День в это время года короткий и холодный, но мужчины использовали светлое время наилучшим образом. Все происходящее очень отличалось от всех поездок Эльфвины. Даже вчерашней, обреченной на неудачу. Она привыкла к королевским процессиям, длинным караванам с шеренгами солдат по обеим сторонам — охраны на случай нападения. Они двигались только от города до города и только в светлое время суток. Так прошло ее последнее путешествие, когда она перевозила тело матери в Глостер, где Этельфледа упокоилась рядом с супругом, благословленная святым Освальдом, в честь которого был построен монастырь. Это же не похоже ни на что, совершавшееся ранее.

Они скакали с бешеной скоростью, лавируя между деревьями. У Эльфвины временами даже начинала кружиться голова. Торбранд наклонился вперед, заставляя ее поступить так же, казалось, он лежит на ее спине. Она даже не задалась вопросом, почему не обращает внимания на неудобную позу. На бьющий в лицо холодный ветер. На боль в ногах после длительной поездки верхом, которая, впрочем, не мешала ей спать, не будила среди ночи, как было после менее длительных пребываний на лошади. Она провалилась в сон, и до самого пробуждения ее ничто не тревожило. Невозможно припомнить, когда нечто подобное случалось раньше. Определенно не в Тамворде, где она спала урывками, опасаясь заговоров против нее и тех, кто придет ночью выполнить задуманное. Но прошлой ночью из-за страха она заснула крепко, как ребенок.

Они продолжали ехать в бешеном темпе, держались вдали от дорог и редко останавливались.

На одной из кратких остановок Эльфвина, не сказав ни слова, направилась к дальнему дереву по нужде, решив, что лучше молчать и держать мысли при себе.

— Ты не убежала, — произнес Торбранд, когда она вернулась.

— Убежала? — Эльфвина огляделась.

С одной стороны был лес, с другой — поле, которое они обогнули, держась ближе к деревьям. И больше ничего в округе. Ей известно, что дороги проходят мимо деревень и городов, но этим норманнам, похоже, не нужны дороги. Вероятно, не хотят привлечь внимание и непременно вызвать интерес своим появлением.

— Куда мне убегать?

— Пленники сначала бегут, а потом думают, это уж точно.

— Значит, ты много раз попадал в плен?

Ах, снова ее подводит язык. Раньше такой привычки у нее не было. Сейчас перед ней совсем не тот мужчина, с которым стоит упражняться в острословии. Тем более в таких ужасных обстоятельствах. Похоже, у нее помутился разум.

Эльфвина кивнула в подтверждение собственных мыслей, но потом ей пришло в голову, что она, сама того не желая, провоцирует его, чтобы узнать больше о нем и его намерениях. Каков его характер, например? Груб ли он? Жесток? Она сможет лучше понять, как себя вести, что следует ожидать и всегда быть готовой. Или настроить себя на необходимость постоянно соглашаться и подчиняться. Принести себя в жертву. Уже в детстве она понимала, что однажды придется уступить мужчине, но тогда не представляла, как это физически непросто сделать. Она увидела себя с молитвенно сложенными ладонями… Но сразу ощутила давление в груди, вспомнив сильные бедра, прикосновение бороды к голове.

Эльфвина задрожала, но вовсе не от декабрьского холода. Она начала осознавать, что причина исходящего от них обоих жара была в чем-то другом, в том, что девочкой ей было сложно понять. О нет, это не заставит ее страдать еще больше.

Эльфвина подошла и оглядела красивого скакуна, великолепного, совсем не похожего на ее уставшую лошадку, брошенную ими вскоре после рассвета. Торбранд положил руку на седло и посмотрел на женщину с усмешкой. Ей никогда нельзя забывать, что для него это лишь игра.

— Я ни разу не попадал в плен, — сообщил он своим низким голосом. Звуки были больше похожи на раскаты грома, чем на человеческую речь. — И не попал бы, потому что выбрал бы смерть. А сначала сделал бы все, дабы избежать такой участи. У тебя еще будет время все испробовать.

— Я стараюсь во всем видеть благое для себя, — кротко произнесла Эльфвина.

Думала ли она, что такое положение может стать благом? Быть добычей человека — горы из мускулов, не имеющего никакого представления об изяществе и грации. Впрочем, это и понятно, какой от этого прок воину, ему надо уметь работать мечом.

Торбранд надолго задержал на ней взгляд.

— Значит, ты готова принять и похищение, Эльфвина?

По непонятной самой причине ее щеки вспыхнули. «Должно быть, от стыда», — решила она. Стыд оттого, что она не умеет бороться. Как сделала бы матушка. Но стыдом не объяснить ноющей боли в животе.

— Покорность — это добродетель. Так скажет любой священник.

Торбранд громко рассмеялся. От оглушающего рокота жар и тяжесть внутри стали еще ощутимее. Почти нестерпимыми.

— Следи за тем, что говоришь, женщина. — Над полосой темной бороды сверкнули белоснежные зубы. — Покориться — слабость и верная смерть для мужчины. А я намерен умереть с честью.

Он запрыгнул на коня, оставив Эльфвину стоять, растерянную, затаившую дыхание. Впрочем, вскоре он наклонился и потянул ее вверх. Усадив перед собой, занял прежнюю позу и пришпорил коня.

Эльфвина не сразу смогла прийти в себя. Возможно, правда в том, что ей больше никогда не удастся стать прежней.

Она обессилела в его объятиях. В мире Торбранда не было места таким понятиям, как добродетель и слабость, значима была лишь сила, в той высокой степени, которой она не знала раньше. Великан, железной хваткой удерживающий ее на ретивом скакуне, уносящем все дальше от привычной, знакомой жизни. Было в этом ритме нечто завораживающее.

Щеки покраснели от холода, девушка, казалось, слилась с конем и всадником, оттого движения показались более плавными и темп менее тревожащим. Ей даже стало немного жаль прерываться, когда мужчины по какому-то сигналу, который она не заметила, остановились, коротко переговорили и двинулись уже медленнее вглубь леса. В сгущающихся